Настасья шваркнула на стол миску варёной в мундирах картохи, придвинула шкворчащую яишню на сковородке.
– Ешь давай.
– А это… Всё, что ли?
– А чего тебе ещё надо? Мяса нет, сала тоже. При наших доходах и так обойдёмся. Картоха с огорода, да яйца с-под курей.
– Не, я в смысле это, здоровье поправить, а?
– На, поправляй, – придвинула банку с солёными огурцами, – рассол, он в этом случае, первое дело!
– Оно понятно, рассол — это да, не спорю, а всё же хоч стопарик бы надо…
– Ну конечно, как же я сразу-то не вчухала? Стопа-арик! Щас, блин, у тебя ж опосля вчерашнего, вон сколько осталось, аж нихрена, как обычно! Ты ж пока всё досуха не вылакаешь, не заснёшь!
– Ну, дык, може, это…
– Вот это! – Настасья скрутила основательную фигу, повертела ею перед ним. – Денег не дам. И Любка в долг не даст, я её предупредила. Поправляйся рассолом, ешь, да шуруй к Михалычу на двор. Он там какую-то стройку затевает, говорил, надо сарай сносить, фундамент копать. Вот и давай, пока не перехватили, хоть какая копейка с тебя будет.
– Сарай сносить, фундамент копать, – заворчал Николай, – я вам шо, в землекопы нанимался?
– Ну, не хочешь копать, иди до министра в советники, я слыхала, ему нужны!
– А тебе бы только язвить! – Николай хорошо знал характер супруги, он понял, что ничего ему не обломится, выпил рассолу, поел и отправился к Михалычу – зажиточному односельчанину, прикупившему недавно соседний участок с полуразрушенным домом и строениями.
Вернулся через час, раздражённый и сердитый:
– Сука этот твой Михалыч, куркульская морда! Мне пока не нужно, грит, если понадобится, я тебя позову. А у самого какие-то дрыщи не местные возятся, брезгует своими, не желает!
– Ладно, хрен с ним, с тем Михалычем, ты послушай, тут мне, пока тебя не было, тётка Нина звонила, Валерка её приехал, кореш твой. На джипе приехал, подарков навёз, и ей, и деду, и племяшам. Сходил бы до него, поздоровался, что ли…
– Не пойду! – помрачнел Николай. – Был кореш, да весь вышел!
– Коля, не зарывайся, прошу тебя! Три года прошло, забыть уж пора. Ты гордыню-то свою ущеми маленько, Валерка вон – на джипе ездит, в городе не последний человек. Ты посиди с ним за столом, вспомни молодые годы, вы ж кореша были – не разлей вода! Ну поругались, подумаешь, мало ли что бывает. Может, он тебе поможет, работу какую в городе приищет, ну ты ж действительно, не землекоп, и не пьёшь, если захочешь!
– Не пойду, – упрямо набычился супруг, – не о чем мне с ним говорить! Он крутой, новый русский, тогда меня бортанул, а теперь что, совесть проснулась? Не пойду!
Настасья хотела ответить, сказать что-то злое, хлёсткое, но во дворе залился лаем Тобик: не перегавкиваясь с соседскими пустобрёхами, а по делу – показать хозяевам, что не зря ест свою похлёбку: вон кто-то пришёл, выходите, разбирайтесь, а моё дело посигналить.
Настасья глянула в окно, охнула:
– Гляди-ка, Валерка к нам собственной персоной! Вот уж Магомет, так Магомет, самолично к горе пришёл. Коля, прошу тебя, не ерепенься, смирись, хватит уже бычиться, вы ж дружили сколько лет, и он, такой важный, сам к тебе явился!
Николай угрюмо махнул рукой, задвинулся в угол. Настасья, накинув куртку от зябкой апрельской сырости, побежала во двор, открывать калитку, впускать гостя.
Валерий зашёл в дом, поставил на пол призывно звякнувший пакет, двинулся к Николаю, широко улыбаясь, и в то же время, следя за его реакцией.
– Ну что, кореш, здоровеньки булы! Как живёшь-можешь? – протянул руку.
Николай руку пожал, но обниматься не стал. Прокашлялся, ответил неуверенно, очевидно, не зная, как себя держать:
– Ну, здравствуй, коли не шутишь.
Мужчины постояли немного, держась за руки, потом всё-таки обнялись.
– Ой, хлопцы, что же вы посреди хаты стоите, – всплеснула руками Настасья, – давайте за стол, я счас чего-нибудь соображу!
– Ты, Настёна не суетись, – остановил её Валера, – я тут с собой принёс, вроде гостинца, так сказать, не в обиду, со своего комбината вкусняхи. Давай свои соленья, огурцы-помидоры, капустку там, и довольно.
Он притащил к столу принесённый пакет, начал выгружать нарезанный хлеб в упаковке, а также мясные деликатесы – сыровяленую колбасу, копчёное мясо, ветчину и прочие лакомства.
Водрузил на стол большую прозрачную угластую бутылку, большой пакет сока. Ловко разлил водку по стаканам – себе и Коле по половине, Настасье – на четверть.
– Ну, со свиданьицем! – они глухо чокнулись простыми гранёными стаканами, выпили.
– Ух, хорошо пошла, сразу видно, не палёнка. Давай по второй, не тяни кота за хвост! – Николай вроде отмяк, перестал дичиться. – Как там у вас в городе, что у тебя слышно, как биизьнес твой? – не удержался всё же, съязвил слегка.
– Да, бизнес мой цветёт и пахнет, – хохотнул Валера, не замечая, или делая вид, что не заметил иронии.
Выпили по второй, разговор пошёл обычный, застольный. Настасья расспрашивала про семью, молодую жену, детей: как живут, в какой квартире, чем дышат.
Валерий отвечал обстоятельно, но немногословно, наливал водку, потчевал деликатесами. Николай больше молчал, иногда вставлял пару слов, потом опять затихал.
Настасья женским чутьём поняла, что пора оставить мужиков одних – пусть поговорят, пережуют да выплюнут прошлые обиды. Вот бы молодость вспомнили, да спели на два голоса, как раньше! Бывало, затянут “Степь да степь кругом” или “Утро туманное”, аж слезу вышибают.
– Ой, я ж до Галки зайти обещала, она, поди, заждалася! Вы, хлопцы, тут сидите, пейте, ешьте, а я скоро вернусь, – Настасья легко встала из-за стола, быстро оделась и выскользнула из хаты.
Мужчины остались вдвоём за основательно разорённым столом. Валера усмехнулся, налил водку – Николаю до половины, себе вытряс из бутылки только на треть. Цокнул неодобрительно языком – “Совсем целкость потерял!”, ловко достал ещё одну такую же из пустого, вроде бы, пакета, долил себе, чтоб стало поровну.
Поднял свой стакан, с размаху приложился к Колиному.
– Ну что, кореш, кто старое помянет, тому глаз вон?
Продолжение истории - завтра.
С приветом, ваш Ухум Бухеев