Опять крутану эпизод с возвращением Айбиге-хатун и Бали бея, но уже с другой стороны. На этот раз в центре будет шехзаде Мустафа. Статья о том, как он принял верное решение, уже выходила. Ссылка внизу.
Мустафа в этом эпизоде выступает в роли судьи Бали бея. Свое мнение о вине бея я высказывала – там не было ни обвинителя путного, ни доказательств виновности.
Подозрение в измене шехзаде Мустафе, а, значит, и повелителю, основывалось на словах наложницы самого Мустафы.
Во-первых, Эфсун хатун вообще не личность для обвинения бея и крымской принцессы в измене. Во-вторых: для всех она лицо весьма заинтересованное – прежде всего самой Эфсун было выгодно разрушить брак Мустафы. То, что за ней стояла Хюррем, я не учитываю – Сулейман не мог этого знать.
Повелитель возвращает корабль в Стамбул и после выздоровления предоставляет право Мустафе вынести решение в этом деле.
Бали бей не отрицает своих чувств к Айбиге хатун, но говорит, что тема была закрыта еще до отъезда. По-хорошему, он, конечно должен был отмотаться как-то от этого рейса в Крым. Но разумного предлога для отказа не было, а неразумный вызвал бы подозрение.
То есть, Бали бей отрицает вину в измене. Полагаю, что, зная честность бея, повелитель в нем не очень-то сомневался и вряд ли вынес бы тот приговор, который озвучил. Казнить преданного Бали бея со слов какой-то Эфсун было не в стиле Сулеймана.
Однако шехзаде Мустафа гордо заявляет, что, по его мнению, «между ними что-то все-таки было». Весьма расплывчатое определение для приговора, но высказанное с присущим Мустафе апломбом.
Ибрагим поддержал Мустафу со своим пиковым интересом в кармане – ему не нравилось возвышение Бали бея.
Обращаю внимание на то, что шехзаде, не задумываясь, определил вину Бали бея. Человека, преданного повелителю, спасшего жизнь самого шехзаде в первом походе Мустафы, наследник сразу готов казнить на основании предположений о том, что «что-то было».
Далее вся ситуация разрешается в какой-то степени удачно для Бали бея – он остается жив. Я начинаю понимать одну из причин, по которой он не женился на Михримах. Айбиге наверняка рассказала, откуда пошло обвинение. Забыть о том, как его чуть не казнили на ровном месте, бей вряд ли мог.
Вернемся к шехзаде Мустафе. Бали бея он не казнил лишь из соображений, что сам не является повелителем и принять такое решение не может. Сомнений в собственной справедливости у Мустафы не было.
Как ведет себя шехзаде в случае обвинений в свой адрес? Прецедентов на три тома – вылазка к пиратам, постройка верфи, прием австрийского посла и т.д. и т.п.
Ни разу Мустафа не видит свою вину сам, до того, как его вызовут во дворец и не объяснят, что он виноват. И даже в этом случае шехзаде всегда считает несправедливым любое наказание.
Только он сам может на основании того, что в голову взбрело, обвинить любого. В случае с Бали беем – подозрения, ничем не доказанные.
Самого же Мустафу ни подозревать, ни, тем более обвинять нельзя. Это его очень обижает, он всякий раз приезжает от повелителя огорченный и расстроенный. То пропасть увеличилась, то рая лишили.
Способности здраво оценивать поступки других у шехзаде не было по причине завышенной самооценки. То есть, «раз я так решил, это и есть правильно. Разбирательства излишни».
По этой же причине Мустафа считал несправедливыми разбирательства собственных поступков. Даже повелитель не имел права сомневаться в том, что шехзаде просто ошибается, ничего плохого он сделать никогда не хотел.
Это вечная причина недовольства Мустафы и его огорчений – несправедливость наказания. Он нарушил, ошибся, но не хотел плохого – детское объяснение поведения претендента на трон.
Мустафа и войско приволок в Стамбул лишь потому, что хотел показать папе – вот армия, но я не собираюсь тебя убивать, я приехал лишь разобраться. Офигенное обоснование похода на столицу с бубнами и войском.
У потенциального будущего правителя империи, которого все окружение считало самым достойным, не было элементарной способности оценивать свои собственные поступки, не говоря уже о чужих. Вряд ли такой правитель смог бы справедливо управлять государством.
Статья о том, почему Ибрагим хотел смерти Бали бея.