Найти тему
Север неизвестный

Стойбище оленеводов - это вам не картинки из глянца: пьянство, чумазые дети и убогий быт

Оглавление
Сколько в стаде оленей - никто из ненцев не говорит. Не принято.
Сколько в стаде оленей - никто из ненцев не говорит. Не принято.

Во время недавнего похода на Полярный Урал (о восхождении на гору Динозавр мы писали здесь) у нас произошла удивительная встреча с оленеводами. Подружившись, мы побывали на их стоянке в тундре и были поражены их едва ли не первобытным мироустройством. И вот на какие размышления нас натолкнул этот случай.

"Северный бедуин" Семен со своей упряжкой оленей, на которой он лихо преодолевает реки и гоняет по тундре.
"Северный бедуин" Семен со своей упряжкой оленей, на которой он лихо преодолевает реки и гоняет по тундре.

Мы коротали полярную ночь у костра за песнями. И вдруг где-то между куплетами, в обрамлении гор и радуги, на поляну выскочило стадо «приполярных верблюдов» – оленей, которых погоняли «северные бедуины».
Навстречу вышел самый разговорчивый из погонщиков – Семен. Неловко улыбается, жмет руки и с протяжным акцентом просит у нас выпить. Мы разводим руками – не потому, что не имеем алкогольных припасов, а потому что знаем: для северных народов – это погибель. Зато взамен одариваем их вкусностями и засыпаем вопросами: «Большое ли стадо? Где находится стойбище?»
С утра по горным дорогам дружно, будто на экскурсию, отправляемся на стоянку оленеводов. Берем с собой консервы, чай, конфеты – все, что, по нашему разумению, может порадовать аборигенов тундры.

Посреди зеленой тундры издалека белеют чумы оленеводов.
Посреди зеленой тундры издалека белеют чумы оленеводов.

«А кто теперь – после Путина?»

Посреди тундры вырисовываются белые треугольники чумов. И, попав в поле зрения оленеводов, мы уже символически переступаем порог их родного дома. Неимоверное количество детей, оленей, комаров сбивает с толку.

Знакомый уже Семён, хромой и пьяный, ковыляет к нам сквозь море рогов. Его старший брат Иван ходит по пятам и твердит: «Дай денег!». Испуганная вниманием жена Семёна, замотанная в дешёвенький платочек, из которого выглядывают раскосые глаза, прячется за мужа. Спотыкаясь о своих чумазых детей, оленевод Николай, тоже пьяный, что-то говорит не то на своём родном ненецком, не то на интернациональном хмельном языке.

Семен с семейством у своего чума.
Семен с семейством у своего чума.

В трех чумах обитает одно большое семейство. В одном живет Семен с тремя детьми и братом, в других – его сестры с мужьями и многочисленными чадами. Говорят, что не числятся ни в каком колхозе, живут сами по себе. Кормятся тем, что продают мясо и панты (рога) оленей. Около каждого чума, точно у подъезда многоэтажки, - по десятку деревянных, сделанных без единого гвоздя, нарт. Посреди чума – костер с котелком, по краям - пестрые одеяла. Все богатство этого ненецкого семейства – на виду.

У каждой семьи не меньше десяти нарт. Они пригодятся, когда семья, сложив на них чумы, шкуры, пожитки, будет перебираться на новое стойбище.
У каждой семьи не меньше десяти нарт. Они пригодятся, когда семья, сложив на них чумы, шкуры, пожитки, будет перебираться на новое стойбище.

Из беседы с оленеводами сложилось ощущение, что власть им – по барабану. время недавнего плебисцита сюда добрались-таки вездесущие избиркомовцы. Оленеводы, конечно, проголосовали. Но вряд ли знали – за что. Нам они задали неожиданный вопрос: «А кто теперь будет после Путина?» Видимо, так они истолковали слово «обнуление». В буквальном смысле: человека нет – превратился в нуль.

Вообще-то, русский язык им – без особой надобности. Им не нужны одиннадцать классов образования, университеты и тому подобное. Мы спросили братьев Семёна и Ивана об этом. «Я пробовал ходить в школу, мне не понравилось, отец меня в тундру увез, – рассказал один из аборигенов. – Читать? Нет, не умею, а деньги читать – да, могу» - одинаково ответили они.

Только малыши до трех лет постоянно живут с родителями в тундре. Тех же, кто постарше,  осенью вертолет забирает и увозит в школы-интернаты Салехарда.
Только малыши до трех лет постоянно живут с родителями в тундре. Тех же, кто постарше, осенью вертолет забирает и увозит в школы-интернаты Салехарда.

«Читать деньги», то есть различать купюры, оленеводы научились. Но от денег они почти не зависят. Продают оленье мясо за бесценок, плохо понимая, да и не желая, видимо, понимать, сколько они могут получить за свою работу. На самом деле на те средства, которые они зарабатывают за сезон (от забоя до забоя оленей), в городе не прожить. Семейство не продает оленьи шкуры, а использует их только для личного хозяйства. Когда же мы сообщаем им, сколько на самом деле стоят пимы, это им кажется чем-то невероятным, заоблачным. Получается, это пятая часть их годовой выручки.

Первобытное общество

Мир оленеводов мал, герметичен, загадочен. Они немногословны, холодны и замкнуты – тундровый характер. Среди гор и долин стоит три чума – это их мир. За той горой начинаются пастбища другой семьи оленеводов, но это уже чужие. Край этого мира – Воркута, Лабытнанги, Салехард.

А в этих трех чумах все друг другу родственники. Дети – двоюродные братья и сестры. Жена Семена Анастасия, с красивой ненецкой фамилией Лабтендер, из Воркуты. Сестра Семена Марина, жена оленевода Гаврилы, то ли из-за слабого понимания нашего языка, то ли из-за национальной замкнутости на вопрос, где произошло знакомство с мужем, односложно отвечает: «Здесь». Так это и осталось загадкой. Кстати, все жители этого мира помнят лишь свой возраст, а возраст своих мужей, жен, братьев и детей – нет. И удивляются нашему удивлению.

Стоянка разбита на возвышении - там, где меньше гнуса. Поэтому за водой к реке отправляются на оленях и привозят ее для еды, стирки, умывания в больших пластиковых баках.
Стоянка разбита на возвышении - там, где меньше гнуса. Поэтому за водой к реке отправляются на оленях и привозят ее для еды, стирки, умывания в больших пластиковых баках.

Впрочем, отчасти они все же зависят от цивилизации. Одна из женщин на сносях, вот-вот отправится в Салехард рожать. Довезет ее муж на оленях до железнодорожной станции, а там – уже большой мир, больница.
В конце августа на стойбище прилетит вертолет и заберет всех детей в школы-интернаты. Как рассказывали спасатели Ямала, ненцы уже много лет привычно вызывают их на подмогу. Весной, когда разливаются ручьи, спасатели вызволяют их застрявших оленей. Время от времени приезжают к стойбищу на вездеходах коммерсанты, скупают рога, мясо, в обмен привозят водку, хлеб, продукты.
Это по сути – первобытный обмен товарами.

Продукты оленеводам привозят не только за деньги, но и в обмен на рога и мясо оленей. Для большей сохранности хлеб подсушивают на солнце, разложив на шкурах.
Продукты оленеводам привозят не только за деньги, но и в обмен на рога и мясо оленей. Для большей сохранности хлеб подсушивают на солнце, разложив на шкурах.

Вот моя стоянка, вот мой чум родной

Все оленеводы выглядят старыми и жутко потрепанными, в большей степени это относится к женщинам. Почти все пристрастились к дешевому алкоголю и сигаретам. Жизнь оленеводов тяжела и однообразна, как тундра.

Семену 26 лет, а его жене Насте 33 года. Оленевод всю жизнь прожил в тундре, не имеет ни одного класса образования, плохо говорит по русски. А вот его супруга более образованная: училась в школе Воркуты, шьет для семьи одежду на швейной машинке и говорит по русски без акцента.
Семену 26 лет, а его жене Насте 33 года. Оленевод всю жизнь прожил в тундре, не имеет ни одного класса образования, плохо говорит по русски. А вот его супруга более образованная: училась в школе Воркуты, шьет для семьи одежду на швейной машинке и говорит по русски без акцента.

В отличие от нас, оленеводы не лезли со своими размышлениями и расспросами. Эти люди вообще другие – свободные, независимые. Иногда кажется, что они – «инопланетяне». Живут как хотят, но не оставляют после себя огромных свалок, не устраивают войн, не приходят в наши дома, глядя на нас как на экспонат…

Между чумами установлено дежурство, кому и когда пасти оленей. Пока Иван в тундре присматривает за стадом, Семен беззаботно болтает с любопытными русскими.
Между чумами установлено дежурство, кому и когда пасти оленей. Пока Иван в тундре присматривает за стадом, Семен беззаботно болтает с любопытными русскими.

Мы вновь вернулись к знакомой стоянке на следующий день. Стояла тишина, собаки грелись на солнце, трезвые оленеводы что-то пилили бензопилой, дети смотрели с любопытством. «Вот мой чум, я тут живу» – показывает пальцем девочка лет пяти. Жены по-доброму ворчат на ненецком. Пахнет дымом и неожиданным борщом. Ненка, сидя на холме, сшивает нюк – огромную накидку для чума из оленьих шкур. На изрисованной мездре остались детские рисунки – снеговик, дом с трубой и первые печатные буквы. В шкуре прячется мальчик. И теперь не так уж странны три чума и огромная семья, состоящая из людей, оленей и даже самой тундры…

Если понравился рассказ, подписывайте на «Север неизвестный» и следите за новыми публикациями. А пока посмотрите другие видео и живые истории канала:
✔️ Для нас многоженство - грех, для ненцев - обязанность. ВИДЕО
✔️ Невероятная история: дочь всю жизнь искала отца, а нашла в подвале недалеко от дома
✔️ Старик и Белое море: душевная встреча с помором на берегу
✔️ В мертвую деревню на вездеходах. Что нашли там бывшие жители спустя 20 лет
✔️ Как исчезает глухая тайга. Что увидели на вырубке леса. ВИДЕО