Начало
Домой вернулись поздно вечером. Уложили спать так ничего и не понявших младших детей, долго молчали. Потом Афанасий опустил голову и заговорил:
- Я тогда совсем молодым был, лет шестнадцать… Это еще до революции. Взяли меня проводником в одну экспедицию, искали пропавшего в наших краях сына одного столичного чиновника. Отец его и снарядил отряд, десять человек пришлых и я. Парень тот пропавший вроде как искал что-то, мне не говорили. Может, золото, может, камни какие. Не имеет значения это. – Афанасий говорил глухим голосом, глядя на жену и двух старших сыновей. – Так вот, долго мы блуждали по тайге, шли по следам пропавших. Тот сынок не один был, со своими людьми, потому и надеялись живым его отыскать. И вот, наконец, вышли на заимку. Уже осень поздняя, почти зима. Над избушкой дымок, значит, люди. Для охотников рано, а для пропавших – самое оно. Ну, мы туда, а там и впрямь пропавший. С ним еще один, здоровый такой мужик. Разговорились, они и рассказали, что все остальные погибли, кто от болезни, кто от несчастного случая. А у них – всего один нож на двоих, куда идти, не знают. Вышли случайно на эту заимку, да и остались, надеялись, что отец парня искать будет. А на печке у них котелок, из которого мясным духом тянет. Накормили нас тогда, мне тоже перепало немного мяса. Таким оно мне вкусным тогда показалось, мягкое, немного сладковатое, ни на что не похожее. А через день, когда уходить собрались, один из отряда в подвале обнаружил тело. Человеческое. И не было на том теле целых кусков. Всех рвало тогда почти сутки, когда поняли, что человечину ели. Ведь только потом дошло, что ружья у этих двоих не было, зверя не подстрелить… Я их к селу вывел, они дальше сами. А вкус того мяса я на всю жизнь запомнил, и не думал, что когда-то вновь его попробую… И вот сегодня…
- Что?! – Мария в ужасе прикрыла руками рот, - Ты хочешь сказать, что мы сегодня ели… Тебе показалось!
- Да я бы рад, только вкус тот я до сих пор ощущаю. И сегодня я его сразу узнал!
Савелий был ошарашен. Он ел человеческое мясо?! Но как же так?! Халиче… И тут он вскочил и выбежал во двор, где уже в изнеможении сидела и вытирала губы снегом его мать.
- Надо заявить в милицию! – Прокопий смотрел на отца, который так и сидел, опустив голову.
- Нет! Сначала я поговорю с Халиче! Должно же быть какое-то объяснение! – Савелий вернулся в комнату, пытаясь сдерживать вновь начинающиеся позывы. – Не верю я, что она знала!
- Сынок… Знаешь, что означает «халиче»? – Афанасий посмотрел на сына и вздохнул, - У юкагиров нет точного перевода этого слова, оно означает «что-то ужасное, очень страшное, то, чему нет объяснения». Давай, и правда, в милицию обратимся. Пусть разбираются.
- И детям не говорите ничего, Ромке с Настей, - Мария вошла в дом и тяжело опустилась на стул, - Не нужно им ничего знать…
Савелий всю ночь не спал, ворочался с бока на бок. Из головы не шел рассказ отца, а еще… Он думал о девушке. О его прекрасной зеленоглазой Халиче, которая была такая ласковая, такая нежная. Ну не могла она знать, чем ее мать с отцом промышляют. Память услужливо подбрасывала ему воспоминания. Вот он ест похлебку и спрашивает, из какого мяса она сварена, а Степанида уклоняется от ответа на такой простой вопрос. Или вот он идет с Халиче в коровник, в котором весело мычат восемь коров. Их всегда было восемь, хотя мясо они ели постоянно! И ружья у Степана он никогда не видел, хотя в их местах это необходимость, всегда носить с собой ружье! Нет, он больше не может ждать, нужно выяснить все как можно скорее!
Едва только рассвело, Савелий вышел из дома, оседлал одну из лошадей, которых они вчера брали в совхозе для поездки и вернуть не успели, и тронулся в знакомом направлении.
Еще через час Мария обнаружила отсутствие сына. Она разбудила мужа и старшего сына, те кинулись искать, и поняли, что тот, не послушав их, уехал в дом невесты. Прокопий побежал в милицию, поднял дежурного. Рассказ был очень сумбурный, но Прокопий был известен в селе как человек спокойный и уравновешенный, который попусту бегать не будет и потому вызванный дежурным начальник милиции и один из его подчиненных, отправились вместе с парнем. Дома к ним присоединился Афанасий, а также его брат Василий, за которым сбегала перепуганная Мария.
Скакали быстро, молча, боясь даже думать, что там может случиться. До нужного дома езды было почти пять часов, которые сейчас тянулись как-то особенно долго. Но вот появились смутные очертания поселения, и через несколько минут они были на месте.
- Савка! Савелий! – Прокопий вбежал в дом, но там никого не было.
Они начали обследовать все три дома, но никаких следов пребывания там людей, не было. Афанасий не верил своим глазам: еще вчера они гостили здесь вместе с детьми, дом был совсем жилой. А сейчас было ощущение, что здесь с лета никого не было! В коровнике не было ни одной коровы, ни одного оленьего следа! Уже ни на что не надеясь, Прокопий дернул дверь ледника. И вдруг услышал еле слышный стон.
- Савелий! Это ты?!
С помощью отца он вытащил еле живого брата. Милиционеры же стали выносить из того же ледника страшные находки. Это были изуродованные мужские тела, у каждого из которых отсутствовали какие-либо части. Насчитали останки четырех человек, тело пятого казалось практически не тронутым. Но когда его вынесли на свет, обнаружилось, что у него практически нет внутренностей. При виде этого пятого Савелий, до того пытавшийся встать на ноги, вновь пошатнулся:
- Это он… Степан… Отец Халиче… Или как ее…
Плечи его затряслись, по щекам покатились слезы. Прокопий смотрел на брата и не верил глазам: вчера вечером это был 19-летний парень, пусть напуганный, но молодой и здоровый. А сейчас перед ним был совсем седой человек с дрожащими руками.
Дело завели, но очень скоро началось непонятное: сведений о Степаниде и Халиче нигде не было. Исчезли, испарились, будто и не было никогда. Савелий лежал в психиатрической больнице, на вопросы не отвечал и только заливался слезами. Стали опрашивать жителей из ближайших мест, но никто даже не слышал о таком селении. Один из стариков, услышав имя Халиче, начал креститься, хотя все церкви уже несколько лет как были закрыты.
- Не ищите, не надо. Сюллюкюны это, ушли к себе в прорубь, и коров своих увели!
Решили, что дед заговаривается, ведь лет ему уже было немало. Но один его совет все же выполнили:
- Сжечь нужно проклятый дом! Сюллюкюны с огнем не дружат, весь их след уничтожить, закрыть дорогу на землю!
Зарево пожара было видно издалека. Картина была ужасающе красивой, желто-красный огонь, черный дым и все это на фоне ослепительно белого снега.
Дело закрыли в связи с неустановлением личностей подозреваемых. Так оно и ушло в архив, позднее на него установили гриф «Секретно», негоже советским людям даже думать о людоедах. Слово «маньяк» тогда и вовсе не существовало.
…Савелия выписали из психиатрической больницы через два года. Он замкнулся, стал очень угрюмым, никто не узнавал некогда веселого бойкого парня. Иногда он вдруг останавливался и смотрел в одну точку, пугая всех вокруг. Так и прожил свою жизнь один, вернее, с сестрами Варей и Олей, и умер страшной смертью от рук одного у.р.о.д.а. Папины братья Прокопий и Роман часто приезжали к нам в гости, а вот Савелий – ни разу. Дядя Прокопий передавал мне от него подарки, приветы, которые, как я думаю, он придумывал сам. Вживую я его так никогда и не увидела.