— В армию меня взяли в сорок втором. Три месяца проучились — и под Великие Луки. Попал в пехоту — царицу полей. В эстонский корпус.
У нас были маленькие пушки-сорокапятки, на лошадиной тяге. А коней кормить надо. Однажды спрашивают:
«Кто умеет косить?» А я на Дальнем Востоке научился, вот и вызвался. И отправили меня сено заготавливать.
А когда с сеном вернулся — выяснилось, что всех, кто прибыл на пополнение, без меня отправили подо Ржев, и там они все до единого полегли, никто не вернулся. Знаете, что там подо Ржевом-то было? Вот и я там мог лечь.
Из всего нашего пополнения в эстонском корпусе я остался один. И так и был до конца войны с эстонцами.
В августе 1944 года наша эстонская дивизия участвовала в большой военной операции. Наша рота отвечала за небольшой, но очень серьезный участок. Рота была полностью укомплектованная, 120 человек
Там озеро Псковское, которое то самое Чудское, про него во всех учебниках пишут.
Подняли роту в четыре часа утра, погрузились мы на большой катер. Темно — август, но погода хорошая.
А самое главное — немец не ждал нас там, откуда мы приплыли!
Задача была: удержать небольшой мостик на речушке под селом Авинорме, кажется так оно по-эстонски называлось.
Дорога на Таллин была открыта, речушка небольшая, метров тридцать всего, но оба берега обрывистые, и если немцы тот мостик взорвут, то наши танки не смогут пройти.
Я был первым номером в расчете станкового пулемета. Мы хорошо замаскировались. И как немцы подошли, человек сто, — тут я и давай их косить.
Фашисты в ответ посадили пулеметчика на деревенскую колокольню. Он — по нам, мы — по ним. Но я место отличное выбрал, много их положил.
Меня за тот бой сам командир дивизии, полковник Транкман, похвалил.
Удержали мы тогда мостик до прихода наших танков, не дали немцам его уничтожить.
Если бы не мы, то они бы мост взорвали, и не было бы прорыва на Нарву. Потому что там кроме этой дороги и мостика некуда было идти, там со всех сторон болото.
Танки подошли и двинулись сразу на Таллин.
А мы на броню залезли. Как живые мишени. Тут немцы хорошо нас постреляли. Человек двадцать пять от роты осталось.
Атака на понтонах
— Помню еще, как брали остров Эзель. Это уже октябрь был, холодно, осень.
Тогда у нас командиром роты был Комаров, а генерал-лейтенант Перн был командиром корпуса. Вот как взводного звали, забыл, к сожалению. Помню, что эстонец.
Погрузились в Вирцу, это порт в Эстонии, на понтоны. И — в атаку. Страшно было.
Немец давай нас бомбить. На земле был бы ранен — отполз бы куда-то, спрятался. А здесь плывешь и думаешь: куда тут спрячешься, если вода кругом?! А он кидает и кидает. Добре, что не попал.
Доплыли, но оказалось, что это другой какой-то, маленький остров, а Эзель — это тот, который за ним, большой.
Маленький взяли сходу. От него к Эзелю вела дамба, но немцы ее взорвали. Правда, не сильно — брешь такая образовалась.
Сначала хотели форсировать это расстояние на маленьких машинках-амфибиях, которые нам тогда из Америки присылали, в них человек шесть-восемь входило.
А потом проще сделали: прямо под огнем противника подвезли на студебеккерах камень. И каждый солдат брал валун, тащил его к промоине и кидал в воду. И так мы ту яму засыпали, а потом танки прямо по этому месту прошли.
На том острове Эзель взяли мы город Курысара. И наши пошли дальше, а мы остались, гарнизонную службу несли, там склады разные были — с военной амуницией, боеприпасами. С продовольствием особенно хороший склад был — мед, конфеты.
Эстонцы приходили, гроши давали, просили продать им чего-нибудь покушать. А мы не стеснялись, продавали, теперь-то уж чего скрывать.
Был друг у меня Волгин Борис, сам русский, но с Эстонии, долго мы с ним после войны переписывались, так он мне сразу сказал: «Учи эстонский язык!»
Он сам русский был, но вырос в Эстонии, знал, что эстонцы не очень хорошо к русским относятся. Будешь просить стакан воды по-русски — сделают вид, что не понимают. Надо говорить по эстонски. Я выучил язык.
Приказ командира
— Уже после войны помню один день.
Я бедовый был, везде пролезу, выживу, своего добьюсь.
Нас оставили на несколько месяцев в Выборге, служил я в отдельной роте связи особого укрепрайона под командованием старшего лейтенанта Севастьянова. Помню, задумали мы раз свое продовольственное положение поправить вместе с нашим командиром: поехали рыбу глушить, чтобы потом продать ее в Выборге.
А мы с тем командиром были почти родня. У нас как вышло: когда шел на фронт, у них только-только сын родился, он того сына еще не видел… И вот он говорит:
«Давай, съезди на мою родину, привези семью!»
И я поехал, еще форма одежды была зимняя. А на Украине тепло, апрель месяц… По жаре километров пятнадцать шел. Захожу в адресный стол: есть такие-то, где проживают? Есть, мальчику пятый год.
Искал-искал — нету улицы Калинина, один дом остался!
На другой день мне говорят: «Уехали они до брата, за триста километров!»
Дали телеграмму. Ждем-ждем, целую неделю, думаю — поеду сам.
Приехал на станцию, услышал между женщинами разговор: мол, только что одна ехала, так волновалась, ей телеграмму дали, чтобы немедленно ехала, боялась, что разминемся. И мы разминулись!
А тогда ездили товарняками, пассажирских мало было.
Обратно поехал, нашел их, говорю: «Командир велел вам все продавать и до него ехать!»
Коза у нее была — продали, пропуск сделали.
Да и на обратной дороге приключений натерпелись.
У меня друг было Жора, телеграфист. Он раньше демобилизовался по ранению (тогда у кого было три ранения — сразу демобилизовывали). Он в Москве жил, приглашал на парад зайти. Заехали, думали — на парад сходим, а малой расплакался: «Хочу до папки!»
Идем мы по Москве 1 мая, встречает нас военный наряд: «Почему в зимней форме?!»
Объяснил, пришлось идти на базар, за пять рублей пилотку покупать…
Приехали в Выборг, я командиру заранее дал знать, что мы едем. Он на лошадях приехал с ездовым, ходит по перрону, волнуется. А мальчик папу узнал, видать, по фотографии, бежит к нему!
Получается, тому мальчику сейчас уже лет семьдесят? Жив ли он вообще? Мне тогда двадцать пять было…
В общем, мы с того случая с товарищем командиром почти родные стали.
Как рыбу глушили
— Ну, привез я ему семью, а дальше-то что? Она к нему приехала, ей паек офицерский выписали, а что тот паек? Если там двести граммов масла дадут на всех… А еще ребенок растет, ему кушать надо.
Вот мы и решили рыбу глушить.
Помню, дело в мае 1946-го года было. Нашли мы с товарищем Севастьяновым минированное поле и очень обрадовались. Я ведь кем только не был за войну — минометчиком, автоматчиком, шофером, пулеметчиком — много военных специальностей освоил!
А в Финском заливе много рыбы было. Налимы хорошие, щуки, окуни морские огромные, кета…
В минах мы дырки просверлили, приспособили бикфордовы шнуры. Выехали в море на большой шлюпке, заплыли подальше, потому что укрепрайон же! А там островишек много, вот мы и стали искать место, чтобы за островом немного спрятаться.
Шнур подожгли, кинули подальше и давай грести во весь дух — мина все-таки! Метров на сто отгрести успели. Тут как рванет! И рыба всплыла — белым-бело от рыбы!
Насобирали полную шлюпку.
Вернулись на берег, и звонит нам начальник укрепрайона: что, мол, за взрывы такие? А мы откуда знаем, от нас до тех взрывов было километров семь или восемь.
И наелись рыбы, и на продажу набрали.
В тот же день мы с Леной, женой командира, поехали в город Выборг продавать эту рыбу. Командир мне увольнительную выписал. Так и ехали: у меня увольнительная и два чемодана, а у Лены — два ведра рыбы.
Я сижу на лавочке в парке, она рыбу продала и ко мне — отдает ведра, берет чемоданы.
А тут мы купили и масла, и водки, и сахара, трудно с ним было — а у них же ребенок!
И мне на дорогу гроши остались.
Так-то мой призыв уже месяц как демобилизовали, я просто тут хотел чуть-чуть командиру помочь, только что ведь его семью привез. А как обратно ехал — он мне дал на дорогу продовольственные талоны: на конфеты, на сахар, на муку, на водку, на тушенку…
Целую простынь этих талонов оторвал.
Говорит: «Дома пригодится!» Только у нас в городке не было продпункта, и я ездил в Киев.
Наберешь полмешка сахара, мешок муки — так сразу много.
Долго командира вспоминал добрым словом.
