Завершающие комплексные лётные испытания и военную приёмку парашютной системы для приземления первого космонавта, который будет возвращаться из космоса, мы начали с начала января 1961 года. Головной организацией опять был ЛИИ. Парашютирования проводились с самолёта ИЛ-14 (самолёт и экипаж ЛИИ). Испытания приземления проводились над полями около Краснодара. Все участники испытаний проживали в гостинице «Красная» на главной улице города. Приятно было после морозной заснеженной Москвы внезапно оказаться в тёплом городе. Краснодарцы говорливые, подвижные, но не спешащие в отличие от москвичей. Запомнилось нечто странное. У всех улиц, отходящих от главной, центральной, были замощёнными только тротуары. А проезжая часть осталась, можно сказать, грунтовой, природной землёй. Наверное, она была какая-то особенная, возможно, очень плодородная, после осенних дождей глубоко пропиталась водой и стала непролазной, непроезжей грязью. Но один подвыпивший, — он был в высоких резиновых сапогах, — решил перейти с тротуара на тротуар. И тут же увяз. И очень глубоко. Пытаясь вылезти из грязи, вылез из сапог. Сделал шаг уже босым (потерял портянки) и оказался в вязкой массе выше колен. Идти не мог, стал звать: «Ратуйте, люди!». Женщины, шедшие по тротуару, смеялись: «Вот дурень! Забрался». Но всё же двое мужчин принесли оглоблю, протянули ему: «Тримайся!». Вытащили. В местном наречии много украинских слов. Предки краснодарцев — запорожцы, изгнанные Екатериной II с Днепра и ставшие сначала Черноморскими, а потом Кубанскими казаками. В 90-х годах прошлого века я гостил у них. Характер и говор краснодарцев остались прежними, но все улицы города — заасфальтированы.
Ведущим парашютистом-испытателем от ЛИИ был Головин Валерий Иванович. Первый раз Валерий приземлился на вспаханное поле, на жирный чернозём. Огромный (основной) парашют накрыл пашущий трактор с трактористом. Мы примчались на УАЗике. Тракторист — не в себе, говорить не мог. Думал, что это одноглазый марсианин или американский шпион свалился на его голову. Тогда на шлеме скафандра ещё не было написано — «СССР». Забрало у шлема — прозрачное выпуклое, как гигантский глаз. При последующих испытательных прыжках ни одного человека, даже вдали от мест приземления не было — КГБ обеспечивало секретность нашей работы. Но слух о «марсианах» и «шпионах» ходил по Краснодару. А вот мысль о том, что скоро человек полетит в космос, никому и в голову не приходила.
О Валерии Головине я писал в монографии: «Некоторые люди способны к мгновенным творчески-креативным прозрениям только в смертельно-опасных ситуациях. И тогда невозможно определить, чего больше в их эмоциональных переживаниях — ужаса смерти, экстаза спасительных действий или ликующей жажды победы. Автор этих строк много лет работал с такими людьми в 60-70 гг. прошлого века. Они были лётчиками-испытателями и парашютистами-испытателями Лётно-Исследовательского института. Среди них выделялся парашютист-катапультщик Валерий Головин — по-детски застенчивый, удивительно доброжелательный со всеми, он работал на скромной должности укладчика парашютов.
Однако, когда лишь в воздухе во время свободного падения можно было выяснить, почему не раскрывается падающий с манекеном парашют новой, перспективной, но недоработанной системы, то это опаснейшее дело поручали только Головину. Во время таких испытаний, когда в его распоряжении были секунды (до возможной гибели) Валерий, можно сказать, был гениален. Он всегда видел и устранял причины несрабатывания катапультно-парашютных систем, незаметные и непонятные в наземных условиях. В последующем, моделируя на ЭВМ действия В. Головина в падении ещё до раскрытия парашюта, инженеры обнаруживали, что он избирал оптимальный, а иногда единственно верный способ спасения. И ему обязаны жизнью военные лётчики, спасшиеся, катапультируясь из боевых самолётов при их разрушениях. Конечно же, такие удивительные эффективные действия — это не только реализация навыков и умений, это творчество, пароксизмально сконцентрированное в кратких мгновениях, в долях секунды, в «моментах времени жизни». (Впервые «моменты времени жизни» были изучены Карлом М. Бэром.).
Но почему В. Головин и другие люди такого типа лишь в моменты смертельной опасности как бы прозревают и видят, как её избежать, проявляя свой могучий творческий потенциал? При психоанализе Валерия Головина у него обнаружилась в прошлом тяжёлая психологическая травма из-за его происхождения, побуждавшая к социальной апатии, к отказу сначала от высшего образования, потом от карьерного роста. Это — проявление латентного (скрытого) невротического состояния. Способность к повседневному креативному творчеству, которой, несомненной, обладал Головин, проявлялась лишь как вспышки в моменты смертельных угроз. Бывают и иные причины такого подавления-уравнивания (suppression) способности к инсайту, да и просто к радости труда (на время, а то и на всю жизнь).» [Китаев-Смык Л. А. Психология стресса. Психологическая антропология стресса. М.: Академический проект, 2009. С. 416–417.].
От Научно-Исследовательского Института парашютно-десантной службы (НИИ ПДС) к нашей экспедиции был прикомандирован парашютист-испытатель Чернобровкин Кир Владимирович. Его так назвали, потому что все мальчики в их семье после рождения умирали, и было сказано, что очередного надо назвать «по святцам». Мальчик родился в день святого Кира, этим именем и был назван. Отлично окончил МАИ, ещё студентом стал Мастером спорта СССР, летая на спортивных вертолётах, прыгал с парашютами разных систем. Казался дружелюбно-высокомерным, но был просто добрым, смешливым человеком, очень вдумчивым и смелым.
Позднее Кир Чернобровкин окончил школу лётчиков-испытателей, работал ведущим пилотом на фирме Антонова, потом на фирме Мясищева; испытывал в воздухе новейшие и перспективные самолёты.
От Министерства Обороны СССР одним из «приёмщиков» был — парашютист-испытатель — полковник Долгов Пётр Иванович — чрезвычайно молчаливый, спокойный — ни мимики, ни лишних движений. Во время Великой Отечественной войны — командир батальонной, а потом даже дивизионной разведки. После войны служил в Туркестанском военном округе, стал там чемпионом по боксу, много прыгал с парашютом. Вечерами в Краснодаре и позднее в Феодосии, когда мы ужинали в ресторане гостиницы, «пропускал сто грамм» и становился задушевным рассказчиком. Каждый вечер — два-три эпизода войны — рассказывал ярко, образно, захватывающе, замечательным русским литературным языком. Если бы записать эти его военные приключенческие новеллы — был бы литературный шедевр. После каждого рассказа Долгов задумывался и каждый раз говорил: «Хорошее дело — война! Когда идёшь, а в тебя стреляют. Стреляют!… и не попадают!». Вспоминается один случай, — уже в Феодосии, — тоже за ужином в ресторане гостиницы «Астория». Среди нас был ещё один удивительный рассказчик — Волович Виталий Георгиевич. Его «коньком» были анекдоты и удивительно смешные истории. И вот однажды, когда за его столом опять смеялись, к нему подошли два уркагана и стали задираться: решили поиздеваться над «весёлым евреем». Долгов встал из-за соседнего стола, взял одного за ладонь, слышно стало, как косточки хрустнули. Урка вскрикнул, ноги подкосились, лицо стало белым. Долгов — тихо сказал ему на ухо: «Чтоб тебя здесь больше не было…». Уголовного вида граждане больше не появлялись около нас (может быть и КГБ принял меры).
Главным военным приёмщиком был полковник Никитин Н. К. (о нём уже написано выше).
Руководил всей комплексной экспедицией ведущий инженер ЛИИ Хлиманов Владимир Иванович. Высокий, плечистый, чёрные кустистые брови, взгляд — горячий, команды — резкие, но сразу понятные. Казалось — всех видит, всё помнит, так оно и было. И главное — чувствовалось — с ним все дела идут как надо.
Медико-психологическое обеспечение испытаний проводили врачи: от ГосНИИ авиационной и космической медицины Министерства Обороны — подполковник медицинской службы Волович Виталий Георгиевич. В то время он уже был легендарной личностью. Первым в мире прыгнув с парашютом, приземлился на Северном полюсе 9 мая 1949 г. Служил врачом на совершенно секретной полярной станции Северный Полюс-2 (СП-2); там даже каждый кусок туалетной бумаги (подтирочной) был занумерован, подлежал сдаче в секретный отдел после возвращения на землю, чтобы арктическое течение не вынесло эту бумажку к «врагам» и не рассекретило бы нашу СП-2. (Виталий Георгиевич рассказывал нам об этом). В нашей экспедиции он весело руководил двумя другими медиками. Лично контролировал перед прыжками физиологические показатели наших парашютистов-испытателей: замерял у них частоту пульса, дыхания, кровяное давление. Контролировал их психологический настрой после прыжка. Замечательный психолог — шутками, анекдотами вперемешку с серьёзной душевностью он снимал эмоциональное напряжение не только у парашютистов-испытателей, но и у всех участников экспедиции, а напряжённые ситуации случались.
От завода № 918 (потом был переименован — НПП «Звезда») — Барер Арнольд Семёнович. В недавнем прошлом — авиационный военный врач, отличившийся изобретением многих медико-технических устройств. Работал с 1959 года в Центральном научно-исследовательском авиационном госпитале (ЦНИАГ МО). Там Барер вошёл в историю космонавтики. В госпитале более чем из двухсот добровольцев лётчиков-истребителей отобрали 20 человек — «первый отряд космонавтов». В июне 1960 г. Барер был демобилизован и принят на завод № 918 начальником отдела исследований влияния ускорений на человека. Во время нашей экспедиции он принимал участие в доработках скафандра космонавта (СК-1), в частности, усовершенствовании кроя в области промежности и отверстия для справления большой и малой нужды космонавтом в полёте. Скафандр для первых космонавтов был своеобразным. Если его туго надуть, то бёдра оказались бы поднятыми вверх, а колени согнутыми вниз. Зачем? Космонавт в космическом корабле «Восток» не должен был ни вставать, ни ходить, а только сидеть. Вот у скафандра и было «сидячее положение». Из-за этого и Гагарин, и другие космонавты, когда ходили в таких скафандрах (не надутых), казались немного неуклюжими. Но при спуске в скафандре на парашюте, сидя на привязной системе, зажатый ею, Валерий Головин обратил внимание на то, что ему давит между ног. Барер, внимательно изучив причину этого, помог закройщицам изменить крой промежности. Арнольд был вдумчивым, общительным, казался немного самодовольным, но от его постоянной улыбчивости у всех становилось легче на душе.
От ЛИИ врачом («ведущий физиологом») был я, Китаев-Смык Леонид Александрович. В ходе испытаний в Краснодаре мне поручили быть в группе, встречавшей парашютистов-испытателей сразу после их приземления. Я замерял у них частоту пульса и дыхания; старался снять эмоциональное перевозбуждение.
Забегая вперёд, скажу, что позднее в Феодосии, одетый в спец. костюм, я нередко прыгал с барражировавшего над водой вертолёта или с торпедного катера в море рядом с приводнившимися парашютистами-испытателями, следил за их состоянием, фиксировал их действия, при необходимости оказывал помощь. Последнее заносилось в протокол испытаний, чтобы после доработки системы приводнения никакая помощь не требовалась. Спец. костюм был непромокаемый, я влезал в него. Наружу торчала только голова. Когда, прыгнув в воду, погружался с головой, то воздух из костюма выдавливался в резиновый воротник, и он, всплывая, вытаскивал голову на поверхность.
В Краснодаре, в ходе комплексных испытаний при приземлениях были устранены многочисленные недостатки парашютной системы космического корабля «Восток». В частности, Головин настоял на том, чтобы на скафандре, на правом предплечье укрепили зеркальце, чтобы в нём, спускаясь на парашюте, можно было бы увидеть полностью ли он раскрылся, не перепутались ли стропы — и вовремя устранить неполадки.
Стропы, перехлестнувшиеся при спуске через купол парашюта, приходится перерезать. Для этого, после настойчивой рекомендации Головина, на скафандре космонавта всё-таки были пришиты к правой штанине специальные ножны для острого (но с полукруглым тупым концом) парашютного ножа. Гагарин, спускаясь на парашюте, воспользовался им (об этом ниже). Много прыжков пришлось сделать, дорабатывая НАЗ («носимый аварийный запас» космонавта, сундук 40 кг — чего в нём только не было), чтобы при приземлении, антенна радиостанции торчала бы вверх, а не зарывалась бы в землю. Наконец, удалось так уложить всё содержимое НАЗа, чтобы он как ванька-встанька ложился вверх тем углом, из которого выскакивала и выпрямлялась антенна радиостанции. Но вот беда, после каждого приземления почему-то оказывались пустыми две полиэтиленовые фляги: одна с коньяком, другая со спиртом. И вот перед каждым следующим прыжком, снаряжая НАЗ, их вновь наполняли до верха.