НОВЫЕ ЗНАКОМЫЕ
Отработав положенные часы, Тася вышла из офиса. «А хорошо, что живу я теперь так близко к работе, - подумала Тася, проходя мимо остановки. – И на автобус тратиться не надо». Краем глаза она заметила то самое такси, от водителя которого получила диск. «Теперь уже не придётся мне сесть в эту машину», - не без сожаления подумала Тася. Но вот она увидела водителя, выходящего из машины, и ноги сами понесли её к нему.
- Здравствуйте! – сказала Тася, широко улыбнувшись. – Спасибо за диск! Там, действительно, замечательные песни.
- А знаете, я рассказал о вас своей дочери, - сказал таксист. – Ну она вами и заинтересовалась, попросила: если встретишь – дай мою электронку. А я и телефон записал. Таугуль её зовут.
Водитель достал из кармана записку и подал её Тасе. Он явно хотел сказать что-то ещё, но тут к машине подошли клиенты, один из которых был настолько пьян, что еле держался на ногах. Тася отошла, слыша, как один из клиентов сказал: «Подбросьте до Пожарского, 27. Мы бы на автобус сели, но вот – вы же понимаете»…
Тася достала сотовый и принялась звонить Таугуль. Та взяла трубку.
- Алло, Таугуль? – спросила Тася. – Мне ваш отец дал ваш номер.
- А электронку дал? – спросила Таугуль.
- Дал, но что толку? В Интернет я только с телефона могу выходить, а там письма писать неудобно.
- А, ну да ничего, будет у вас когда-нибудь Интернет, - беззаботно ответила Таугуль. – Вас как зовут?
- Таисия Веткина.
- А моя фамилия Килитаева. Вам сколько лет?
- 23.
- А мне 20. Вы работаете?
- Да, переводчицей в торговой фирме.
- А я – учусь на музыкальном факультете педагогического института. Конечно, я больше хотела бы в консерватории, но заочно там учиться невозможно, а очно – дорого. Жизнь-то и в Алматы и в Астане дорогая.
- У вас там родственников нет, наверное?
- Да, родственники у нас – только в Западном Казахстане. А я ещё на каникулах устраиваюсь и подрабатываю. А впрочем… когда и где мы можем встретиться?
- Да сегодня уже вряд ли удастся. Давайте завтра. Я выхожу с работы в пять вечера. А находится наш офис по адресу – проспект Санкибая, 14Д.
- Хорошо, буду ждать вас там. В руках у меня будет газета «Трибуна».
Тася пошла домой. Валентина Матвеевна открыла ей дверь.
- Тася, у меня сейчас гости.
- Хорошо, я тихо пройду в свою комнату, - прошептала Тася.
- А познакомиться не хотите?
- Хочу – призналась Тася, - но если вы не хотите, чтобы я с ними знакомилась, я и не буду.
- Ну пойдёмте, если хотите, - Валентина Матвеевна открыла дверь в свою комнату. – Ничего не стесняйтесь, тут все свои.
Тасе действительно хотелось знакомиться всё с новыми и новыми людьми. После двадцати трёх лет жизни в атмосфере не затхлой даже, а с некоей примесью иприта, она глотала кислород, и ей хотелось его всё больше.
За выставленным в середину комнаты столом сидели трое мужчин. Одному из них на вид можно было дать между 50 и 60 годами, двум другим – между 20 и 30.
- Вот, познакомьтесь, - сказала Валентина Матвеевна. – Это моя квартирантка, Тася Веткина. А это – мой бывший коллега, Станислав Александрович Веслов, его сын Виталий и друг сына – Асхат Исмаилов.
- Тася, - задумчиво проговорил Виталий, - Анастасия, что ли?
- Нет, я Таисия.
- Редкое имя. И в качестве уменьшительного от него только Тася и подходит.
- Почему? – пожала плечами Тася. – Можно и Тая.
- А меня Таля называйте, или Витя – как вам будет удобно. Вы замужем? – задавая этот вопрос, Виталий покраснел, как рак. – Ой, извините, видно же, что да, и причём недавно.
- Нет, Таля, вы не угадали, - просто ответила Тася. – Я не замужем. Упреждая обязательный в таких случаях вопрос, скажу – жениха у меня тоже нет.
- Не о том я совсем! Ещё больше смутился Виталий. – Просто я такое счастливое лицо видел только у новобрачных.
- Да нет, у меня другая причина.
Тася взяла из тарелки кусочек мяса, из которого торчал заметный хрящик. Пока прожёвывала его, думала, что ответить Виталию.
В самом деле, сказать правду она не может – она уже дала себе слово никому ничего не говорить о своей семье. Сказать, что она так счастлива потому, что получила премию? Примет ещё за деньгопоклонницу какую-нибудь. Сказать, что нашла хорошую книгу? Кочетова, например, или Проскурина, или Бондарева… Радость от какой книги лучше всего раскроет её внутренний мир?
Но вот хрящ прожёван. Виталий, кажется, перевёл внимание с неё на разговор отца и Асхата. Прислушалась и она.
- Значит, повышение пенсионного возраста для женщин нам удалось отбросить, - говорил Станислав Александрович. Но вот ведь разговоры об этом продолжают ходить. А это значит, что людей продолжают готовить к этому…
- А может быть, его обсуждают, чтобы отвлечь наше внимание от Уголовного кодекса, который приняли недавно? – предположила Валентина Матвеевна. – Там такие тоже мерзости нам приготовлены! Мало того, что за «разжигание социальной розни» усиливается ответственность, так ещё и на забастовки накладываются ограничения…
- На забастовки? – удивилась Тася. – Как же так, это же в ведении КЗоТа, а не УК?
- Спасибо, Тася, за замечание, - подбодрённо ответила Валентина Матвеевна. Это, действительно, в нормальных государствах – в ведении Трудового кодекса, а не Уголовного. Но наше государство, я подчёркиваю, го-су-дар-ство, а не страна – сверхбуржуазное. Оно стремится максимально угодить капиталистам. Трудовой кодекс – регулирует трудовые отношения, за его нарушение посадить невозможно. А за забастовки буржуа страстно желают именно сажать!
Тася согласно кивнула. Разницу между понятиями «государство» и «страна» она хорошо знала. С детства она помнила объяснение учительницы истории: «Страна – это территория, население, хозяйственные связи, а государство – это власть господствующего класса.
Не случайно говорят иногда: «Действия государства нанесли ущерб интересам страны». Да, государство, как организованная сила господствующего класса, почти всегда действует в его интересах. Но они, эти интересы – в капиталистических странах почти всегда находятся в непримиримом противоречии с интересами угнетённых, которых большинство. Тася вспомнила, как перечислила 500 тенге бастующим рабочим Карагандинского автопарка. Чего они добивались? Повышения зарплат, улучшения условий труда. Буржуазии это, конечно, невыгодно. Потому она так и добивается запрета забастовок или хотя бы ограничения возможности их проведения. Или ограничения зарплаты максимумом, выше которого требовать нельзя, как в одном из проектов нового казахстанского УК.
С другой стороны, требования именно пролетариев, идущие вразрез с интересами буржуазии, отвечают интересам прогресса. Как в том же самом карагандинском автопарке. Рабочие требовали улучшения условий труда, от которых зависит безопасность движения. А жанаозенские нефтяники? То, чего требовали они, подтолкнуло бы развитие Казахстана. А вот буржуазия в прогрессе не заинтересована.
Так размышляя под разговор об антинародных статьях УК, Тася доела и вышла с гостями в прихожую. Она коротко попрощалась с ними, выслушала комплимент Виталия и ушла в свою комнату.
Засыпая, Тася подумала о Таугуль, с которой ей предстояло познакомиться завтра. Какая она? Понятно, что хорошая, но насколько?
После работы Тася вышла и сразу увидела девушку. Она сидела на скамейке у подъезда с газетой в руке. Тася внимательнее присмотрелась к газете – это была «Трибуна». Сомнений не было – это была Таугуль.
- Таугуль, это вы? – спросила Тася. Та удивлённо посмотрела на Тасю, потом быстро протараторила:
- Да, это я. А вы – Тася?
- Да.
- Это же надо, я представляла вас совсем другой, - со вздохом сказала Таугуль.
- Бедно одетой, с длинными волосами, собранными в хвост или заплетёнными в косу… Ну, причёска – ладно, она большого значения не имеет. А вот то, что пальто у вас фирменное – это, извините, о многом говорит!
- Да? И о чём же?
- Прежде всего о том, что говорить нам с вами не о чём! – Таугуль порывисто соскочила со скамейки и хотела уже уйти, но Тася её остановила.
- Мне всё это напомнило ситуацию из романа Льва Никулина «Трус» – проникновенно сказала Тася. – Там сын политэмигранта из царской России, умершего на чужбине, возвращается в СССР в возрасте 50 лет – уже в 50-е годы. Устраивается работать в школу – учителем французского языка. А одна из коллег ему строит козни, придирается к костюму – модный фасон, заграничный. А он ей отвечает: «А он у меня единственный».
- Это правда? – спросила Таугуль.
- Что? Что у Никулина есть такая повесть?
- Не притворяйтесь, вы ведь поняли, прекрасно поняли, что я хочу сказать. Правда ли, что это пальто у вас – единственное? – Таугуль пристально посмотрела на Тасю.
- Да, и его придётся продать, чтобы заплатить за комнату, - Тася вздохнула. – Зарплату-то мне выдадут не скоро.
- Так вы здесь комнату снимаете? А откуда вы приехали?
- Ну почему обязательно «приехала»? – пожала плечами Тася. – Я и родилась здесь, и выросла в Актобе. А снимаю комнату просто потому, что так получилось.
Таугуль поняла Тасю по-своему.
- Да, конечно, я вас понимаю. Это очень плохо, когда жена вынуждена уйти от мужа. Мой вам совет – обратитесь к своим родителям.
- Ну уж нет! – вырвалось у Таси.
- Почему же «нет»? Они поймут, не бойся. Знаю я такую ситуацию, читала в «Диапазоне». Там девушка вышла замуж за богатого человека, в прошлом, естественно, рэкетира, хорошие люди богатыми не становятся. А когда он выгнал жену, идти ей было некуда, только к родителям. Она и пришла, они её и приняли. А «Станционный смотритель» Пушкина? Тоже ведь готов был отец принять дочь, несмотря на то, что она была уже не девушкой. Это теперь – ничего, а тогда это был позор, огромный причём! Так что, обратитесь и вы к родителям!
Тася усмехнулась, вспомнив, как откровенничала с ней Ирина Романовна. «Верно, верно ты говоришь, - подумала она. – «крупное состояние честным путём приобрести невозможно. Те, кто сейчас богат, разбогатели или рэкетом, или коррупцией, или ещё чем похуже».
Тася отметила, что Таугуль – девушка не пустая. Пример для иллюстрации своих мыслей она привела не из жизни своих подруг или соседок, а из газеты и классической литературы. «Значит, к сплетням не прислушивается» - подумала Тася.
- Нет, Таугуль, у меня ситуация совсем другая, - Тася вздохнула. – Она больше похожа на ситуацию Веры Павловны из романа Чернышевского «Что делать?»
- Да, это я читала. Поняла, надо признаться, не всё. Так что же – вы, будучи замужем, полюбили другого?
- Нет, замужем я не была. Жениха тоже нет. Родители попытались навязать, и вот пришлось мне уйти.
Таугуль удивлённо посмотрела на Тасю. Она, выросшая совсем в другой семье, о неблагополучных семьях знала только по газетным статьям, причём считала, что журналисты нагнетают страсти на заказ власти, чтобы подготовить почву для введения в Казахстане ювенальной юстиции. Человек, начитавшийся таких ужасов, не будет возражать против изъятия детей из таких семей, которые в статьях описаны, - думала Таугуль. Изъятия без суда, по доносу соседей! А когда дети его родственников или соседей, которых он знает, как прекрасных семьянинов, подвергнутся этой участи – он станет искать не настоящую причину, а вину родителей.
Настоящей причиной введения ювенальной юстиции в России и подготовки к её введению в Казахстане Таугуль считала атаку теневого мирового правительства на крепкую семью. «Семья ведь – ячейка общества, - думала Таугуль. – А они хотят разложить наше общество, а для этого – сделать аморфной семью».
Теперь Таугуль не знала, что ответить Тасе, пострадавшей от своей семьи. «Как это так, - думала она, - разве может так быть, чтобы мать и отец детям зла желали? Что-то тут не то». Вслух же она сказала:
- Это очень плохо – жить без семьи, с чужими людьми…
Что могла ответить ей Тася? Она чувствовала себя старше Таугуль. Старше не только на три года, но и на весь свой страшный опыт жизни в семье.
Сказать об этом Таугуль? Зачем? Сама она выросла, по всей видимости, совсем в другой семье, с другими ценностными установками. И создаст аналогичную. Так что знать о её бывшей семье Таугуль не обязательно.
Но Таугуль продолжала:
- Семья – ячейка общества, и значит, укрепление общества начинается с укрепления семьи.
Тут Тася не выдержала. Она жёстко, с силой, ответила Таугуль:
- А коррупционеры тоже, знаете ли, для семьи берут взятки и воруют из казны. И тоже уверены, что служат обществу, обогащая свою семью.
- Я не думала об этом, - призналась Таугуль.
- Не думали? – жёстко спросила Тася. – Вот и подумайте. Значит, не всегда тот, кто в дом, в семью всё приносит – служит обществу?
- Выходит, что так, - согласилась Таугуль
Они подошли к дому Таугуль. Маленький частный дом был не виден за высоким крепким забором ярко-синего цвета. Основание его, как и соседних заборов, утопало в песчано-глинистой массе, расквасившейся и размазанной по всему тротуару.
У дома стояло дерево – одно из немногих сохранившихся. Вдоль заборов шла череда пеньков разной толщины. И пеньки, и дерево с голыми ветками, и расплывшаяся глинистая масса по всей дороге – внушало долгое, а оттого тоскливое ожидание зимы.
Но Тасю угнетал не только тоскливый осенний пейзаж. Она понимала, что Таугуль – девушка не пустая. Только вот это представление о семье её портит. И Тася раздумывала, как бы потактичнее сказать Таугуль о её ошибке.
- У вас в руках «Трибуна», вы коммунистка? – спросила Тася.
- Нет, - виновато призналась Таугуль. – Я только готовлюсь к вступлению в КНПК. А вот родители у меня – коммунисты, и сестра тоже.
- А жених – тоже коммунист?
- Нет у меня жениха. И не будет, пока не встречу парня, похожего на Николая Прилепского.
- На Николая Прилепского? А кто это?
- Музыкант. К сожалению, малоизвестный. Зайдёте ко мне? – Таугуль достала ключ. – Покажу свою комнату, а заодно песни Прилепского послушаем.
Тася согласилась.
Пока компьютер Таугуль загружался она рассказывала Тасе о своём любимом музыканте. Тася думала: «Всё правильно, Таугуль. Ты хочешь стать музыкантшей – вот и кумир у тебя музыкант. Вот почему так часто влюбляются в музыкантов и актёров. В том числе – в дрыгачей. И вот почему девушки чаще влюбляются в певцов, чем парни – в певиц».
Но вот из компьютера полилась песня. Голос был исключительно приятен, и Тася, с окончанием песни сказала:
- Да, Таугуль, я тебя понимаю. У него действительно прекрасный голос. Непонятно другое – почему те, шоу-бизоны, поют так, что не поймёшь – на каком языке? Что они, не могут научиться петь так, чтобы каждое слово отчётливо слышно было?
- Да научиться-то они могут, только у них установка другая. Они действуют не на сознание, а на подсознание. И внушают людям всякие гадости, с помощью таких песен. А у нас ещё иммунитет не выработался против такого внушения… Вот послушайте, - Таугуль подошла к компьютеру, что-то набрала…
Началась песня Трапа Кербы «Доктрина США». Сначала шло предисловие в виде цитаты из «Доктрины Даллеса»: «Посеяв в России хаос, мы незаметно подменим их ценности на фальшивые и заставим их в эти фальшивые ценности поверить... Мы найдём своих единомышленников, своих помощников и союзников в самой России. Эпизод за эпизодом будет разыгрываться грандиозная по своему масштабу трагедия гибели самого непокорного на земле народа, окончательного необратимого угасания его самосознания...
Из литературы и искусства мы, например, постепенно вытравим их социальную сущность, отчуждим художников, отобьем у них охоту заниматься изображением, расследованием (исследованием), что ли, тех процессов, которые происходят в глубинах народных масс. Литература, театры, кино, пресса - все будет изображать и прославлять самые низменные человеческие чувства, мы будем всячески поддерживать и поднимать так называемых художников, которые станут насаждать и вдалбливать в человеческое сознание культ секса, насилия, садизма, предательства - словом, всякой безнравственности.
В управлении государством мы создадим хаос и неразбериху, незаметно, но активно и постоянно будем способствовать самодурству чиновников, взяточников, беспринципности, бюрократизм и волокиту возведём в добродетель. Честность и порядочность будем осмеивать - они никому не станут нужны, превратятся в пережиток прошлого. Хамство и наглость, ложь и обман, пьянство и наркомания, животный страх друг перед другом и беззастенчивое предательство, национализм и вражду народов, прежде всего вражду и ненависть к русскому народу, - все это мы будем ловко и незаметно культивировать, все это расцветёт махровым цветом.
И лишь немногие, очень немногие будут догадываться или даже понимать, что происходит. Но таких людей мы поставим в беспомощное положение, превратим в посмешище, найдём способ их оболгать и объявить отбросами общества»...
Что есть такая доктрина, нацеленная на растление нашего народа, Тася знала. Знала с тех пор, как на работе впервые вышла в Интернет. Но вот саму эту доктрину Тася слышала в первый раз. «Да, - подумала Тася, - не зря эти мрази старались. Удалось им внушить многим из нас, что главное в жизни – удовольствия, наслаждения и развлечения».
Тася вспомнила статью в журнале «Наука и жизнь». Там говорилось об опытах над крысами. Им вставляли в череп электроды, напротив центра наслаждения, и пускали слабые электрические разряды. Крысы чувствовали наслаждение, и при длительном воздействии, погибали.
Эта статья произвела тогда сильное впечатление на девушку. Всем своим нутром она поняла, что нельзя жить для потребления и получения удовольствий. Нет, знала она всё это и раньше – всё-таки она помнила Ханан и знала, для чего живёт эта палестинка, да и книг на эту тему прочитала немало. Но всё-таки, одно дело знать умом, и другое дело – чувствовать.
От воспоминаний Тасю отвлекла Таугуль. Протянув руку, она сказала:
- Дай мне сотовый, я запишу на него эту песню, - и Таугуль нетерпеливо задвигала толстыми, но гибкими пальцами.
Тася взялась за сумку, но призадумалась. Нет, нельзя показывать Таугуль свой сотовый! Если она на пальто её так отреагировала, то как отреагирует на дорогой, последней марки айфон? Да и без этого неловко было Тасе, что она имеет дорогие вещи, приобретённые ненавистными людьми, которых язык не поворачивался назвать родителями. И Тася, делая вид, что ищет, неуверенно сказала:
- Я свой сотик на работе забыла.
- Ничего, бывает, - сказала Таугуль и дала Тасе диск. – Возьми, здесь эта песня тоже есть.
- А знаешь, я не могу теперь слушать с диска, - ответила Тася с чувством облегчения. Ни компьютера, ни дивиди у меня теперь нет.
- А, ладно,- ответила Таугуль, вручая Тасе диск, - будет и у тебя когда-нибудь компьютер. Они же быстро меняются, устаревшие модели падают в цене. Вот и купишь.
Выйдя из дома Таугуль, Тася огляделась. Начало темнеть, и комья смерзающейся грязи из глины, прелых листьев и мелкого мусора казались уродливыми существами, вылезающими из-под земли.
Тася чувствовала, что Таугуль не права насчёт семьи. Чувствовала всем своим жизненным опытом, но сформулировать это чувство в мысль было трудно. Могла она сделать это лишь в примитивном виде, как сделала.
С другой стороны – разве только чиновники-коррупционеры разрушают общество ради своих семейств? Разве не для семей эксплуатируют капиталисты пролетариев? Для семей ведь! Тася вспомнила эпизод из романа Шишкова «Угрюм-река». Там, где жена золотопромышленника, возмущавшаяся эксплуатацией рабочих, сама становится хозяйкой приисков. И, когда конкуренты грозят её разорить, ужасается: «Я не имею права делать нищими моих детей». И усиливает эксплуатацию рабочих.
С другой стороны, пролетарии тоже ведь для своих семей требуют и увеличения зарплат, и уменьшения рабочего дня! И даже политические требования рабочих продиктованы интересами их семей! В самом деле, разве не хочется хорошему семьянину, чтобы его семья жила в хорошо устроенном обществе? Тася вспомнила рассказ Неверова «Я хочу жить», где герой размышляет: «И теперь вот, когда я с улыбкой смотрю на Сережкины палочки с хвостиками, моя любовь к нему, не мотая, ведёт меня под ружьём... Моя любовь к опозоренной матери укрепляет усталые ноги... Мне страшно представить Серёжку таким же щенком, каким был и я, таким же наёмником, продающим здоровые мускулы рук. Страшно подумать и о маленькой Нюське с голубенькой ленточкой в золотых перепутанных волосах».
«Так что же это значит? – думала Тася. – Буржуа не хотят, чтобы общество было лучше устроено. Это и понятно – им и так хорошо. Но должно же это отражаться на понимании семьи, раз она так усиливает классовый антагонизм?»