НА НОВОМ МЕСТЕ
Мать масломера жила одна в двухкомнатной квартире. Сын с женой отселился совсем недавно, когда жена родила второго ребёнка. Старшему было тогда шесть. Сейчас он ходил в первый класс, учился хорошо, но с английским у него были проблемы. Замужняя сестра масломера, Аля, жила недалеко от матери, у неё было трое детей – 12, 10 и 4 лет. У старших тоже были проблемы с английским.
Всё это Николай рассказал Тасе по пути. Лужи уже начали подёргиваться тоненькой, похожей на маслянистую, плёнкой, но её сразу сдувало малейшим дуновением лёгкого ветерка. Светили осенние звёзды – сквозь свет фонарей и лёгкий смог от выхлопных газов их было еле видно. Под деревьями лежали ковры из листьев, утративших пёстрое великолепие, слившихся с грязью и готовых ею стать.
Николай позвонил по домофону. Приятный женский голос спросил: «Кто?»
- Это я, Коля, - ответил Николай и дверь подъезда открылась.
Пока они поднимались на четвёртый этаж, Тася попыталась представить себе его мать. Какая она? Пожилая, это понятно – раз старшему внуку 12 – значит, ей не меньше 50. Ирине Романовне 50 исполнится в следующем году. «Это какой же они пир закатят!» - подумала Тася, вспомнив серебряную свадьбу.
Мать Николая открыла им дверь. Это была высокая, стройная, подтянутая женщина. Спереди волосы её были целиком седыми, сзади ещё сохраняли остатки светло-соломенного цвета. Светло-голубые глаза смотрели грустно и приветливо. Одета она была в платье цвета жёлтого мрамора, с большим чёрным воротником, поверх платья был повязан ярко-зелёный фартук с красными цветами.
- Вот познакомься, мама, это Таисия… - он выжидательно посмотрел на Тасю.
- Веткина,- подсказала Тася, роясь в сумочке в поисках удостоверения.
«Что они обо мне подумают? – беспокоилась Тася. – Решат, будто я неаккуратная, раз найти сразу не могу того, что нужно. Не станешь же так, с ходу, объяснять им, что к чему».
- Ну вот, - продолжал Николай, - а это моя мама, Валентина Матвеевна.
Из сумочки выпал диск – тот самый, с песнями. Валентина Матвеевна обратила, наконец, внимание на действия Таси и принесла ей стул.
- Сядьте, - сказала она просто, - и поставьте сумку на колени. Так будет легче.
Тася села, посмотрела в сумочку и сразу увидела кончик удостоверения, торчащий из бумаг. Вытащив его, она показала Валентине Матвеевне. Та взяла документ, внимательно рассмотрела, сличила фотографию Таси с её лицом, и удовлетворённо кивнув, вернула документ девушке.
Тася разулась. Валентина Матвеевна ахнула, посмотрев на её ноги.
- Это где вы в такие высокие сапоги грязи набрать умудрились?
Тася покраснела как рак.
- Где у вас тут ванная? – еле слышно спросила Тася.
Николай показал ей белую дверь, и Тася скрылась за ней.
- Подождите вы, я колонку зажгу! – прокричала Валентина Матвеевна, отправляясь на кухню.
Тася быстро постирала свои колготки, вымыла ноги и тапочки. Не зная, чем их вытереть, Тася стояла и ждала, когда они высохнут. Ждала и думала, как же нехорошо началась жизнь на новом месте. «А хозяйка, наверное, порядочная. Что она обо мне подумает?»
Вышла Тася из ванной с колготками и тапочками в руках. Валентина Матвеевна с Николаем сидели на кухне и разговаривали. До Таси доносились обрывки их разговора: «Стабильность стабильности рознь», «Есть вещи поважнее, чем стабильность», «Пока революционной ситуации нет – к ней надо подготовиться»… «О, так тут не прочь поговорить о политике» - с удовлетворением подумала Тася.
В её семье о политике говорить было не принято. «Грязное дело!» - морщили нос бывшие Тасины домочадцы. Но сама Тася политикой интересовалась, и интересовалась потому, что это не было принято в её семье.
Характерно, что когда по телевизору в новостях говорили о громких разоблачениях казнокрадов и взяточников, Тасины домочадцы возмущались. Но возмущались они не героями телерепортажей, а журналистами, их разоблачающими. На все лады повторяли они: «Что чиновники – не люди, что ли? Люди ведь, жить хотят хорошо», «Каждый зарабатывает, как может», «Для семьи ведь, не для себя»… В таких случаях Тася думала: «Человек любит себя и себе подобных. Понимает тоже».
Тася прошла на кухню. Валентина Матвеевна и Николай сразу замолчали.
- Извините, - сказала Тася, - не скажете ли вы, где здесь можно повесить для просушки одежду и обувь?
Валентина Матвеевна поднялась.
- Идёмте, я покажу, - она повела Тасю на балкон. Заметив, что Тася постоянно оглядывается, Валентина Матвеевна добавила: - Нет, это не ваша комната. Но, когда вам надо будет пройти на балкон – можете смело заходить сюда.
Тася вышла на балкон, повесила колготки и тапочки. «Не спрашивает, - подумала она, - значит, он рассказал ей всё. Не добавил ли чего?»
Валентина Матвеевна подождала, когда Тася управится со своими вещами и войдёт.
- Пойдёмте, я покажу вам вашу комнату.
Тася вошла в приготовленную для неё комнату. Первое, что бросилось ей в глаза, была играющая серая кошечка. Она бегала вокруг старого, рваного синего шлёпанца, гоняя ловкими лапами скомканный фантик. Кошечка пыталась поддеть комок лапой и забросить его в шлёпанец. Наконец, ей это удалось. Но увидев Тасю, кошка расфуфырила хвост и убежала.
Тася проследила за кошкой. Валентина Матвеевна уловила её взгляд.
- Что, понравилась вам моя Ласечка? – спросила она.
- Не знаю, у нас их никогда не было, и я в них совсем не разбираюсь.
Тася говорила правду. Её бывшие домочадцы ненавидели кошек. Увидев в подъезде чью-то кошку, они пинками вышвыривали её. Не раз у них были конфликты с соседями из-за их зверьков.
- А вот муж мой покойный сначала не любил кошек, а пожил со мной, привык, - просто сказала Валентина Матвеевна.
Она показала Тасе небольшой столик у окна, шкаф с двумя отделениями – для книг и для одежды, кровать и телевизор напротив неё.
- Здесь раньше жили Коля с Леной, - продолжила она, - а там – я с внуками. А когда третий родился – тут им отделиться понадобилось. Я продала всё ценное, что было в моей квартире, и купила им двухкомнатную, в доме напротив. Хорошо ещё, что сама не в центре живу, а на окраине, где квартиры дешевле. Теперь каждый день хожу к ним, Лене помогаю. Вы ужинали уже?
- Нет, - автоматически ответила Тася и спохватилась. «Надо же было сказать «да». Теперь начнёт предлагать поужинать с ней. И отказать неловко будет, и согласиться».
- Ах да, конечно, когда бы вы успели, - ответила Валентина Матвеевна. Мне Коля рассказал, что в автобус вы сели в шесть пятнадцать. А теперь – десять уже. Пойдём на кухню, - добавила она тоном, не терпящим возражений.
На кухне сидел Коля и говорил по телефону на громкой связи.
Значит ты говоришь, она может заниматься английским с нашими детьми? – спросил женский голос из трубки.
- Да, она сказала, что занималась в школе с двоечниками, - неуверенно ответил Коля. – И знаешь, так при этом обрадовалась, непонятно чему! Прямо засветилась изнутри, словно лампочку внутри неё зажгли…
- Ладно, Коля, - голос в трубке звучал всё так же – спокойно и ровно. – Я тебе верю, в людях ты разбираешься. Но ты всё же останься там. Мало ли какая она.
Только теперь Коля заметил, что на кухне он не один. Он покраснел, как рак, проговорил в трубку что-то малопонятное, неловким движением отключил телефон и спрятал в карман.
А Тася задумалась. Как же интересно у них получается: он не боится сказать жене, как похорошела другая женщина, а она советует ему остаться ночевать в одной квартире с ней! Несомненно, тут было нечто очень чистое и светлое, о чём Тася знала только по книгам и фильмам, но к чему страстно стремилась её душа. И показалось Тасе что она, вышедшая совсем из другой семьи, уже своим присутствием здесь пачкает эти отношения.
Вспомнилось Тасе стихотворение Тихонова «Рубашка»:
«Встал человек – ну, как сказать короче,
Пред нами встал таким,
Как будто он пришёл из бездны ночи
И ночь вошла за ним».
Именно таким человеком она казалась сейчас сама себе. И не по себе ей было от этого.
«Нет, не буду я рассказывать этим людям ничего о себе, о прежней своей жизни, - решила Тася. – Не надо им всё это знать».
Тася так глубоко задумалась, что не заметила, как съела тарелку тыквенной каши с молоком. Очнулась она от раздумий, только когда Валентина Матвеевна сказала:
- Вы что будете пить? Чай или кофе?
- Кофе, пожалуйста, - попросила Тася. Дома она пила только кофе – крепкий, чёрный, натуральный.
Едва пригубив напиток, Тася недоумённо посмотрела на Валентину Матвеевну.
- Это не кофе, - сказала она.
- Конечно, не кофе, - с готовностью ответила Валентина Матвеевна. – Это – цикориевый кофейный напиток. Кофе перед сном я никому бы не предложила. Вредно!
«О, так здесь ценят здоровый образ жизни, - подумала Тася. – Хорошо!»
Тут Тася заметила, что на ногах у неё лежит что-то тёплое. Заглянув под стол, она увидела у себя на коленях двух кошек – серую и чёрно-белую.
- Это у вас Лася там, наверное, - сказала Валентина Матвеевна, - она всем на колени залезает. – Но, посмотрев под стол, хозяйка многозначительно сказала: - О, и Дама там! А она не каждому на колени залезет. Даже хозяев не всех признаёт. Мужу моему ни разу не запрыгнула, Аля пыталась взять – шипит, вырывается. Из всех домашних только меня признаёт. А теперь вот и вас признала.
- А кто старше?
- Дама. Ей шесть уже. Ласечке четыре, её я подобрала на улице двухмесячным котёнком на следующий день после гибели мужа.
Тася задумалась, ей было непонятно, что сказать. И спросить, как погиб муж, неудобно, и промолчать тоже. Она пристально посмотрела на Валентину Матвеевну, желая понять, почему она это сказала – просто так или из желания начать разговор.
Валентина Матвеевна поняла взгляд Таси по-своему.
- Муж у меня погиб в Жанаозене. Он был там на вахте, примкнул к бастовавшим рабочим.
Тасе тогда было 18 лет, и училась она на втором курсе иняза. Многие из её сокурсников боялись говорить об этих событиях, некоторые боялись даже слушать о них, но находились и такие, которые смело обсуждали расправу над рабочими. Среди таких была и Асия. Она резко осуждала действия власти, говорила: «Наш режим запятнал себя ещё и кровью» Но Асия была из тех, кто поддерживал вмешательство Запада во внутренние дела Казахстана. Это для Таси было совсем неприемлемо. Поэтому она поверила тем, кто говорил, будто бастовавшие пошли на поводу у наймитов Запада, которому надо отделить Западный Казахстан.
О требованиях забастовщиков Тася имела весьма смутные представления. «Зарплату повысить требуют, - думала она. – Так ведь, и цена на нефть вырастет. А от цены на неё много какие цены зависят».
И вот теперь Тася сидела в окружении людей, причастных к этим событиям. Она решила сразу сказать о своём отношении к ним. «Так будет честнее» - подумала она и сказала:
- Так ведь там действовали сепаратисты, которые хотели отделить Западный Казахстан…
- Это – неправда! – энергично махнув рукой, ответил Коля. – Распространяют всякие небылицы о нас, а люди им верят…
- Неправда? – переспросила Тася. – Так почему те, кто приветствуют вмешательство Запада в наши внутренние дела, больше всех ругают за это власть?
- Если расправа с бастующими вызвала лицемерное негодование у клановой оппозиции – это не значит, что забастовщики поддерживают клановую оппозицию, - ответил Коля.
- Что же это значит, и ваххабитов там не было? – недоверчиво спросила Тася. – Кто же тогда жёг новогодние ёлки? А ваххабиты – как раз сепаратисты! У нас сложились кланы, которые награбили ценностей и хотят, чтобы власти у них было пропорционально богатству! А западу только это и подавай!
- Ваххабитов к бастующим тогда подослали, - ответила Валентина Матвеевна, - как раз для того, чтобы был повод для расправы с ними.
- Не только для этого, - добавил Коля. – До этого ещё шахтёры хотели вступить в контакт с бастующими нефтяниками, готовились их поддержать. И, чтобы сорвать эту возможность, власть подослала к забастовщикам ваххабитов. Ведь горняки, в основном, русские.
- Но зачем тогда? – недоумённо пожала плечами Тася.
- А затем, что забастовщики требовали национализации отрасли под рабочим контролем, - отчеканила Валентина Матвеевна. – Чтобы прибыль шла не в чьи-то карманы, а напрямик в бюджет.
Тася смутилась. Об этом требовании она не знала ничего.
- Ясно, - твёрдо сказала она. – Спасибо. Я об этом не знала.
Молча допила она свой остывший кофе, молча встала из-за стола, молча прошла в отведённую ей комнату. Надо было привести в порядок свои мысли.
Да, она не лукавила, когда сказала «Всё ясно». Ей было действительно понятно, почему власть была против требований забастовщиков. О буржуазном характере современной казахстанской власти Тася знала хорошо – всё-таки она охотно читала левую публицистику. На работе, естественно – дома такую литературу и на порог не допускали.
Но именно национализация нефтяных месторождений – то, что нужно для роста экономики! Ведь цену на нефтепродукты тогда будет устанавливать государство, а не частники со счётами в европейских и американских банках. И зависеть эта цена от мировых цен не будет.
А если национализация пройдёт под рабочим контролем – это ударит и по коррупции – святому святых чиновничества. Кроме того, «под рабочим контролем» - это значит, что забастовщики посягнули на саму суть буржуазной власти.
Понятно было Тасе и то, почему национализации требовали именно нефтяники. Ведь там, в нефтяной сфере экономить буржуа имеют возможность только на них. На их зарплате, охране труда, организации досуга. Тенденция эта есть везде, но в добывающих отраслях она больше заметна. Это в обрабатывающих отраслях можно вешать людям лапшу на уши, говоря, будто конкуренция ведётся на повышении качества продукции. Но к нефти, а также газу, углю и металлам это по определению относиться не может.
Стремление власти не допустить союз между жанаозенскими нефтяниками и карагандинскими шахтёрами Тасе тоже было понятно – ведь если и шахтёры будут требовать национализации шахт под рабочим контролем – для буржуазии всё пропадёт.
Валентина Матвеевна открыла дверь в Тасину комнату:
- Вы извините, я здесь своё одеяло оставила, - сказала она, проходя к шкафу. – Семечки – на подоконнике, в бумажном пакетике.
Последние слова Валентины Матвеевны Тася восприняла с удивлением. «Я же утром сразу на работу пойду, зачем мне семечки? Это, наверное, кто-то из её детей очень грызть любит».
Тася проснулась с восходом солнца. Оглянулась и невольно задержала взгляд на карагаче за окном. На каждой ветке дерева сидела маленькая желтогрудая синичка. А за окном висела кормушка из тетрапака, привязанная к форточке верёвкой. Вчера Тася её не заметила.
Так вот зачем она оставила здесь семечки! – догадалась Тася. Она насыпала семечек в кормушку и вывесила её за окно. Тут же на кормушку села синица, схватила семечко и улетела обратно на дерево. Там она взяла семечко лапкой и принялась долбить.
Впервые Тася увидела это так близко. И сразу полюбила этих весёлых и жизнерадостных птиц. Она смотрела, как синицы, одна за другой, подлетают к оконцу, вырезанному в кормушке. С новой силой захотелось жить.