Как известно, то ли сдуру, то ли волею Провидения, а попал в кресло Головы Города некто Шалопаев. И так вышло, что кресло сразу же заартачилось. Ну, будто не по Шалопаеву скроено, хотя с виду вроде универсальное. И уж кто только в нем ни сидел – без содроганий и слез не вспомнишь, да всем в этом кресле вроде бы поначалу нравилось. Теперь же – стоит сесть Шалопаеву – то штаны прожжет, то подмочит, то земля туда сыплется, то молнии бьют и сверкают.
Посему Шалопаев заподозрил неладное. Пораскинул на досуге аналитическими способностями и припомнил, что и прежний Голова Пан-или-Пропал постоянно от того же ходил страшно бледный с черными кругами под глазами. Так измаялся за полсрока несчастный, что бежал куда подальше, прихватив на всякий случай с собою одну лишь почетную грамоту …
Ну, а был ли в Городе когда-нибудь Голова, бунт стихий не познавший? И осенило Шалопаева, что ведь это Сорочинский-Ярмаркин! Не заливало его, не прорывало, не хлюпало. Только снег временами обильно падал, но не таял все-таки – там была не грязная жижа, а чистенькие кристаллы, да Гнилая Интеллигенция вечно права качала, но какой с нее спрос – она по сей день такая же… По всему выходит, что первоэлементы Сорочинского-Ярмаркина не беспокоили. А ведь это совсем не в их природе.
«Он же духов воды прикормил, - осознал вдруг в панике Шалопаев. – Вот они ему и подчинялись. А теперь подношений нет – они бунтуют. А напарник его контролировал духов огня – неспроста там какая-то история с крематорием всякий раз вылезает»…
Хоть и вычислил Шалопаев, отчего невзгоды всякие с ним приключаются, да от этого легче ему не стало. Ибо вовсе он несведущ в вопросах духов и ритуалов. Если каждый десятый рубль отсчитывать – это пожалуйста, то про ритуалы никак не выходит – ни черта они не логорифмируются, и проклятые корни квадратные из них не извлекаются, и кубические – тоже… У Губернатора спросить стесняется, обязательно ли жертвовать живых или трупы тоже подходят, и как много их требуется, как часто, где именно, и всякое прочее… Вдруг сочтет его Хлеб Трофеевич наивным и профнепригодным? Да и некогда ведь ему отвечать-то, пожалуй.
Пребывает Шалопаев в полной прострации, ибо он-то надеялся обойтись моделями, таблицами, цифрами. С непривычки жутко, мрачно и безысходно.
Состояние Шалопаева в его окружении не одобряют. Потому как проявлять беспокойство в наше время немодно. Всем, которые при делах и при креслах, полагается быть довольными и бодрыми.
- Что тут сложного? – недоумевают одни. – Отрываешь башку любому случайному встречному и кидаешь хоть в воду, хоть в воздух, хоть в огонь, хоть даже в землю закапываешь. Не суть важно – на самом деле все идеально подходит. А потом всегда делаешь все правильно, и никто уже не вмешивается и не вякает.
- Ну, ежели в себе не уверен, пусть у Роман Антоныча совета спросит – тот ему из гримуара что-нибудь полезное зачитает, - усмехаются другие. – Обещал Роман Антоныч, что в наши края скоро пожалует.
- Ну, и после попыток сидения в кресле пусть костюмчик чаще меняет, - замечают третьи с укором.
Нестор Толкин