Начало беседы ЗДЕСЬ
Вы ведь занимались бизнесом в 90-х. Вам это легко далось – из гуманитариев переметнуться в другой лагерь?
Нет. Это было очень мучительно. Но, знаете, все гораздо раньше началось. В 70-х Гена собрался эмигрировать. Ну, тогда многие собирались эмигрировать. Но что он там будет делать? У него ни языка, ничего – он же артист. Купила аппарат для эпиляции методом коагуляции, заплатила за обучение, кремы, массажи. Он передумал ехать, аппарат остался. Было жалко денег очень, и пока у меня ребенок спал после кормления, ко мне ходила одна девочка молодая кавказская, дай бог ей здоровья, я с ней работала, удаляла волосы. Оправдала эту машинку, положила на антресоли, где-то она лежит до сих пор.
А когда случилась перестройка, тоже было понятно, что надо что-то делать. Концертов не было, работы у Гены не было, и я пошла секретарем-водителем к одному немецкому бизнесмену. Ну как – немецкому? Из Германии. Он рижанин, человек известный, была такая фирма «Кобленц», помните? И я, вся такая как есть Хазанова, подавала к семи утра машину к гостинице, ездила на переговоры, все внимательно слушала, записывала, вела дела. Многому научилась. Через год он мне сделал предложение о партнерстве. И потом я уже отправилась в самостоятельное плавание. Очень много работала, очень, с 1997 по 2007 год я из офиса почти не выходила. То есть никто не отменял супа дома, налаженного быта и вообще всего, но Гена не понимал, что я делаю, очень этому сопротивлялся, потому что он хотел, чтобы я по-прежнему сидела рядом, слушала Гоголя, а я все время куда-то уходила, какие-то склады, полеты, какие-то дикие, по его представлению, люди из провинции, региональные клиенты… Но я была в этот момент счастлива, потому что открыла в себе новые качества.
Хорошее было время. Лихие девяностые – сегодня их в России ругают, на самом деле это были годы надежд, ожиданий, демократической эйфории. Хотя у меня были сомнения, начиная с 91-го. Я чувствовала, что этот период будет коротким и надо торопиться.
Опасно не было?
Было. И под автоматами была, и под угрозами, и бандиты приходили. А как без этого? Ты в кофточке с бантиком – и полная комната людей в шапках… Я сначала торговлей занималась, потом строительством, я очень люблю строить, и это мое хобби выросло в отдельный бизнес большой. Но в 2007 году я закрыла компанию. Дала себе обет. Условия, которые ставили для работы, были сложные.
У Жванецкого было прекрасное: «Из женщин надо выбирать веселых. Из веселых – умных. Из умных – нежных. Из нежных – верных. И терпеливых. И терпеливых!» А из мужчин?
Не надо выбирать. Свобода выбора парализует. Какой-то один есть? Работайте с материалом, девочки. Вот все, что я могу сказать. (Смеется)
Есть времена, о которых вы вспоминаете с особой нежностью?
Ой, их несколько, времен таких. Когда мы были молодые, спали на одной раскладушке, поворачивались с бока на бок по команде – это было счастливое время. Естественно, рождение дочери, которая тяжело далась. Выпуски первых моноспектаклей Гены на эстраде. Время, когда он пришел в драматический театр. Да много, я почти все вспоминаю как-то хорошо, но нежность, пожалуй, к раскладушке только относится. А самый-самый нежный момент – рождение моей первой внучки. Нежность, она меня захлестывала просто. Я совершенно потеряла голову, абсолютно, это было даже большее потрясение, чем рождение дочери, потому что ты уже от дочери получаешь какое-то свое продолжение женское, и это часть ее и часть тебя. Невозможно словами передать. У меня две внучки прекрасные, любимые, обожаемые, веселые, замечательные, и есть еще одна приемная, тоже чудесный ребенок. Но вот это первое чувство – это просто сшибка мозга происходит, полностью теряешь контроль над эмоциями.
Алиса характером в вас пошла или в Геннадия Викторовича?
И в меня, и в него. Она от меня взяла организованность, она хорошая хозяйка, аккуратная, любит, чтобы дома было все красиво. Естественно, как талантливый человек она эгоцентрик. И так же, как ее отец, больше всего на свете любит свою работу. Детей обожает, но работа – это состояние души. В этом смысле она тоже в него.
Вы же наверняка смотрели фильм «Юморист». Как он вам показался? Что в нем похоже на правду?
Ну, там многое близко к реальности. Может быть, это не наша реальность, но так бывало. Алиса мне очень понравилась там.
Она играла вас в каких-то проявлениях?
Разве что в каких-то. Она же личность, она свое привносит. И вообще – это собирательный образ. С чем-то я могу себя отождествить, с чем-то нет. Но прототип – Алиса как-то обмолвилась, что она там вспоминала что-то из нашей общей жизни.
Вы бы хотели вернуться в свои 30 лет?
Зачем?
Что-то поменять. Что-то исправить.
Ничего не хочу исправлять. Нет. Я бы хотела танцевать сейчас, как в тридцать. 30 лет – мы на Пицунде, Алиска маленькая, все замечательно, прекрасно, но возвращаться — нет, не хочу. Я удовлетворена тем, как я выполнила это задание, будем так говорить.
Наверняка за жизнь у вас сильно поменялся уровень достатка. А уровень счастья?
Нет, не зависит это. Свободы больше – да. Каких-то комфортных вещей – да. Счастья – нет. Какая разница, сколько у меня денег, если он на сцену выходит – и я счастлива? Это не имеет значения никакого абсолютно. И даже, может быть, наоборот. Это же такие вещи условные, субъективные – любовь, счастье. Вот я сегодня, прожив 50 лет с мужем, могу сказать с уверенностью, что я его люблю. С такой же уверенностью я могла это сказать в 30 лет? Я не знаю.
Как раз хотела спросить. В вашей большой, красивой и долгой совместной истории что стоит на первом месте стоит? Любовь?
Уважение. Есть люди, которые делают то, что любят, а я тот человек, который любит то, что делает. Я так понимаю любовь. Вот такого прислали – такого и люби. И есть за что! Конечно, молодость, первые нежности, первая влюбленность, первые поездки совместные… Ему 24, мне 20. Он выглядит на 16. Во мне 45 килограмм. Что нам могло помешать? Он постоянно хотел быть вместе. Веселый, прыгучий, какие-то шарики кидает, жонглирует, на каких-то досках-катушках стоит. Какие-то сальто выделывает. Веселый мальчик, смешной. Рассказывал мне весь репертуар Райкина, читал мне библиотечку «Крокодила», какие-то книжечки из «Огонька». Я, конечно, им любовалась. Естественно! Было бы странно, если бы этого не происходило. Я отчетливо понимала, что да, я хочу быть с этим человеком. Но он мне не являлся в девичьих мечтах и грезах, он не был героем моего романа. И он победил мечты.
На самом деле это его бы спросить – что такое любовь… Задать ему вопрос, что такое женское счастье… Наверное, он затруднится ответить. А мне всегда было интересно, что мужчины думают о женском счастье. И что женщины думают – о мужском. Мне кажется, что мужское счастье – это все-таки не женщина, это прежде всего профессиональная удовлетворенность, статус собственный – в своих глазах, в глазах окружения. Для мужчин очень травматична потеря статуса. Это самое болезненное, что только может случиться. Всякий мужчина все равно ищет круг, где его знают и ценят. Конечно, приятно обладать такой красавицей, как я, – ну, это я смеюсь, хорошо, любой красавицей, – но думать, что он от этого счастлив? Не знаю. Я сама по себе вряд ли могу составить чье-то счастье. Человек либо счастлив, если видит в твоих глазах отражение его необычности, его таланта, его дарования, – либо чувствует себя униженным. В состоянии унижения очень трудно быть счастливым. Но, может быть, это и не так, я не знаю.
Что вы считаете для себя непозволительной роскошью?
По молодости и даже когда я начинала уже зарабатывать деньги, были какие-то вещи, которые я считала роскошью ненужной, непозволительной. Довольно долгое время. А лет десять назад поняла: все, что тебе бюджет позволяет, то и позволяй себе.
В отношениях – непозволительная роскошь для меня требовать от мужчины, чтобы он соответствовал какому-то идиотскому моему идеалу. Вот эта формулировочка из песни советской – «Стань таким, как я хочу» – она меня убивала всегда. Ты кто такая, чтобы он стал таким, как ты хочешь? Откуда ты знаешь, что такой, как ты хочешь, – он лучше того, какой он есть?
И если у тебя муж хороший, состоявшийся – даже если он где-то ошибся, не отдавай его своими руками никому. Это непозволительная роскошь. Я часто вижу, как женщины от нетерпения, от нежелания совладать со своим характером, от каких-то ложных представлений о том, что можно и что нельзя – точнее, о том, что можно простить и что нельзя простить, – остаются у разбитого корыта. Но так ли мы идеальны сами? Нас ведь тоже за что-то надо прощать, мы на это надеемся в своих молитвах. Если ты понимаешь человека, ты уже на непрощение не имеешь права.
Конечно, это не касается какой-то чудовищной подлости – скажем, тебя обобрали и выкинули на улицу. Но даже в этом случае сложно предъявлять претензии одному ему: ты что, не знала, с кем жила? Мы сами на все это подписываемся, соглашаемся – и потом чувствуем себя несчастными. Я ненавижу себя чувствовать несчастной. Я очень люблю себя чувствовать счастливой. «Я тебе отдала жизнь, из-за тебя не написала книгу, я пожертвовала своей карьерой», – я этого не понимаю совершенно. Хотела написать – напиши. Хотела карьеру делать – делай. Если дети здоровы, муж здоров, друзья и близкие здоровы, все остальное преодолимо.
Понравилось? "Как проверить парня на муж-пригодность" ЗДЕСЬ
Беседовала Марина Шамсадова (с) "Лилит"