Малоизвестный портрет широкой публике, но такой дорогой сердцу художника.
Первый биограф Кустодиева Вс.Воинов написал 16 апреля 1924 года: «Зашел разговор о «Музе» Бориса Михайловича (картина «Красавица»). По этому поводу он сказал, что его идеал, вовсе не такие «дебелые» женщины, но когда он пишет картины, то тонкие и изящные красавицы его не вдохновляют. Вот тут и решай вопрос о «музах»!». Его мнение раскрывает своеобразие видения художника, которое чуждо натурализму.
Последней музой художника можно считать Татьяну Чижову. В феврале 1924 года портрет Татьяны Чижовой был почти готов. «Борис Михайлович с каждым днем делает его все более и более выразительным; под секретом сообщил мне, что хочет пожертвовать этот портрет в Русский музей, где, по его словам, нет ни одного его законченного и удовлетворяющего его лично портрета. Думаю, этот его дар будет принят с большой благодарностью», – пишет в дневнике Вс. Воинов, биограф и друг Кустодиева.
Портрет до самой смерти художника висел в его мастерской, он был дорог автору. Потом его передали в Русский музей, а потом через систему государственного распределения почему-то в Ивановский областной художественный музей. Татьяна Чижова о судьбе своего портрета ничего не знала полвека.
Портрет начат был художником в 1923 году. На нем археолог Татьяна Чижова изображена в своем наряде, который ей очень нравился. Купить ткань тогда было сложно, и она сшила платье из диванной обивки. Платье получилось в «духе времени» стильное и без выточек. На голове вишневый шарф, смотрится модно даже как то пролетарски. На пальце левой руки рубиновый перстень, который подарила ей бабушка. Она его носила до самой смерти. Кустодиев любил многое стилизовать. Образ получился ренессансным, фигура девушки мощнее, чем в жизни. Кустодиев специально увеличил ей плечевой пояс.
Представьте себе атмосферу Петрограда 1923 года - сплошные контрасты жизни. Вокруг дешёвые распивочные и шикарные коммерческие рестораны на Невском проспекте. Наглые спекулянты на Обводном канале рядом с изуродованными войной калеками - нищими. На улицах бродячие музыканты, играющие за деньги в узких дворах-колодцах и опусы пролеткульта в рабочих клубах. Вокруг кожаные тужурки против лаковых штиблет. В 1923-1925 гг. 58 % всей розничной торговли в городе контролируется частниками. НЭП и либерализация во многих сферах жизни заставили некоторую часть петербуржцев поверить в стабильность рыночных отношений.
Многие полагали, что НЭП со временем приведёт к восстановлению дооктябрьского порядка. В городе вновь появляются частные магазины, коммерческие рестораны, кооперативные банки. Часто можно встретить щегольски одетых людей - в авто или на извозчиках-ломовиках с шиком разъезжают совбуры (советская буржуазия) и нэпманы. У художника к 1923 году подросло двое детей, в квартире часто собиралась молодежь, всегда было весело.
Так Кустодиев познакомился с девятнадцатилетней Таней Чижовой, она дружила с его сыном. В первый же вечер он предложил ей позировать. Художнику она очень понравилась. Девушка к признаниям его относилась легкомысленно, но ей они были приятны. У Татьяны изначально был небольшой роман с сыном Кустодиева. Есть ее воспоминания: «С Кириллом, мы были, конечно, ближе, чем с Ириной», - это имена детей художника. Но В 1925 году было объявлено о помолвке Кирилла с Натальей Оршанской. Ее то же нарисовал Борис Кустодиев. Эта акварельная работа легка и изящна. Но в сравнении с портретом Чижовой кажется невыразительной, не тот масштаб.
Корней Чуковский упоминает Чижову в своих дневниках за 1926 год. Есть запись от 25 марта: «Таня Чижова на днях показала мне по секрету письмо от Кустодиева. Любовное. На четырех страницах он пишет о ее «загадочных глазах», «хрупкой фигуре» и «тонких изящных руках». Бедный инвалид. Прикованный к креслу — выдумал себе идеал и влюбился. А руки у Тани — широкие, и пальцы короткие. Потом, идя по Фонтанке из «Красной», мы встретили жену Кустодиева. Милая, замученная, отдавшая ему всю себя. Голубые глаза, со слезой: «Б. М. заболел инфлуэнцей». Она через минуту – старушечка».
Сложно комментировать данную запись, скорее всего Кустодиев просто скучал о своей жизни в молодости, когда был здоров и счастлив в своем доме - «Терем».
Есть еще упоминания о Чижовой у Владислава Михайловича Глинки (1903–1983) в книге «Воспоминания о блокаде».
ТАТЬЯНА НИКОЛАЕВНА ЭРИСТОВА (1905 – после 1980-го), сотрудник Эрмитажа, близкий друг Владислава Михайловича и Марианны Евгеньевны Глинок.
В служебной анкете Т. Н. Эристовой, хранящейся в архиве Эрмитажа, мать Татьяны Николаевны – Анна Доримедонтовна Чижова обозначена, как домохозяйка. В точном значении этого слова запись верна, Анна Доримедонтовна действительно была хозяйкой, владелицей дома, при этом одного из лучших домов на самой аристократической улице Петербурга – Сергиевской (теперь ул. Чайковского, 40).
Отцом Татьяны Николаевны был НИКОЛАЙ КЛАВДИЕВИЧ ЧИЖОВ (1865–1935), архитектор, профессор Института гражданских инженеров, автор первого проекта канализации Петербурга (1916). Архитектором был и дед (отец матери) Татьяны Николаевны – Доримедонт Доримедонтович Соколов (1837–1896), профессор архитектуры, директор Института гражданских инженеров, построил здания в Петербурге, Москве и т.д.
"В гимназию на Греческий проспект Таню возили на пони. Когда Танина мать в бомбоубежище Эрмитажа стала пухнуть от голода, она вспоминала, на каких приемах бывала в молодости. Перед смертью (февраль 1942 года) Анна Доримедонтовна потеряла рассудок и, забыв русский язык, говорила по-итальянски. Понимал ее лишь кто-то из Отдела западной живописи, случайно оказавшийся рядом». Революция никак не помешала Тане Чижовой вырасти светской, салонной дамой. Вечеринки проходили постоянно. Много танцевали, читали стихи, флиртовали. Блины на ужин казались роскошью. Выставки устраивали в мастерских и на квартирах. Достаточно было процарапать объявление ногтем на морозном стекле трамвая – и в указанное время собиралась публика. Приходили Гумилев, Блок, Бенуа, Белый. Их помнила Татьяна Николаевна Чижова-Эристова".
Замуж Татьяна Николаевна вышла после 30 лет. Муж ее ВИССАРИОН САРДИОНОВИЧ ЭРИСТОВ (1905–1976), профессор Московского инженерно-строительного института, заслуженный строитель РСФСР, один из ведущих строителей Туркменского канала и других «строек коммунизма», дважды лауреат Сталинской премии, депутат Верховного Совета и пр. и пр. Овдовела она в 1976 году. Татьяна Николаевна в письме к Владиславу Михайловичу писала, что институт, профессором которого был ее муж, пытается добиться, чтобы пенсию ее увеличили с 51 рубля до 60.
В городе Иваново картина долгое время не экспонировалась. Выставка, на которой случайный посетитель (знакомый ее мужа) опознал героиню, была первой. Холст значился как «Портрет артистки Т.Н. Чижовой».
В сопроводительных документах профессию девушки ограничили тремя первыми буквами, получилось несоответствие действительности. Чижова была археологом, а не артисткой. Так, случай помог Татьяне найти местонахождение своего портрета. К ней в Москву поехали сотрудники музея. Чижовой уже исполнилось семьдесят. Муж скончался, детей и близких не было. Женщина страдала от одиночества и передвигалась в инвалидной коляске. Первое впечатление на них она произвела положительное – в жизни она краше, чем на портрете: «Она была необыкновенно красивая: значительное лицо с выразительными глазами. Опыт жизни ее только облагородил».
Музейные сотрудники из Иваново заезжали к Чижовой-Эристовой регулярно на протяжении нескольких лет. Она принимала приветливо и радушно. К их визитам всегда готовилась особенно: красивое платье, старинная брошь с бриллиантами и т.д.. «Она не выглядела старомодной. Она была абсолютно современна, в ней не было старческой докучливости. Когда она садилась за стол (подъезжала в коляске), появлялись живость и светская раскрепощенность. Она выглядела царственно, несмотря на всю свою хрупкость. Как-то она обронила по поводу революции: «Это было совсем не так, как вам рассказывают».
По ее воспоминаниям: «Борис Кустодиев умер в 1927 году, в 49 лет. Он был красивым мужчиной. Из-за туберкулеза позвоночника последние пятнадцать лет он не мог передвигаться самостоятельно, работал полулежа». На момент их встречи художнику было только 45 лет.
В конце жизни Татьяна Николаевна передвигалась по квартире, переставляя перед собой стул, на спинку которого опиралась – коленный сустав ноги был неподвижен. Последние письма Татьяны Николаевны в Ленинград полны беспокойства за престарелую родственницу, оставшуюся жить в коммуналке в бывшем их доме на Чайковской, 40. Ее комнату хотели захватить соседи, положение не самое лучшее, когда есть уже болезни и одинокая безденежная старость.
