Чтобы история стала настоящей историей, ей, зачастую, необходимо немного «отлежаться». Меня все не отпускала мысль о том, что пока что ее время не пришло, так что, периодически делая некоторые заметки, я практически год кормила всех направо и налево обещаниями, что в скором времени я все напишу, и тогда, вот тогда вот, все будут все знать наверняка. Благо у меня всегда есть доступ к моим воспоминаниям, и они крайне приветливо перевоплощаются в текст, вне зависимости от сроков давности. Без Ксюши эта история была бы абсолютно другой, и, поскольку у нее сегодня день рождения, я торжественно объявляю, что мы с вами едем в Нью-Йорк!
«Нью-Йорк — это любовь. Ненавижу Нью-Йорк» — этим заголовком я обозначила пустую, только созданную вкладку в своих заметках, судорожно запихивая в себя последний димсам, он же дяньсинь, на углу Kenmare и Bowery. Как бы мне не хотелось с первой же строчки небрежно швырнуть на белое полотно эти далекие и манящие цифры улиц, которые, как тетрадь, чья клетка призвана служить все тем же играм цифр, но зачастую заканчивает свою жизнь не утолив голод своего предназначения, решительно и беспощадно перечертили вдоль и поперек остров с коктейльным названием Манхэттен, будто бы оставляя вуаль, которая скрывает от нас истинную суть названия — место, где мужчины непременно ходят в шляпах (* манна-хата — холмистый или малый остров. Но я считаю, что этимологию названия непременно стоит пересмотреть), но этого не произошло. Я сидела и смотрела в окно, окно это понимало и, совершенно нахально впитав в себя какое-то неряшливое ницшеанство, смотрело на меня. За окном шел дождь и был какой-то дурацкий этот осенний ветер, который совсем не игриво задирает подол верхней одежды, сметает шарфы с тонких шей и беспрестанно ломает зонтики. “Какая мерзость" — подумала я — “Как же обожаю”. На самом деле, за ни много, ни мало 2,5 месяца безвылазного пребывания в славном городе Нью-Йорке, мне удалось прожить целых три различных жизни, границы которых можно провести временем, пространством, месяцами, погодой, людьми, шириной моей ноги и настроением. Но проще всего будет их поделить просто точками на карте, в которых мне посчастливилось быть мимолетным гостем.
История №3.
Я сижу в самолете, пытаясь заломить ноги целиком под себя. С ногами мне повезло — они, практически всегда, беспощадно никуда не помещаются. Грустно пытаюсь цепляться пальцами ног за кармашек для журналов. Кармашек не менее грустно дает мне отпор. В ногах крошечный рюкзак с тремя платьями — все, что я решила взять с собой на новую землю. Иногда нервно пинаю его, от этого носок на ноге немного сползает и виснет в районе большого пальца. Девять часов от Дюссельдорфа до Нью-Йорка. В голове какая-то сумбурная пустота, я абсолютно без сна уже которую неделю. Развлечения на борту абсолютно не развлекают. Я глупо смотрю куда-то между картой и вечностью в то место, где отображается практически обездвиженный маленький самолетик, одиноко зависший над Атлантическим океаном между двумя материками. Я все думала, находимся ли мы сейчас над тем местом, где затонул Титаник?
Про общественный транспорт.
14 сентября 2019 PM 8:30.
По прилете я взяла себе “extra large iconic pumpkin spice special ice latte” что-то такое в Dunkin’ donuts. В этой идее было плохо все. Тогда я первый раз узнала, что в Америке тебе дают сироп с напитком, а не напиток с сиропом, но эту информацию я не усвоила с первого раза. Автомат по продаже сим-карт продавал сим-карты. Я возжелала купить одну, автомат снял с меня двойную цену. За вечер я пополнила эту карту дважды. Потом выкинула ее. Если вы коллекционируете глупые способы потратить $100 — эту историю дарю вам. У меня было на примете две локации, полярно противоположные друг от друга, в которые я могла направиться в тот вечер, надо было только воспользоваться метро.
Первые две недели у меня были безумные проблемы с метро, и начались они ровно у выхода из JFK. Сначала я не могла найти вход. Гугл и Citymapper говорили разные вещи. Куда мне ехать — тоже невозможно решить. Захожу в лифт, придерживаю его для следующего за мной мужчины в возрасте, у которого проблемы с ногой. Он с акцентом начинает small talk. По бирке на его чемодане понимаю, что он прилетел из Варшавы. Далее мы беседуем на русском. Он рассказывает мне об искусстве проезда в метро, я его категорически не понимаю. Нам на разные ветки, история изжила себя. На выходе из аэроэкспресса пытаюсь купить проездной — у меня не получается. Специальный человек пытается купить мне проездной — у него не получается. Я сетую на свои российские карты, он вежливо отвечает мне “No, ma’am, it’s because this machines are shit!”. Далее объясняет мне какую-то неведомую навигацию с махинациями, которая должна помочь мне пополнить мою карту и, наконец, подарить мне заведомый вход в потайное подземелье Нью-Йоркских чудес.
Я спускаюсь вниз на нужную мне ветку, вижу автомат, произвожу махинации. Автомат просит у меня индекс, я думаю, что он странный и ввожу пин-код. Естественно он так не общается со мной. Поднимаюсь, ищу другие автоматы, они тоже против. Я снимаю деньги в банкомате с кредитки с комиссией всех банков, которые вовлечены в эту историю. От хрустящих долларов еще никто не отказывался, кроме Magnolia Bakery, Dig Inn и еще пары популярных мест, но точно не автоматы в метро в самом низу Куинса. Вокруг странные люди, я по старинке боюсь, что меня обокрадут. Это позже я поняла, что в этом городе ты своим модельным рядом техники Эппл времен, когда слово “хипстер” было почти не позорным, не удивишь даже бомжа, который смотрит нетфликс на айпаде пока заряжает свой десятый айфон от какого-то столба. Но если вас интересуют кражи, то я слышала, что на лестнице в Бронксе, где снимали “Джокера”, часто крадут телефоны. Точнее крали, пока там не сняли “Джокера”. Сейчас там все просто обескуражены потоком туристов в красных костюмах. И вот я в метро. Что забавно — я была на станции, от которой шли две ветки синяя E и коричневая J. Воспользовавшись веткой J я могла бы попасть по прямой в Уильямсбург, где я, вроде как, должна была оказаться в час ночи. Поскольку время на часах очень неспешно подкрадывалось к 10 вечера, я оперативно связалась с Ксенией, с которой мы какими-то волшебными стечениями обстоятельств пересекаемся раз в три года на просторах стран, в которых она живет, а я мимолетно ничего не делаю, и предложила ей не нарушать эту традицию и срочно встретиться. К моей удаче, Ксюша тоже не любит нарушать традиции и с радостью согласилась взять меня на передержку. Для этого мне надо было принять синюю пилюлю, и воспользоваться веткой Е, проехать через весь Куинс, выйти на 50 улице, пройтись пешком, зайти снова в метро на 50 Бродвей, уже 1 красную и доехать до 79, оттуда 4 минуты пешком. Сейчас меня смущает только то, что в этой схеме надо заплатить дважды за метро. 14 сентября 2019 года я думала, что дорога сама поведет меня, потому что я не понимаю, что вообще происходит и как это готовить. Пока я все это осознаю, у меня заканчиваются деньги на этой сим-карте, мне приходится отлавливать вай-фай на станции. Поскольку я из России, я боюсь. Мне кажется, что все уже совершают покупки с моей карты, украли мой паспорт, оформили кредиты. Пропустила три поезда. Захожу в вагон и сажусь уже наконец. На станции было жарко то ли от погоды, то ли она нагрелась от моего закипающего рассудка. В вагоне холодно, начинаю мерзнуть, не выключаю телефон, боюсь пропустить остановку. Остановок всего тринадцать, и поезд приближается к первой из них. Я такой человек, люблю все знать заранее, потом уже расслабиться, и в итоге все сделать плохо (не сумела подобрать достойную замену слову «проебать»).
Пока я гипнотизировала телефон, мне пришло обновление тайминга моего досуга: коричневая ветка готова принять меня в свое общество уже 30 минут как. Что было как нельзя кстати в моей ситуации, ведь для того, чтобы попасть к Уильямсбургскому мосту от того места, где я находилась (Roosevelt Av - Jackson Heights Subway station) мне надо было: выйти из поезда, выйти из метро, дойти 15 минут до автобусной остановки, подождать 15 минут автобус, проехать 58 минут на автобусе и пройти 10 минут пешком. И это сейчас я знаю, что в НЙ нельзя пользоваться автобусами, и что не надо менять свои планы, особенно когда ты посреди Куинса. Но 14 сентября 2019 года я вышла из метро на Бродвее. Так уж вышло, что первое, что я увидела в Нью-Йорке — это какие-то вонючие задворки Куинса. Но это пикантно, я считаю. Не одним Бродвеем едины.
В нос мне ударил знакомый едкий запах рыбного соуса и парового риса. В Нью-Йорке не очень оригинально названы улицы, Бродвей есть почти в каждом районе, но меня все равно порадовало, что я на Бродвее, пусть даже и в Куинсе посреди лапши и вяленых рыбьих кишок. В конце концов после прошлой зимы, я в этой атмосфере как родная. Подхожу к остановке, автобус через 15 минут. Понимаю, что причиной дискомфорта все же был не только раскаленный разум, но и погода. Стоял душный вечер с температурой в 25 градусов, а я стояла в теплых трениках и толстовке, которые беспощадно прилипли к моему изможденному, до конца не выпрямившемуся после самолета, телу. Попытка поискать хоть какое-нибудь заведение, где я могла бы переодеться, обернулась крахом. В ближайшем доступе была только индийская забегаловка, на двери которой еле заметно пестрила огромная надпись от руки на очень маленьком листочке “FOR CUSTOMERS ONLY”. Я решила не пытаться и выбрала пот и пустые ожидания. Автобус не приехал как через 15 минут, так и через 20. Он не приехал через 30 минут, и через 40 он тоже не приехал. Через 45 минут я уже могла рекламировать домашнюю сауну из магазина на диване (это такой пакет-палатка с паровой установкой, который накрывает тебя полностью, пока ты сидишь на табурете между диваном и телевизором и улыбаешься — обожаю). Мои опции были следующие: 20 минут пешком до метро, подождать 15 минут, проехать три остановки, пересесть, подождать еще 15 минут, проехать пять остановок, выйти, пройти 23 минуты. И да, надо было просто взять пул за $15 и спокойно на нем доехать, но я тогда такими суммами просто не могла даже мыслить. Горы — это тоже волны, только очень медленные, просто поймите это.
Про Бушвик и Уильямсбург.
15 сентября 2019 AM 01:30
Я добралась до Уильямсбурга. В 4 часа утра я стояла на набережной и ждала убер, которым все же пришлось в тот день воспользоваться, а на другом берегу East River возвышался Midtown со всеми своими Рокфеллерами и был просто прекрасен. Я же, в свою очередь, с ним контрастировала, после нескольких порций джина с пивом, и была ужасной. Вот так, после 30 часов без сна, 11 из которых прошли в самолетах, а 5, по неизвестной причине, в метро, началась моя первая маленькая жизнь в Бушвике.
Бушвик, каким я его узнала, представлял из себя довольно сумбурный трехэтажный район с круглосуточной мексиканской вечеринкой. Поселенцы этой части Бруклина делятся, в основном, на два вида. Первый — мексиканцы, которых ты не видишь, но определенно слышишь, и у тебя нет выбора, даже если ты закрываешь окно. И второй — черные мужчины в пластиковых стульях. На каждой стороне блока, по пути до метро, по обеим сторонам улицы, они собираются в небольшие стаи, курят косяки и обсуждают быт. Примерно через неделю они уже начали меня признавать. Сперва просто здоровались, потом уже спрашивали как дела и желали хорошего дня. Им, как и многим в НЙ, очень нравились мои очки. Наверное это из-за моего невероятно прекрасного и тонкого чувства стиля, ведь все мои вещи, несомненно, подобраны со вкусом и любовью. Ну или просто менталитет такой. Но я предпочитаю версию про мое чувство стиля. Пару раз я выбиралась по старой доброй привычке из тех мест пешком, но это было сомнительное удовольствие. Места крайне не живописны и весьма опасны. До моста идти примерно 1,5 часа, а после уже как будто бы ничего и не хочется. Но это все до того момента, пока перед глазами на другом берегу не восстает с детства знакомая стена из небоскребов и тревога всех лет куда-то улетучивается.
Погода в сентябре не могла не радовать — стойкие +32. Но это не значит, что куртка не понадобится. Во всех помещениях кондиционер на страже порядка и мгновенно превращает весь пот в каток на Красной площади. В те жаркие времена небоскребы мне казались очень высокими, а статуя свободы очень маленькой. Очень маленькой мне казалась и я сама. Впервые оказавшись на Манхеттене у меня немного кружилась голова от высоты зданий, но я была самым счастливым ребенком на земле. Было безумно жарко. Тело потело и приклеивалось само к себе и ко всему, что попадалось на пути. В целом первые три недели я пыталась сложить 2+2, но все время выходило 5. Все как-то было сумбурно и непонятно. У меня даже особо нет фотографий и я не помню, чем я занималась, кроме тоскливого шопинга. Помню как я сидела около Уильямсбургкого моста и мне было совершенно некуда идти. Ситуация с жильем в тот день была уже на грани. Я просто сидела и разговаривала по телефону, потом просто сидела и мне было очень холодно, а людям вокруг было жарко и это было странно. А потом солнце ушло и Манхэттен начал загораться своим электричеством, на мосту зажглись редкие лампочки и стало темно. Я очень хорошо помню этот момент, потому что именно тогда я поняла, что я совершенно окончательно действительно влюбилась в Нью-Йорк и с этого момента все наконец встало на свои места.
История №2.
Про концерт Мадонны и смену эпох.
На следующий день погода резко изменилась, было прохладно и весь день шел дождь. Началась осень. Мы с Ксюшей пошли на концерт Мадонны, который нас очень расстроил, хотя по всем критериям он был обречен на успех. Зал Бруклинской музыкальной академии на 2300 человек, телефоном пользоваться нельзя. Поскольку вместимость маленькая, концерт шел почти каждый день на протяжении полутора месяцев. Нам пришлось провести в ожидании 3 часа, поскольку места только сидячие и их мало, никакого праздника не получилось. Более того, мы уже к 11 часам вечера были довольно уставшие, а от выпитого вина хотелось только спать. Очень забавно, как иногда можно проследить границу своего состояния параллельно событиям, которые никак с ним, казалось бы, не связаны. Я добралась до Бушвика только в 2:30 ночи, что было весьма болезненно, потому как на следующее утро мне надо было инспектировать комнату в Bed-Stuy и надеяться, что я ее получу, потому как она стоила очень доступных $750, а чемодан уже собран. Единственное, въехать я в нее могла только через три недели. И вот в полусне я спускаюсь с 3 этажа по достаточно крутой скрипучей лестнице, выхожу на улицу и поворачиваю два раза направо, с Централ на Джефферсон. Прохожу всех своих знакомых людей в пластиковых стульях, обретаю шлейф от их утреннего косяка, мы желаем друг другу хорошего дня, они хвалят мои очки. Справа дели, напротив ближайшая прачечная, у нее всегда сидят люди постарше. Еще через блок дорога со светофором, там всегда надеюсь на успех перебежать и не ждать, даже если красный. После светофора обычно стараюсь быть на правой стороне улицы, потому что на левой, ближе к углу с Бродвеем, в какой-то момент очень портится асфальт и вместо здания пустырь с мусором. Но если нужно поторопиться на метро, то приходится идти там, потому как вход находится в паре блоков налево. Мне в метро не надо было, поэтому я воспользовалась правой стороной с огромной прачечной на углу Джефферсон и Бродвея, из которой меня обдало запахом сушильной машины. Это такой запах, как если чуть дольше держать утюг на синтетической ткани. Линия J проходит над землей вдоль Бродвея прямиком до Уильямсбургского моста и далее по нему на Манхеттен. Перехожу Бродвей под линией метро, слева бодега, в которую удобно зайти, если поздно возвращаешься и нужно купить каких-нибудь глупостей вроде сигарет или холодного чая.
Бодега, от испанского “La Bodega” — такой дрянной магазин на районе, которым заведует либо араб, либо индус, вроде наших 24 с черными пакетами. Тоже работает 24/7 и тоже с черными, но не пакетами. От этого места остается 20 минут до предполагаемого жилища. Буквально через четыре блока обстановка начинает меняться. Дома становятся более гармоничными, исчезает сетка, которая переодически проскальзывала в оформлении фасадов моей прошлой жизни. Вход в каждый дом обретает высокие ступени, на которых появляются горшки с цветами, и вот я уже по уши в контрастирующей утопии. Остается только сказать, что с этого дня поводы для прибывания в Бушвике иссякли.
Мыс ботинка неуверенно наступает на нижнюю ступеньку, чемодан перевешивает и не дает подняться хоть немного выше, но я привыкла со всем бороться, особенно в тяжелом весе. Шляпа закрывает обзор, но уже видно кусочек неба, разговоры людей и, конечно же, звук сирен. Ветер пытается вмешаться в эту идиллию и сдуть шляпу в одну сторону, а чемодан в другую. Самый верный способ в Нью-Йорке ощутить себя в какой-нибудь нелепой ситуации из фильма — это встать посреди улицы с улыбкой и начать смотреть наверх.
О Верхнем Вестсайде и Ксюше.
4 октября 2019 PM 2:30
Привет Манхэттен! Угол 79 и Бродвея. Ветка метро — красная, 1,2 и 3. Ксения любезно выдала мне ключи от своей квартиры днем раньше и сказала: «Без проблем! Можешь какое-то время пожить у меня на кухне, пока все не уладится.» Так началась моя вторая маленькая жизнь на Верхнем Вестсайде. Это были канонические золотые времена. Ровно на этом моменте мне бы хотелось, как могу, отдать дань Ксюше, которая является просто мировым человеком.
Во-первых, она была наречена мной «амбассадором спокойствия.» В любой непонятной ситуации, когда я только подумывала о том, что пора бы начинать уже нервничать, Ксюша быстро останавливалась и говорила “Спокойно!”, или же “Так, спокойно!”, и совсем изредка “Надо просто успокоиться”. И все с этих слов становилось действительно спокойным и умиротворенным, потому что другого выхода не существовало. В моей ситуации это просто панацея от всего, потому что нервничать я начинаю по любому поводу. Во-вторых, мы с Ксюшей были в танцах каждые выходные, причем имели одинаковое мнение о том, что на танцы не принято приходить вовремя, поэтому зачастую приходили на мероприятие, когда оно заканчивалось. Это нас ни капли не расстраивало, потому что мы были спокойны. Еще в первый день моего прибытия в НЙ, Ксюша сказала, что у нее, внимание, ПОДПИСКА НА ВИНО, поэтому в магазин заходить не надо, “этого добра навалом”. Мне такие вещи говорить опасно. Как вы можете понять, запасы Ксении были изрядно разворованы за время моего прибывания в ее резиденции, и тому был повод — контент.
“Контент” — это все, что происходило в российской массовой культуре с начала 2010 годов, о чем я, вы, а иногда даже и Ксюша не имели никакого понятия. В Америке очень насыщенная жизнь, и поэтому вечером очень хочется окунуться в контрастную угнетающую атмосферу, а не продолжать вариться во всем этом «ихнем» американском, но без вина это достаточно сложно. За контентом у нас проходил практически каждый вечер начиная с 4 октября и до моего отлета. Он являлся очень важной частью нашего досуга, шуток, понятных только нам, да и вообще был нашим учителем по жизни, помогал нам лучше понимать себя и русских людей, а по итогу создал нам очень хорошую базу для продуктивного общения.
Переехав на Манхэттен, моей комнатой на эти три недели являлась импровизированная мини-студия — кухня. Мы надули мне шикарный матрас, который идеально помещался между холодильником и посудомоечной машиной так, что они оба имели возможность открываться. Матрас был оборудован подушкой в форме премиального енота в очках, играющего на синтезаторе, и постельным бельем с его коллегами, аккомпанирующими ему на различных музыкальных инструментах. В углу поместился чемодан, выполняющий роль моего шкафа/комода, а посреди кухни стоял табурет, так же известный как мой прикроватный столик, на который вечно ничего не помещалось. Одной из привычек, которую сразу приобретаешь в Штатах, является ненормированное потребление БАДов. После первого посещения аптеки тебе сразу кажется, что твой организм истощен и ему нужно как минимум по девять капсул коллагена три раза в день, мультивитаминный комплекс для женщин + из этой же линейки отдельный комплекс для волос и кожи и комплекс с мелатонином для улучшения сна, омега 3-6-9, магний, три вида пробиотиков, пять капель хлорофилла утром натощак, энзимы и какое-нибудь успокоительное, чтобы уже успокоиться. Как-то подловила себя на том, что 15 минут раздумывала над покупкой чеснока в капсулах для повышения иммунитета. Я уж не говорю о том, что для каждой части тела приобретался свой собственный крем. В общем, на тумбочку не помещалось совершенно ничего.
Особое место в сердце, во время проживания на Манхэттене, занимал банановый пудинг из Magnolia bakery. Друзья, если у вашей печали и осенней хандры и есть хоть какое-то лечение, то это оно. Одна лишь мысль об этом пудинге делает меня как минимум чуточку добрее. Достаточно сладкая, как и все в Америке, сливочная масса с бананами и бисквитом — у меня до сих пор мурашки. Он был нашим верным спутником перед кино, во время кино, до/после/во время шоппинга и, конечно же, банановый пудинг был незаменим в сочетании с контентом и вином. Мурашки прошлись по мне новой волной.
О кинотеатрах.
Помимо подписки на вино Ксюша познакомила меня с подпиской на кино. Дело в том, что в одной из крупнейших сеток кинотеатров — АМС — билет стоит, в среднем, $25, а подписка на месяц с возможность три раза в неделю бесплатно ходить на любой фильм стоит столько же. Так что это есть смысл намотать на свой ус. Самый шикарный зал в кинотеатре на 86 улице, там твое кресло превращается в какую-то утопическую лежанку со множеством настроек всех изгибов, которые только могут увеличить комфорт твоего тела. По этой причине мы пересмотрели множество сомнительных фильмов — в этом зале так себе репертуар, но комфорт нам, как начинающим американцам, уже был гораздо важнее. Что характерно, практически в любом зале Ксению зачастую выключало к середине фильма. Моя душа радовалась — ведь человек заслуженно отдыхает. Я, по этой причине, вдвойне чувствовала свою ответственность за просмотр, ведь надо будет потом в полной уверенности сказать, что ничего интересного не было. Так мы прошлись по самому дну кинематографа, коммерческой глянцевой бессмыслице, откровенно плохому кино и даже паре действительно стоящих картин. Во всех категориях неизменно присутствовали, тогда еще потенциальные, номинанты на Оскар, ведь осень — во многом прекрасный сезон, в том числе и в кинематографе. Тут я немного расправлю свой общипанный павлиний хвост и упомяну, что первые три года в университете я посвятила свою какую-никакую научную деятельность именно истории кинематографа, причем начиная с самых истоков. В том числе с появления звука в кинематографе, как эстетической проблеме восприятия. Потом уже, после обучения в Вышке, несколько лет предпринимала ленивые попытки поступить во ВГИК на историю кино (попытки = зайти на сайт ВГИКа). Больше всего отталкивала программа, которая не менялась, видимо, с года основания кафедры, и наполнена таким страшным академическим контентом, который если и можно осилить за месяц, не утратив волю и разум, то точно никому нельзя про это рассказывать. Поэтому я просто осилила, но не рассказываю. Так вот, о чем я: я очень люблю кинематограф. Кинематограф облагораживает человека. Лично я смотрю кино, потому что оно меня облагораживает. Этим я хочу подчеркнуть важность и огромную роль этого культурного феномена в моей жизни. Естественно я ожидала, что в Нью-Йорке я буду смотреть все супер-новинки еще до того, как они будут выходить в прокат, а Санденс будет проходить у меня в квартире каждое утро за чашечкой кофе. Такого, к сожалению, не произошло. По факту, ты получаешь тот же ограниченный набор глупых блокбастеров, как и в России, но на пару месяцев раньше. А что еще печальнее, европейское кино туда доходит зачастую еще дольше, чем до нас. Поэтому, когда я находила кинотеатры с нестандартным прокатом, там были картины, которые я уже видела. Конечно, есть закрытые показы, показы в университетах, недели русского кино и т.д. Но это все скрыто от глаз, нужна «дудочка и кувшинчик», да и в среднем $40 против 100 рублей за утренний сеанс в Иллюзионе не «Гив ю либерти» от слова «совсем». Есть достойные опции: например, на Джокера я ходила дважды, первый раз в аймакс, а второй раз на 35мм. Пленка — это всегда хорошо, если у вас нет предрасположенности к эпилепсии. Еще часто бывают Q&A с режиссером и/или съемочной командой, но билеты быстро раскупают. Такие штуки проходят в премьерных кинотеатрах за несколько дней до премьеры, по цене от обычного билета не отличаются, в АМС входят в подписку. Так у нас из-под носа увели последние билеты на ДжоДжо кролика, что по итогам просмотра меня ни капельки не расстроило, честно говоря. Я абсолютно не разделяю всеобщего восторга от этой картины, хоть в ней и есть крупицы того, что заслуживает внимания, да и к Тайке я хорошо отношусь даже после Тора, но, в данном случае, в целое она у меня никак не складывается, а после просмотра не покидает ощущение, что тебя накормили дерьмом. А это ощущение я приемлю только от Триера, потому что за это мы его все так горячо и любим.
В то же время, еще пока я жила в Бушвике, со мной случился абсолютно эталонный поход в кино. Уже не помню, в чем было дело: то ли у меня не было ключа, то ли силы слушать Шакиру из окна иссякли, то ли просто не хотелось туда возвращаться — не важно, скорее всего все вместе. Nitehawk — один из тех кинотеатров, который был со мной на одной волне. Там всегда было немноголюдно и контингент этот был определенного социального склада. Вторым преимуществом будет отсутствие поп-корна в этом огромном ведре. Вообще отсутствие поп-корна в кинотеатрах — это верх цивилизации и отрада всех моих рецепторов. Как-то раз, еще проживая в Петербурге, я взяла моду ходить на все фильмы, если билет стоит меньше 100 рублей. И все бы хорошо, но люди с поп-корном мешали моему снобистскому бюджетному досугу. Так я начала ходить в театры. Представьте мое удивление, когда после третьего звонка в Александрийском театре на постановке по «Игороку» Достоевского, дама справа начала распаковывать пакет с яблоками! При всей моей ненависти к еде в кинотеатрах, конкретно в этом мало того, что были столики на два сиденья, так еще и официанты, которые на протяжении всего сеанса незаметно принимали и приносили заказы, которые можно было оставить на бумажке в углу стола. В меню: полноценный обед и ужин, закуски, напитки без трубочек, десерты и алкоголь; для премьерных фильмов на отдельной странице спецпредложение — блюдо и коктейль, которые можно заказать, только если ты на сеансе с этим фильмом. Выпить пару бокалов вина в удобном кинотеатре, во время просмотра хорошего фильма, и потом заказать себе эспрессо — не это ли достойный поход в кинотеатр? Ряды сидений расположены далеко друг от друга и на достаточно контрастной высоте так, что никто никому не мешает. За опоздание, разговоры и использование телефона вас попросят покинуть зал. Но эталонность была не только в этом.
В Nitehawk помимо новинок есть несколько тематических секторов, которые представляют разные команды киноэнтузиастов:
MIDNITE MOVIES — не обязательно хоррор, но обязательно что-то хорошее;
STRIKING — в этом месяце посвящен женщинам в кинематографе;
SPOONS, TOONS & BOOZE — мультики утром в выходные с безлимитным доступом к хлопьям (ВАУ);
ONE NITE ONLY — всякие интересные Q&A с инди-документалистами, лекции и редкие показы;
BRUNCH MOVIES — когда кто-то уже позаботился о твоем бранче;
35MM SCREENINGS — ну вы помните: пленка — да, эпилепсия — нет;
BECAUSE I LIKE IT — просто хорошие старые фильмы.
Мне же из этого всего великолепия досталось лучшее — THE DEUCE. Вообще The Deuce — это сленговое название блока на 42й улице между 7й и 8й авеню, где в свое время процветала культура грайндхауса со всеми вытекающими. Если очень просто — грайндхаус, это низкобюджетное плохое кино с ограниченным прокатом. Кино настолько плохое, что становится хорошим. Более того, показывают исключительно пленку, а не оцифровку, в начале короткая лекция — про Историю Дьюс, грайндхауса и самого проекта. В конце есть шанс выиграть постер просмотренного фильма и билет на следующий показ. Мне достался фильм Below The Belt (1980) IMDB 5,4 — история официантки, которая решила попробовать себя в мире женского рестлинга. До сих пор использую их сайт, когда мне нужна подборка действительно хороших фильмов, чего и вам советую. В общем, если бы можно было стать амбассадором Nitehawk, то я бы с радостью.
Помимо Nitehawk, коих в Нью-Йорке целых два и оба в Бруклине, есть еще сетка Alamo Drafthouse. Специфика точно такая же — столики, пленка, старье, но, на мой вкус, не так душевно. У них пока что только один действующий кинотеатр в Нью-Йорке, но он находится в торговом центре в Бруклине, еще два обещают в скором времени. К сожалению, в Америке нет альтернативы нашей “Афише” в принципе, не говоря уже о приложении, в котором можно менять города и смотреть что там происходит. Предполагается, что ты ищешь что-то рядом и смотришь всю информацию в гугле. Очень непривычно и потому неудобно! Поэтому советую сохранить эти точки на будущее.
Об обществе потребления.
Есть ли смысл говорить об этом? Все просто — если вы не делали ЭТО в Нью-Йорке, то вы не делали это вообще никогда в своей жизни. Никогда еще я не отдавала такое количество своих денег с удовольствием. Еще до поездки я абсолютно четко понимала, что закупке быть, поэтому не раздумывая взяла с собой только маленький рюкзак и обустраивала свой быт уже на месте. За всю историю меня, пик моего неосознанного потребления пришелся на начало 10х, и непосредственно повлиял на мою карьеру стилиста — вещей было так много, что меня стали все чаще приглашать на творческие, а позже уже и на коммерческие проекты. Уже к началу 2013 года мой курс был больше смещен в сторону винтажного шопинга и прочих аспектов вторичного потребления. Начиная с 2016 я поддерживаю Charity Shop, а новые вещи стараюсь покупать в секонд-хэндах или на авито. За последние два года я от силы раза четыре обращалась к масс-маркету, и то, чаще всего, по носочно-чулочному вопросу. Основная социальная функция одежды в современном обществе — выражать и являться продолжением индивидуальности. Одежда не должна быть новой, брендовой, модной, трендовой, немаркой, яркой. Она вообще никому ничего не должна. Можно все и “все цвета модные”. Как мы все знаем и помним, все начинается с любви к себе. Выбирая продукцию из качественных материалов, мы заботимся, в первую очередь, о своем теле, о том, что к нему прикасается. Выбирая дизайнерскую вещь, мы боремся с вечностью, мы выражаем себя через выражение дизайнера, творца. Хорошо сделанный предмет одежды — это предмет искусства, а у искусства нет сроков и актуальности. Вдохновляясь, выражая себя, а не подражая, мы становимся индивидуальностью, единицей, уникумом. Например, мы с Глебом обсуждали этот тряпичный вопрос, и он был, после поездки в Рим, совершенно противоположного мнения — что дизайнерская одежда развращает средний класс, провоцирует общество потребления и отвлекает от работы на благо общества; человеку нужна простая одежда. Я же считаю, что мы все сильны тем, что мы разные, и только это нас по-настоящему может объединить. Более того, предметы роскоши — основной стимул для индивида прогрессировать в своей работе. Потребляя осознанно, мы делаем вклад в будущее общества, становимся взрослыми и ответственными. Наша осознанность абсолютно на нашей совести, но это не значит, что надо в срочном порядке переодеться в юнифу Замятина. Все надо делать красиво, иначе зачем.
Короче говоря, с этими светлыми воинственными мыслями я, снарядившись шоппером, пошла штурмовать секонды. Потребление — это любительская охота. Вторичное потребление — это охота из засады, охота-преследование, облавная и загонная охота, бродовая охота. Достоинство и проклятье в том, что ты никогда не знаешь, каким будет твой улов. И, самое главное, как и все в этой жизни, нужные вещи, как и нужные люди, будут вашими, в нужный момент. Отдельно упомяну аутлеты — у любого крупного универмага есть свой аутлет, а возглавляет эту армию аутлетов Century21. Далее универмаги — это уже психотерапия другого уровня. Ты берешь себе бокал игристого в баре, гуляешь между MaxMara и Gucci, вальяжно примеряешь что-нибудь за $800 + tax. Когда я вырасту, обязательно буду так развлекаться, но с последующей покупкой. Ну и высшая категория — бутики, мы не будем их показывать.
В Нью-Йорке я очень быстро начала ценить комфорт, сервис и прочие приятные для души и тела вещи. По несколько раз на дню у меня в голове крутилась фраза мистера Адамса из «Одноэтажной Америки» — «Нет, серьезно, сэры, - сказал нам мистер Адамс, — вы уже довольно путешествовали по Америке и должны понять, что такое американский сервис.» Что характерно, за почти сто лет ничего не изменилось. И если, многоуважаемые сэры, вы все еще этого не понимаете, то спешите понять.
В какой-то момент я уже плюнула на тот факт, что у меня арендована и оплачена комната, и что денег за нее мне вернуть не удастся, и решила купить билет в Москву прямым рейсом. Но у Вселенной на меня, видимо, были другие планы и оплата не прошла несколько раз. Учитывая свой недавний опыт, я решила, что пренебрегать знаками и ощущениями было бы весьма безответственно, тем более что лучше чем в Нью-Йорке мне нигде не будет, особенно в таком тоскливом состоянии. Так я осталась еще на полтора месяца.
История №1.
Про Bed-Stuy и перевоплощение в местного жителя.
23.10.2019 Время уже не имеет значения и потеряло свою ценность.
В моей жизни появляется новая ветка метро — синяя А. Не самая приятная. По ней все время катаются старые поезда и странные люди. На ней как-то больше всего мне попадалось бомжей. Но, в принципе, я всегда пользовалась ей только поздней ночью, вероятно это связано. На этот раз без Бродвея. Я, с кучей пакетов, с чемоданом, и, неизменно, в шляпе (чтобы не помялась), пыхтя поднимаюсь на Фултон стрит. Вокруг немного нагнетает атмосфера хаоса: серое небо, сильный ветер, который разносит пакеты, листья и фантики во все стороны. Из заведений только бодеги, заведения оказывающие услуги по заплетанию африканских косичек и очень странный рыбный магазин. Скажем так: будь я рыбой, я бы не хотела там продаваться. Мой новый дом находился в 10 минутах от метро и это был классический brownstone building. Я была в полном восторге от этой всей открыточной осени, которая неизменно погружала меня в атмосферу “Все ненавидят Криса”, но, с ощущением того, что все ненавидят Сашу.
Квартира была достаточно стандартная для Бруклина — 3b/1b — что в переводе с языка объявлений (который, как выяснилось, мало того, что очень даже интернациональный, так еще и никак не вымрет), означало, что в квартире три спальни и одна ванная комната. Абсолютно всегда это означает, что в квартире будет большая гостиная с кухней и столовой, а не как у нас принято — жрать на табурете на кухне. Моим соседским наследием на этот месяц были две “девочки моего возраста”: Рамона, милейший человек, работает менеджером где-то на просторах 42й улицы, сошлись с ней на том, что это самое стрессовое место планеты. Как-то раз мы вернулись домой примерно в одно время и она, заметив мою масштабную закупку в Trader Joe’s, крайне прониклась ко мне доверием и предложила как-нибудь вместе покурить. Второй моей соседкой была Диана из Москвы. Этот факт немного повлиял на решение сдать комнату именно мне, потому как я сразу же внушила доверие, а русскому человеку в Штатах не часто выпадают такие регалии. Диана, или Дина, как все ее называли, получала МВА и, судя по всему, так давно жила в НЙ, что каждый раз, когда я с ней заговаривала на родном языке, дико пугалась и, зачастую, отвечала на английском, а потом долго извинялась. Впрочем, это не мешало ей разговаривать с заметным русским акцентом по три часа ночью со своим парнем по фейстайму. Я не против, но нас разделяла очень тонкая стена из гипсокартона и я слышала ее даже через наушники. Я, со своей стороны, отплачивала ей долгими разговорами с Цыбиной, которые носили в себе достаточно скудный и малоинформативный характер, были приправлены крепким словцом и дурацким смехом. У девочек было потрясающее обстоятельство, которое меня безгранично радовало — совершенно случайно оказалось, что их бойфренды были друзьями еще с колледжа и вот это все, поэтому каждые выходные они сваливали “upstate” — наверх штата, а я с наслаждением смаковала свою холостяцкую жизнь в лучшем городе планеты и воровала их арахисовую пасту. Вообще я именно тот сорт людей, из-за которого в разгар коммунального бума придумали отмерять уровень борща в кастрюле. Меня в детстве ужасно ругали за это воровство, что странно, вроде как в семье все общее, как тогда понять границы? Когда мне было девять лет я после полуночи пробралась к холодильнику и увела оттуда увесистый кусок колбасы. Гордо пожевывая его в кровати, была застукана бабушкой. Бабуля тогда страшно на меня разозлилась и грозилась выставить меня на улицу. Обида живет в моем сердце до сих пор, но подворовывать чужую еду я не перестала, не могу отказать себе в лакомом кусочке.
Честное слово, с комнатой мне несказанно повезло! Она была совершенно крошечная, буквально размером с кровать, место оставалось только для комода, над которым нависала книжная полка, к слову имеющая потрясающую подборку книг, был даже Булгаков на английском. Но у меня губа не дура, посмаковав каждое название я выбрала — что бы вы думали? — да, книгу Эми Шумер “The Girl with the Lower Back Tattoo”. Я просто не смогла пройти мимо такой потрясающей игры слов, но после двух глав сдала позиции и переключилась на “Жутко громко и запредельно близко”, которая в печати очень красиво оформлена. Самое главное — у меня наконец было окно с пожарной лестницей! То есть я, присаживаясь на подоконник, изрядным усилием отодвигала оконную раму наверх, перелезала на лестницу с чашкой кофе и сигаретой и нежилась в лучах только взошедшего солнца. Правда делала я это все только мысленно, потому что было очень холодно, но зато каждое утро вместе с лучами в мою комнату проникали звуки доносящегося из соседнего дома джаза. И это был абсолютный Нью-Йорк и абсолютное счастье.
То были времена, когда я пожинала плоды своей расточительной и праздной жизни, если вышеописанное можно так назвать, конечно. Редкие поездки на такси сменились на метро, а позже и на пешие прогулки. Не менее редкие походы в «рестораны», а точнее в любые заведения, где тебе готовят еду, на продукты по акции из супермаркета. Даже секонды сменились на “антикризисные секонды”, где стоимость вещи не превышала $12. Короче говоря, я стала обычным жителем Бруклина: под тридцать, с маленькой комнатушкой, без постоянной работы и считающим, что всех живущих на Манхэттене снобами. Мой бюджет на неделю составлял $50: $20 на метро и $30 на еду. Я уже очень уверенно вышагивала в своем двенадцатидолларовом тренче шурша листьями до ближайшего супермаркета, где строго просила не давать мне пластиковые пакеты, а на моей цепочке с ключами гордо красовалась мини-карточка «Foodtown». Каждый понедельник я собирала две сумки и несла их в прачечную, пока вещи стирались (30 мин), я шла с опустевшими сумками в магазин. На повестке дня: зеленые овощи, салат, авокадо, яблоки, бананы, чиа, рыба или курица, миндальное молоко, вода + мороженое, арахисовая паста (да, я ее воровала только по выходным, потому что мои запасы заканчивались) и мини-претцели, ведь я человек. Итого мы получаем сбалансированное трехразовое питание на неделю и «глупости» до 2000 рублей. По пути обратно я заходила в прачечную и перекладывала вещи в сушильный шкаф, относила продукты домой, готовила и ела обед, потом возвращалась за вещами. Мне очень нравился этот выверенный ритуал. Порядок во времена хаоса всегда успокаивает. Итого у меня уходило $200 на еду и проезд, $750 на аренду и еще оставалось примерно $300 на всякие развлечения и покупки. Это ниже минимальной зарплаты в штате, но даже с таким бюджетом я себя чувствовала достаточно комфортно и свободно.
Очень сложно в путешествиях приходится с книгами. У меня есть киндл, есть непочатый край книг на телефоне и на ноутбуке, половина из которых висит на середине. Естественно, я ставлю в приоритет шуршащие страницы, а не сохранение лесов, но и тут стараюсь потреблять вторично. Я не могу выкинуть, или оставить книгу в буккроссинге. Более того, я забираю книги из буккроссинга, потому что мне их жалко, и ничего не оставляю взамен. Я подбираю книги в подъездах, на улице и на помойке. У меня есть история Италии на французском из парижской импровизированной свалки у входа в Орсе, есть Радищев из заброшенной школы в Териберке, Танец с драконами (пятая часть Песни льда и пламени) из хостела в Стокгольме. С букинистическими магазинами роман начался, опять же, в Петербурге. Из мои самых любимых экземпляров: четвертое, еще дореволюционное, издание 2 тома И.С. Тургенева 1897 года, в котором содержатся два романа: Отцы и дети и Накануне. Все, соответственно, напечатано с дореформенной орфографией, а в конце стоит штампик с данными переплетной организации; все тома Войны и мира в одной толстенной книге формата А4 за жалкие 50 рублей — «сейчас такой формат уже не покупают» — сказали мне, а я быстро покинула здание, сбросив мелочь, ценностью в полтора жетончика. В большинстве стран от покупки останавливает незнание языка. Но в Великобритании останавливал долгий дальнейший маршрут, хотя в Лондоне я, конечно, выла. Но там я, как и во Франции, безуспешно искала хоть какие-нибудь издания Рембо и Блейка. Очень важно искать их именно в магазине, а не в интернете. Но это опять же все и рядом не стояло с Нью-Йорком. Уж насколько там бесполезные книжные и насколько великолепные букинистические. Уже с ходу, прямо на улице, стоят покосившиеся стеллажи с поблекшими наклейками, которые прямо в сердце пускают тебе свою двухдолларовую стрелу. Когда я это увидела впервые, я начала громко объяснять и мельтешить, что мне такое нельзя и меня срочно от этого греха надо увести. Насколько мне не изменяет память, это был легендарный Strand, в котором в свое время работало множество известных деятелей культуры; который появляется во многих фильмах, действие которых разворачивается, вы не поверите, в Нью-Йорке; который предлагает «18 миль книг»; который в 2016 The New York Times назвали «the undisputed king of the city’s independent bookstores.» Держалась я там до последнего, только однажды минут 10 пристраивалась к истории Возрождения, но смогла уйти. Книжный враг настиг меня по пути в прачечную, так я обзавелась сначала Странниками Ричарда Прайса, книга лежала прямо на ступенях моего дома, а за углом в коробке (часто в коробках около дома оставляют хорошие вещи и книги, которые могут пригодиться кому-нибудь еще) книгу “Why we buy”, что было весьма иронично.
Моей главной целью были музеи. Музеи, музеи, музеи. Но с ними как-то не сложилось в полной мере так, как я бы того хотела, к сожалению. Сочетание “новых денег”, модернизма и, непосредственно, Американского искусства давало шанс на обнадеживающий свежий глоток, после европейской засухи. Моей первой жертвой стал музей Уитни. С него мне было легче всего начать, потому что Фэй, у которой я снимала комнату, любезно предложила мне бесплатный билет. Уитни совершенно прекрасен, очень малолюдный и спокойный, а его расположение на берегу Гудзона предоставляет совершенно замечательные виды на Джерси и Манхэттен, есть выход на крышу и кафе. Помимо основной экспозиции мне посчастливилось попасть на выставку инсталляций Рейчел Харрисон, которые сочетали в себе цвет, форму, объекты поп-культуры и предметы быта — очень хорошая иллюстрация фрагментов сознания современного человека. Опять же до Уитни можно совершить прекрасную прогулку от 9/11 по набережной, затем свернуть внутрь небоскребов, пройтись через Трайбеку, Сохо, Гринвич Вилладж и через Вест Вилладж выйти обратно на набережную за несколько блоков до Уитни, а после музея пройтись по Хайлайну до Вессел и уйти в глубь Челси со спокойной душой. Следующим на очереди был Гуггенхейм, самый посещаемый музей современного искусства в мире. Попыток было предпринято две: первая в субботу — каждый вечер в субботу можно пройти заплатив столько, сколько хочешь. Я, как дурак, приезжаю в 6 вечера, встречаюсь с очередью, которая, подобно ракушке самого музея, его обвивает, и решаю пойти в другой день. В другой день как-то я так запланировала, что у меня там уйдет пара часов, поэтому я как раз приду туда за два часа до закрытия и потом неспешно дойду до Ксюши через Центральный парк. На деле я там провела всего час, зато застала выставку Роберта Мэпплторпа, к которому уже давно очень прониклась, в том числе, благодаря мемуарам Патти Смит. Потом я как-то сумбурно завалилась в Мет на полтора часа, потому что надо было на что-то потратить время. Впрочем для искусства ХХ века это было терпимо. Отдельно хочется отметить, что там потрясающе сделан переход из зала с Поллоком в зал Ротко, а это совершенно непередаваемое ощущение из атмосферы движения Поллока перемещаться в статичность и спокойствие Ротко. Вообще все полотна Ротко для меня воплощение спокойствия и идиллии, даже от одной его фамилии меня обволакивает каким-то метафизическим штилем. В его фамилии для меня присутствует та же самая важная Набоковская “Т” — “кончик языка совершает путь в три шажка вниз по нёбу, чтобы на третьем толкнуться о зубы” — разве что моя нежность к этому звуку не такая извращенная и физическая, как у бедного Гумберта. Скорее я этой назойливой буквой достигаю пика восхищения (ох, как двояко в контексте Г.Г.!) тем фактом, что искусство является единственным языком, который не нужно нигде изучать, чтобы понимать его. Эта “Т” такая мягкая, но не как мягкий знак, джазовая. Хочется от нее щуриться. В связи с чем, я порядка десять раз прошлась из одного зала в другой и этот контрастный душ из абстрактного экспрессионизма вылечил некоторые мои давно загнанные внутрь душевные стенания, я уверенна в этом. В итоге, образовав собой маятник из дурости, что свойственно мне, как можно проследить сквозь мои истории, под закрытие я заблудилась в холодильнике с Японскими вазами в поисках залов с Американским искусством, и взломала дверь для персонала, так что меня оттуда настороженно выпроводили. На самом деле у Метрополитен-музея три филиала — главное здание на 5й авеню, Мет Брейер в бывшем здании Уитни на Мэдисон и Мет Клойстерс, стилизованный под средневековый замок и наполненный средневековыми экспонатами, как мог бы быть наполнен моей безмолвной трепетной тягой ко всему средневековому (тут приукрашу) — под завязку. Покупая билет в одном из них, получаешь возможность посещать все три филиала на протяжение трех дней. Вот тут я, конечно, очень плохо себя повела и нарочно придумала себе глупые поводы туда не идти, о чем очень жалею. Последним стал МоМА, который на протяжении практически всего моего прибывания в Нью-Йорке был закрыт на реконструкцию, и я, честно говоря, даже не рассчитывала туда попасть, потому что была в полной уверенности, что к этому моменту уже уеду. И вот это реально музей, в который нужно ходить минимум неделю, а лучше две-три с перерывами, потому что это шесть больших этажей с множеством залов и галлерей. Мы же туда с Ксюшей пошли взмыленные и уставшие в пятницу вечером, так еще и попали на бесплатный день, организованный Юникло. А вы же знаете эти масмаркеты. Был один случай в Третьяковской галерее, на выставке Гончаровой, вот там тоже складывалась впечатление, что посетителей переместили из очереди того самого судного дня, когда ультратонкие пуховики упали в цене на 38,5%, а третий вообще в подарок. В связи с чем у господ температура, возможная к измерению лишь ректально, поднялась соразмерно скидке. Прошу понять меня верно, я невозможный гуманист, обожаю людей, они так восхищают меня. Но иногда, видит Бог, ну совсем не ведают что творят, куда идут и где находятся. Да и незачем об этом говорить, я в том же шествии с широко закрытыми глазами балансирую в толпах. Впрочем массовость этого импровизированного маркета общего впечатления не убавило — это совершенно потрясающий музей. Возможно лучший, что я видела. Отдельный трибьют залу с кувшинками Моне и залу 516 “Artist’s Choice: Amy Sillman”, в котором совершенно невероятно были нагромождены друг на друга картины и объекты, объединенные сюжетом формы и тела. То есть просто с 1989 года деятель искусства…
(Хочу дать пометку: в английском языке есть прекрасное слово “Artist”, что в чистом виде хорошо было бы на русский язык перекинуть как “Творец”, но на мой язык это слово ложится лишь в контексте рассуждения о высших материях. Что, впрочем, вполне сопряжимо с моим мнением о том, что искусство есть язык высших материй, которым мы все заведомо владеем. Об этом писал еще Аристотель в “Первой философии”, которую мы все знаем как “Метафизику”. Коротко: человека от остальных живых существ отличает наличие искусства и науки, что является для нас способом передачи накопленного опыта, объяснять им явления и, таким образом, передавать знание, что ставит искусство и науку выше и божественнее опыта, потому как знание существует только ради самого себя, а следовательно свободно и дарует свободу познающему. Тут же можно обратиться и к “Физике”, поговорить о материи, подняться по позвоночнику всей истории философии и написать что-то настолько увесистое, чем можно будет наконец подпереть дверь, добавить веса к приседаниям или использовать как пресс в тазе с квашеной капустой. Но я даю вам лишь пищу для ума и пару шуток, как это переваривать и надо ли вообще — лишь в вашей власти. Вернемся в Нью-Йорк.)
…делает свою подборку из экспонатов музея, объединяет ее определенной тематикой и она стоит какое-то время в отдельном зале. Сдержанно хлопаю в ладошки, открываю глаза шире, чем они привыкли, делаю маленькую волну плечами, притопываю, в улыбке складываю губы в трубочку, будто неожиданно мне снова пять, и предо мной оказался клубничный коктейль из Макдоналдса, и я предвкушаю его встречу с картофелем фри в маленьких глубинах моей ротовой области, после сжимаю кулаки и щурюсь, даже слишком хитро — некоторые называют это “палитра ощущений” — от того, как же хорош музей, и как мне его сейчас не хватает.
В Метрополитен-оперу я мечтала попасть еще с того дня, когда опера ворвалась в мою жизнь. Я имею в виду не хор “Улетай на крыльях ветра” из Половецких плясок в “Князе Игоре”, с которым, мне кажется, мы все родились. Ума не приложу, откуда я вообще это могла знать до того, как послушала оперу. Так вот, опера ворвалась в мою жизнь вместе с The Met: Live in HD, трансляция сезона 2013/2014, и именно с оперы “Фальстаф” Верди, кстати, до сих пор моей самой любимой. В далеком 2013 мы с родителями ходили на трансляции и нам всем обязательно захотелось когда-нибудь побывать в Мете на самом деле. Позже, конечно же в Петербурге, насытившись кинотеатрами и устав от современного театра, я переключилась на оперу и балет. Мариинский театр ну никак не умещался в мой бюджет, а вот Михайловский вполне, там я впервые услышала оперу вживую, это была “Тоска” Пуччини (ударение на О, это имя, а не вселенская печаль утомленной девы; хотя и второе, по сути, тоже), ее я до этого уже видела в трансляции. Я долго откладывала поход в оперу в Нью-Йорке, да и вообще я все там вечно откладывала до последнего. Так что мне в итоге досталась “Богема”, тоже Пуччини, тоже ее уже видела, но вживую в Михайловском. Самая исполняемая опера в мире. “Богему” люблю не очень, больше люблю буржуазию, но это уже сомнительная шутка. Естественно у меня было самое простое место на боковом балконе последнего яруса. И, честно признаюсь, когда доводится побывать в партере или на общем балконе, то очень расстраиваюсь. Мне очень нравятся эти одинокие верхние места на выселках. Весь антракт я изучала осыпающуюся золотую штукатурку на сводах зала и все думала “ах, какая несправедливость”, а через ряд от меня посапывали два азиата. Всегда радуюсь, когда люди отдыхают. И тем не менее, как по мне, опера — это скорее про состояние души, а не про культурно-развлекательное досуговое мероприятие. Я просто исключительно рада и рада до сих пор, что мне удалось посетить эту оперу, это здание, этот город, эту страну и этот мир.
Несколько дней прошли в попытках заполучить солнечную погоду с минимальными порывами ветра, а также пересилить свою тягу и вовсе остаться в своей комнате-кровати за какой-нибудь книжкой. Когда звезды изволили сойтись, я прошлась до Проспект-парка, попинала там листья и села на желтую Q в направлении Кони-Айленда, и чем ближе подходил поезд, тем яснее становилось — вокруг одни русские. Меня охватил тогда такой детский восторг, как в те разы, когда мы с дедушкой садились на оранжевую Калужско-Рижскую и от станции Проспект Мира поднимались вверх до станции ВДНХ. На каруселях я не каталась, но дед покупал мне пакет пончиков, тех самых, которые в Петербурге зовутся пышками, а себе он брал кружечку пива. Потом мы ходили покупать мед и смотреть на рыбок в павильоны. И как-то все мои действия очень тепло мне напомнили об этой прекрасной традиции, которой уже, к сожалению, не суждено повториться. За все время мне довелось побывать на многих станциях метро, но только на выходе с Брайтон-Бич витает стойкий запах хлорки, а автоматы по продажи билетов имеют в настройках, помимо прочих, русский язык. Честно признаюсь, с нетерпением предвкушала увидеть это место. Воображала себе его крайне карикатурно, но на деле все оказалось совсем не так забавно. Это место сутью своей отдает фильмом «Терминал». Люди покинули страну, а вернуться в нее не могут, потому что ее больше нет. Такой клочок места под солнцем, все чисто, люди одеты опрятно, но есть, конечно, особенно у старшего поколения, стилистическая особенность, которая всегда с легкостью позволяет определить национальную принадлежность: сумка и пакет, кожаные сандалии с носками, льняные брюки с черными ботинками, барсетка из ткани со сломанной молнией, устаревшая лет пятнадцать назад техника с еще не снятой защитной заводской пленкой (клянусь, видела мобильный телефон с антенной), меховые головные уборы, перламутровые куртки, блузы со стразами и страх в глазах. Я этому не даю какую-либо эмоционально окрашенную оценку, лишь надеюсь, что уже через пару поколений увидеть такую внутреннюю совковую бедность и навсегда поселившийся внутри страх, будет большой редкостью, а не нормой для образа русского человека. Красивый дощатый променад ведет от Брайтона до Кони-Айленд вдоль пляжа. На пляже песок, летают чайки, смеются дети, солнце заставляет глаза щуриться, а Атлантический океан передает далекие приветы. Напоминая о специфике тех краев, подле променада стоит одноэтажная постройка «TATIANA Restaurant & Night Club» по соседству с «Tatiana grill» и рестораном со звучным названием «Volna». Парк развлечений был уже закрыт, в связи с окончанием сезона. Контест Nathan's по поеданию хот-догов был назначен на 4 июля, о чем сообщала огромная табличка с точным временем отсчета.
Нежный эпилог.
После того, как моя аренда закончилась, Ксюша взяла меня под свое крыло еще на неделю. И вот уже 24 ноября, воскресенье. Мы вальяжно мчим в такси на бранч в Челси, после которого будем уже вынуждены распрощаться. Вечером у меня перелет Нью-Йорк — Париж, мне непременно хотелось иметь в своей жизни этот чудный мостик между двумя самыми лучшими городами. Не подумайте чего дурного, это норвежский лоукостер за $100 + $30 я доплатила за багаж. И я как сейчас помню, насколько мне не хотелось тогда этот перелет совершать. Это было отторжение на физическом уровне. «Ксюш, какое же поразительное скотство на меня навалилось, еду с Верхнего Вестсайда в такси на бранч и капризничаю, что не хочу в Париж!» — произнесла я, а время не слушало и продолжало медленно приближать меня к моему отлету. И вот уже лучи закатного солнца осветили красным Эмпайр Стейт билдинг, я потратила последние деньги в секонде, стемнело, Таймс сквер была все так же безумна и наполнена настолько сильным энергетическим коктейлем, что сознание, как отдельная единица, снова перестало существовать. Я — это жужжащий комок. Какие-то долгие сборы, попытки доесть какую-то еду. Притаскиваю себя на станцию, в надежде доехать по прямой. Все опять напутала, пришла не туда, на пересадку опоздала, уехала не в тот край ветки. Сим-карту я уже не оплачивала, потому как она мне нужна была только на четыре дня, в связи с чем была без связи и интернета. На платформе только я и очень красивый человек, который тоже очень умело заблудился по пути в аэропорт, и я робко поинтересовалась у него, верно ли я разгадала его блуждания, и как он собирается попасть в аэропорт. Поскольку все красивые люди живут в Норвегии, а мой рейс выполнялся норвежскими авиалиниями, наши звезды сошлись как нельзя лучше, и мы разделили убер пополам. А потом все закончилось. Закончилась моя неопределенность. Закончились мои страхи. Закончился мой поиск. Закончился мой путь. Осталась только бесконечная любовь к самому лучшему городу, в котором я когда-либо бывала. Мне катастрофически трудно определиться в своих желаниях, но я никогда не была так уверена в том, что единственное, чего я на самом деле хочу и без чего совершенно не смогу выжить — это просто быть там.
Описать мою поездку в Нью-Йорк этим ничтожным словом “понравилось” я не позволю себе даже с добавлением не менее ничтожного слова “очень”. Помню в первые дни у меня особенно часто спрашивали про мои первые впечатления, как бы намекая, что знают меня и мой тип ветреных женщин, падких на эти большие бездушные, внушаемые нам всячески массовой культурой, красивые, идеальные, шумные города так контрастирующие с тем, где мы привыкли иметь место быть и определять себя и свои сущности. Я гордо отвечала, что пока ничего особенного и все в таком духе, как бы ставя себя выше всех этих банальных установок. Я как-то была на свидании, и мальчик сказал, что у меня сердце из камня, на том история с тем мальчиком и закончилась. Мое сердце из камня, и его трудно пробить каким-то городишкой, который еще и всем нравится, «я не все», и прочие нелепые стены, которые я вокруг себя понастроила, тем самым отрицая уже взошедший росток чего-то более сильного чем то, что общепринято называют любовью. Я запускаю свои нелепые, немного детские пальцы, в ладони его улиц, но не сильно, угол градусов 35, нажим равняется на усилие взмаха крыла глупой бабочки, но проигрывает. То, что носит название «авеню» вытягивает меня от стоп до самой макушки по всему острову, а то, что обозначает себя как «стрит» растягивают мои руки рядами, как у Шивы, с единственной целью — обнять это все и никогда не отпускать, а самый большой камень в центральном парке и есть мое сердечко. И как бы это не было банально, ведь я так чертовски боюсь банальностей — это все действительно "New York state of mind». Не было ни дня после моего возвращения, когда бы я не думала про Нью-Йорк. Все разговоры я свожу к нему. И пусть физически я нахожусь в 25 км от МКАДа, мой разум расширился до… и тихо остался «на одном из пяти континентов, держащегося на ковбоях.»