«РБК Стиль» пообщался с режиссером «Хардкора» о его амбициях, кино и жизни.
Пример режиссера Ильи Найшуллера доказывает, что качество куда важнее количества. Он не стремится штамповать кассовые фильмы «под поп-корн и колу», зато его триллер «Хардкор», снятый от первого лица, собрал в мировом прокате $14 млн. Как продюсер Илья инвестирует честно заработанные деньги с умом — и выигрывает. Так случилось с комедией «Я худею», заработавшей в прокате более $11 млн при бюджете около $2 млн. В конце концов, Илья — музыкант. И пускай его инди-рок-группа Biting Elbows пока не значится в числе хедлайнеров мировых фестивалей, зато Илья записывает на редкость качественную музыку и, что особенно важно, снимает хитовые клипы.
Так, предтеча «Хардкора» — клип Bad Motherfucker, снятый в 2013-м на GoPro, — собрал на YouTube более 42 млн просмотров и распахнул перед Найшуллером все двери. Найшуллер срежиссировал популярное (почти 135 млн просмотров) видео на трек «False Alarm» для The Weekend и плодотворно посотрудничал с группировкой «Ленинград» (помните огненный во всех смыслах «Вояж» и «Кольщика» про беспредел в цирке?). И вот режиссер порадовал двумя свежими клипами для собственной группы — «Heartache» и «Control» — с Александром Палем, Кириллом Нагиевым, Евгением Куликом и моделью Лизой Адаменко в главных ролях.
— Можно ли сказать, что вы просто сняли один большой клип, разбив его на две части?
— Нет. Изначально мы планировали выпустить только один — жесткий. Затем в разговорах с Сашей Палем поняли, что хочется добавить драматической арки, поменять начало. В случае с песней «Control» это было невозможно, но к тому моменту я дописал трек «Heartache», и выяснилось, что эти две песни-сестры рассказывают об одном и том же, только с разных ракурсов. Я подумал, что классно будет сделать два клипа с разным настроением и выпустить их в один день. С точки зрения пиара это тупейший ход, но Biting Elbows никогда и не отличались блестящей пиар-стратегией.
— Почему тупейший?
— Если бы так поступила суперизвестная группа, зрители были бы в восторге. В нашем случае есть риск, что один из клипов — либо спокойное вступление, снятое за один день, либо мини-блокбастер, который снимали четыре смены по 20 часов, — пропустят. И потом, мы отнимаем у зрителя восемь минут жизни — довольно существенный отрезок времени. Хотя, на мой взгляд, оно того стоило.
— В первом клипе — фокус на отношениях слабослышащей пары. Почему, на ваш взгляд, тема людей с ограниченными возможностями на больших экранах до недавнего времени не затрагивалась? И только в мае вышел сериал «Толя-робот» про парня с протезами рук и ног.
— «Толя-робот» — довольно старая идея. Когда сценарист Николай Куликов рассказал ее мне, я ответил, что вряд ли удастся снять нечто подобное — тема не попсовая, сложная, а в России выпендриваться не привыкли, все снимают аккуратно. Поворотным в этом вопросе, думаю, стал прошлогодний фильм «Небоскреб» с Дуэйном Джонсоном — по сюжету у его героя протез ноги. Наконец-то люди вкурили, что отсутствие ног, рук, зрения, слуха никак не делает человека хуже. Маленькая эволюция внутри общества — прекрасно же.
Почему меняется отношение к ЛГБТ-сообществу? Почему понемногу принимают трансгендерность? Почему женщины получили право голосовать, в конце концов? Потому что люди воюют за собственные права и находят союзников за пределами своих социальных групп. Общество работает над собой, и это здорово.
— А почему вам важно было показать это в клипе?
— В сценарии была пауза с длинными разговорами — больше походило на короткий метр. Я понял, что хочу сократить эту часть так, чтобы клип не казался нравоучительным. И подумал о языке жестов. Под него я написал субтитры для YouTube, но в итоге решил от них отказаться: все было понятно без слов. Самая важная фраза в клипе — последняя. «Even if I’m right for you, it doesn’t mean you’re right for me» («Даже, если я подхожу тебе, это не значит, что ты подходишь мне». — «РБК Стиль») — обычная жизненная ситуация. Еще один важный момент: главная героиня не злодейка. Если парень делает предложение публично, но при этом он не прощупал почву и не уверен в положительном ответе, то он сам виноват.
— Саша Паль играл главную роль в снятом вами клипе «Вояж» группировки «Ленинград», теперь появился в клипах Biting Elbows на пару с Женей Куликом. Когда стало модным снимать профессиональных актеров в российских клипах? Шнуров всех приучил?
— «Ленинград» точно не первые стали приглашать актеров в клипы, но сделали это своей фишкой. Ну а что? Всем удобно: и режиссерам, и артистам. При условии, что сам клип не провальный, конечно. Пол Ньюман сказал: «Большая звезда не сделает плохой фильм хорошим, но сделает хороший фильм хитом». Главное — не звать артиста в качестве приманки, лишь бы заставить всех обратить внимание на твое отвратительное видео.
— Вы как-то говорили, что насилие и кровь на экране всегда вызывают зрительский интерес. Но не кажется ли вам, что, когда кровь течет из клипа в клип, это уже не трогает?
— Моду на кровь и жестокость задал еще Шекспир: во время спектаклей актеры театра «Глобус» протыкали спрятанные под костюмами овечьи мочевые пузыри, наполненные кровью. В моем кино крови на порядок меньше. Я больше скажу: клип «Control» должен был получиться более жестким. Но зачем? Пусть зритель фантазирует. Я не хотел смаковать жестокость.
Года три назад кадр, в котором девушка влетает в столб, снимался бы мною в рапиде (замедленная съемка. — «РБК Стиль») с разрывом тела. Но на этот раз мы сделали 25 версий графики этого кадра и потратили три недели на его обработку ради полутора секунд экранного времени. Мне нравится такая молниеносность: моргнул — пропустил самое интересное.
Вообще, моя задача — не показать, как я меняюсь, а сделать видео, подходящее под каждый конкретный трек. Скажем, когда я снял несвойственный мне клип «Цой» для «Ленинграда», зрители обрушились с негативом. Хотя клип светлый, добрый, семейный и очень дорог мне. В случае с Biting Elbows у меня окончательно развязаны руки: я сам себе заказчик и сам себе исполнитель. Очень удобно. Напрягают только внутренние диалоги, когда Илья-режиссер порывается снять очередной дубль, а Илья-заказчик твердит, что еще один не потянем по деньгам.
— Клипмейкеры не так давно стали полноценными звездами. Как это вообще получилось?
— Да просто мало хороших режиссеров, вот они и запоминаются. Ну а способствовала этому золотая эпоха MTV, когда в титрах к клипам начали указывать авторов. Самым известным был тогда человек с говорящим именем Хайп Уильямс, снимавший группам вроде TLC видео в неофутуристическом стиле. Он продвигал себя как бренд и в начале каждой работы писал: «Hype Williams Presents».
В России, мне кажется, первым так начал делать Павел Худяков. Что до меня, я не подписался под тремя первыми клипами, равных которым в России на тот момент не было. Но со временем я понял: когда ты не указываешь собственное авторство, тебя не существует. Вот указал я авторство в Bad Motherfucker — и пришло признание. На мой взгляд, заслуженное. Клип активно смотрели по всему миру, что для русских видео не свойственно. Ну, разве что мультик «Маша и медведь» вышел за пределы СНГ и собрал какие-то невиданные миллиарды просмотров на YouTube.
«Хардкор» вышел через три года после Bad Motherfucker — и снова успех. Просто я делаю весьма необычные вещи, отличающиеся от среднерыночных, тем и привлекаю. При этом у меня совершенно нет задачи хайпануть, иначе запустил бы уже множество проектов. Просто есть режиссеры-ремесленники, которые тихо-спокойно делают фильм за фильмом и особо не высовываются, а есть Тарантино и Финчер. Я двигаюсь в эту сторону, к рок-звездам режиссуры. И знаю, что если мое имя указано в конце работы, значит, это классная работа и вы, как минимум, не пожалеете потраченного на нее времени.
— А как участники Biting Elbows относятся к тому, что их фронтмен в первую очередь — режиссер?
— Они понимали это с самого начала. Но был один болезненный момент в 2013 году: только-только вышел Bad Motherfucker, а группе поступило предложение выступить на разогреве у Pixies в первом за последние 20 лет их туре по США. Я не мог поехать, потому что приступил к «Хардкору».
Вообще, нам часто приходили контракты от хороших западных лейблов, да так и остались лежать. Но свои музыкальные амбиции я все-таки реализовал: наши треки приносят удовольствие людям со всего света. Осталось поездить по миру, поиграть на больших площадках. Не хочу показаться нескромным, но в мире большое количество весьма популярных групп, делающих менее интересную музыку, чем мы. Поэтому все шансы есть. Посмотрим, как фишка ляжет.
— На протяжении года вы рассказывали, что работаете над пятью проектами параллельно. Можно небольшой апдейт: что это за проекты?
— У одного очень хорошего продюсера, выпустившего «Черного клановца» и «Прочь», лежат два моих сценария. Он готов за них браться, вопрос — в каком порядке. Проекты не особо дорогие, но сработают только при наличии звезд, поэтому все упирается в кастинг.
Еще мы с Люком Бессоном готовили ремейк плохого японского фильма с гениальной идеей. Адаптировали под американский рынок, сделали три классных драфта в духе Тони Скотта, но начались проблемы с авторскими правами. В отличие от западного мира, в Японии права на экранизацию принадлежат не двум-трем компаниям, а двенадцати инвесторам. Не знаю, выйдет ли фильм в конце концов или нет, но очень горжусь сценарием.
Еще есть ТВ-сериал.
— «Карамора» с Данилой Козловским?
— Нет, от него я отказался в пользу американского проекта. У ребят с ТВ-3, отвечающих за «Карамору», остался крепкий сценарий, над которым я работал с Сашей Фоминым, и снятый мною пилот.
— А нет опасения, что кто-то другой снимет сериал хуже, чем могли бы снять вы?
—Есть. Но я и так доволен не всем, что снял. Очень надеюсь, что ребята переснимут одну сцену, в самом начале, — накала маловато. Возможно, даже Данила и доснимет.
— Как вы, кстати, относитесь к его режиссерским амбициям?
— Считаю, что надо снимать, если хочется. Данила — сумасшедший трудоголик. Есть хорошие примеры актеров, переквалифицировавшихся в режиссеры. Мел Гибсон, например. Чарли Чаплин со своим «Великим диктатором». У меня в данном плане нет предрассудков. Это в детстве я говорил: «Режиссура — мое! Не смейте сюда лезть!» А теперь понимаю: чем больше будет режиссеров, тем больше будет хороших фильмов — в конечном счете выиграют все. Поэтому я Козловского очень поддерживаю.
В России выпендриваться не привыкли, все снимают аккуратно.
— Вернемся тогда к американскому проекту.
— Шоураннер топовых шпионских триллеров сказал, что сценарий сериала — самое свежее из того, что он читал за последнее время. Загвоздка в том, что канал, с которым он сотрудничает, не готов запускать такой масштабный проект — приходится ждать окончания его контракта. Сюжет мы с Ладо Кватанией придумали лет 10 назад. Изначально должен был выйти трехчасовой полнометражный фильм, но американские продюсеры посоветовали превратить его в восьмисерийку с огромным количеством фишек и неожиданных ходов.
Еще я только что закончил адаптацию бестселлера The New York Times «Покидая Берлин» о 1949-м, когда американцы отправляли самолеты с продуктами в раздробленный Берлин. Это история еврейского писателя, сбежавшего в свое время из Германии в США, где он стал успешным сценаристом, но из-за тяги к коммунизму конгрессмен Никсон выкинул его из страны и отправил обратно, уже в ГДР. Герой обнаруживает разрушенный город вместо социалистического рая и путается в нитях шпионских интриг. Проект многообещающий, посмотрим.
Но самый мой любимый проект — вестерн. В духе «Старикам тут не место», только если бы его написал Тарантино. У меня гениальный соавтор, которого посчастливилось найти в самом начале его пути. Понимаю, это звучит крайне претенциозно, но он пишет диалоги то как у братьев Коэнов, то как у Квентина, — настолько высокий уровень. Но опять же, пока это лишь слова. Посмотрим, получится запустить его в работу или нет.
— Давайте поговорим о кинопрокате. Кажется, что стриминговые платформы сегодня побеждают кинотеатры. Когда-нибудь режиссеры и продюсеры перестанут окончательно зависеть от количества проданных прокатных лицензий и билетов?
— Не перестанут, париться будут всегда. Кино — это лотерея. А вдруг мой фильм сейчас выстрелит и я разбогатею? Netflix, например, забирает лотерейный билет, взамен предлагая создателям компенсацию в виде больших гонораров. Что неплохо, но мне хочется сохранить небольшую надежду на оглушительный успех, который при желании можно монетизировать в квартирку в Монако.
— В чем принципиальная разница между киноиндустрией на Западе и в России?
— В бюджетах и конечных целях. Самая простая съемочная смена там будет стоить $70 тыс., и все работают на результат. Конкуренция слишком высокая, чтобы пускать все на самотек.
Сложно бывает с юристами — при каждом удобном случае все подают друг на друга в суд. Не дай бог пистолет выстрелит на съемочной площадке без предупреждения, это же прямой повод для искового заявления. Поэтому часто доходит до абсурда: «Внимание! Передаю пистолет артисту. Артист, ты в курсе, что пистолет заряжен? А ты в курсе, что буфетчица в курсе, что он заряжен?»
Всех до единого надо оповестить о заряженном пистолете. У нас бы просто надели беруши и сняли уже 20 раз эту несчастную сцену, и никто бы при этом не пострадал. Нет, конечно, погоня за безопасностью — это здраво, но зачем же переигрывать?
— В российском кино тоже полно странностей. Что вы думаете о привычке Минкульта передвигать даты западных премьер в угоду отечественным патриотическим фильмам?
— Если есть конкурентный рынок, пусть он будет открытым. С другой стороны, если госструктура дает свои деньги на фильм и может помочь создателям отбить их, подвинув в прокате фильм «враждебной» страны, это очень логичный и ожидаемый ход. Хотя почему бы не попробовать начать делать хорошее кино, которое будет составлять реальную конкуренцию западным картинам?
— К слову о хорошем кино. Почему «Я худею» — единственная за последнее время нестыдная российская комедия? Наши режиссеры, кажется, совсем отошли от этого жанра в сторону арт-хауса.
— Просто режиссер Леша Нужный и сценарист Коля Куликов — отличная команда. Вообще, там все сошлось: и кастинг отличный, и инвесторы прекрасные. Кстати, я — единственный дурачок, вложивший личные деньги. Вообще-то так не принято, но после прочтения сценария я сразу поверил, что они отобьются. У меня и задача стояла — просто не потерять бабки и поучаствовать в хорошем кино.
— Так все-таки нет ощущения, что российское кино — все больше про драму, про надлом?
— Это же режиссерский взгляд на мир, а не тенденция. Художники снимают то, что чувствуют. Здорово, что люди выражают эмоции посредством кинематографа, пусть даже кассово это почти не выгодно.
— А что нужно зрителю?
— Запрос вычисляется элементарно: зрители голосуют рублем в кассе кинотеатра. Если бы я хотел стать кассовым российским режиссером, работал бы иначе. Но у меня другая задача — снимать кино, понятное зрителям во всем мире. В России на данный момент нет второго режиссера, который сможет снять фильм на английском, как я.
— Но то, что происходит в России, вам интересно?
— Я ни за чем не слежу. Почти перестал читать новости, реже стал заходить в Facebook — и мой мир резко преобразился. Эдакая тактика страуса с головой в песке. Я не стремлюсь быть в курсе всего, что творится в России, мне важнее держать руку на пульсе мировой культуры. Но обязательно посмотрю призеров «Кинотавра», ту же «Верность» Сайфуллаевой и «Быка» Акопова.
— Но за делом Ивана Голунова вы же наверняка следили? Это история, достойная экранизации?
— Все наше время в итоге будет превращено в гениальнейшее кино. Да, историю Ивана можно превратить в сценарий фильм о трех днях под арестом. Очень много крутых драм происходит в сжатых пространстве и времени. Даже о том, как мы с вами в «Старбаксе» сидим, можно сделать захватывающий триллер. Помните оскароносный «В центре внимания»? Один из моих любимых фильмов, я трижды ходил на него в кино. Трижды. На почти трехчасовую драму. Ну как это возможно? А меж тем там всего одна лишняя сцена. Просто нужно уметь писать и снимать.
— Кстати, на чьих примерах фильмов вы учитесь снимать? Помимо очевидных режиссеров, конечно.
— Смотрю хорошее кино нон-стоп. Иногда балуюсь легкими наркотиками в виде плоховатых фильмов. Не откровенного бреда, конечно, но средненьких. Низкобюджетные хорроры люблю, например. Плохое кино учит снимать почти так же, как хорошее.
— А читаете что?
— Признаюсь: я столько читаю онлайн и перебираю столько сценариев, что становится попросту лень открыть книгу. Это беда, потому что от последней прочитанной книги я до сих пор в восторге. Кстати, очень рекомендую — «Кинокомпания Ким Чен Ир представляет». Реальная история про то, как в 70-х годах Ким Чен Ир похитил главного южнокорейского режиссера и его бывшую жену, топовую актрису, и заставил их снимать стыдное пропагандистское кино. Они же намеренно снимали хорошее, чтобы в итоге поехать на международный фестиваль и сбежать. Еще там очень интересно описана история разделения Кореи, борьба Советского Союза и Америки. Тогда, кстати, корейцы придумали поговорку: «Когда дерутся киты, хребты ломают креветки». Это очень врезалось в голову.
— В одном интервью вы рассказывали, что депрессивное состояние настигло вас, когда в Индонезии случилось цунами. Что еще может вас огорчить?
— Вот недавно я прочитал, что Европу ждет самое горячее лето с 2003 года, а тогда, к слову, только во Франции погибли больше пятнадцати тысяч человек. Я понимаю, что еще чуть-чуть — и все, ничего не останется. Стараюсь часто об этом не думать и делать что-то по мере своих сил: не использовать пластик, например. А вообще я вчера прочитал жуткую фразу какого-то профессора. Он утверждает, что примерно две тысячи человек на Земле физически и финансово противостоят нашему шансу на спасение, и скоро каждый дальновидный человек будет обязан попытаться убить одного из них. Это не может не огорчать. Не хотелось бы, чтобы моим детям приходилось кочевать из точки в точку в поисках воды.
— А за те три года, пока вы ничего не снимали, апатия не накатывала?
— Вовсе нет. Я три года рос. Много писал, думал, периодически снимал. Хорошо, что не снял большое кино сразу после «Хардкора». Хотя тут я сам виноват — как мудак отказался от фильма с бюджетом $50 млн, гениальными продюсерами, крепким сценарием, гонораром около $1 млн и Мэттью Макконахи в главной роли.
— Как это — отказались?
— Три года, пока снимался «Хардкор», я не болел. Вдруг наутро после премьерного показа в Москве организм решил, что можно выдохнуть, и я попал в больницу с пневмонией. Я лежал в полном бреду, мне прислали контракт — я не подписал, пробубнил, что хочу делать только свое кино. Я тогда вообще ничего не соображал и после выписки ничего не помнил. Потом позвонил продюсерам, а они сообщили, что отдали проект другой команде. В итоге фильм так и не запустили, но сейчас планируют сериал. Зато у меня окончательно сложился пазл «моего кино»: я теперь точно знаю, как написать сильный сценарий, и точнее чувствую, что я хочу сказать той или иной работой.
Сейчас, за что ни возьмусь, все сниму хорошо. По крайней мере, так чувствую. При этом не устаю повторять любимую фразу — «вскрытие покажет». Можно сколько угодно болтать, давайте дождемся результатов.
Читайте также:
Дмитрий Фалалеев, U Skillz: «Идея волевого и яркого лидера отмирает»
Фотожурналист Сергей Пономарев — о пустой Москве, сторителлинге и войне
Найк Борзов: «В какой-то момент я думал, а продолжать ли заниматься музыкой»
Материал заимствован из архива статей РБК Стиль