… Ещё недели через полторы епископ Варсонофий и профессор Абросимов решили съездить в Нило-Сорскую пустынь. Фресок там не было, но учёному хотелось побывать в знаменитой пустыни, да и Варсонофий бывал там лишь однажды.
Недалёкая дорога была в хорошем состоянии, при этом почти и без пыли, погода хорошая, местность красивая. Хорошо было ехать и разговаривать, будто и отступили тревоги дня сегодняшнего. Петя сидел спиной к извозчику, лицом к дяде и епископу. Он невольно слышал разговор, но не вдумывался в него, крутил стриженой в гимназической фуражке головой по сторонам. Вытянув руку, сорвал жёлтые шарики придорожной пижмы, и все ощутили тонкий аптечный запах. На козлах сидел молчаливый, похожий на цыгана Ефим, уверенно правил послушной монастырской лошадкой.
- Я ведь, владыка, по молодости мечтал о монашеском подвиге. Вот, именно Нил, был для меня неким образцом… А потом столкнулся с действительностью, попробовав себя трудником в одном из монастырей…
- Ниловой традиции не увидели, а увидели много суеты, - продолжил его мысль Варсонофий.
- Именно так, - согласился искусствовед. - А традиция великая. Впрочем, и тогда не получившая широкого признания и распространения…
- Да… Это, скорее, личное делание, - кивнул Варсонофий.
- Не всякому по силам такое отречение от мира, от государства, - продолжил свою мысль профессор.
- Но при этом «отречении от государства», едино с ярым «государственником» Иосифом Волоцким против ереси жидовствующих выступил. Яростно выступил со всем пониманием государственной важности избавления от этой ереси…
- Да-да, - кивнул Абросимов. - Удивительно, ересь разрушавшая основы православной веры и государства, проникла в самую верхушку, в самую голову, в великокняжеские покои. Судьба государства решалась.
- Да, и вот тут наш нестяжатель сказал своё слово.
- Да, вместе с государственником…
- И что удивительно – оба были услышаны…
Епископ и профессор переглянулись и улыбнулись.
- А как вам показались эти места, молодой человек? - спросил Варсонофий Петю. Тот покраснел, улыбнулся и ответил:
- Я бы хотел здесь жить.
Места же вдоль дороги были очень красивы: поля поспевающей ржи перемежались сенокосными лугами, берёзовые и осиновые островки посреди полей и лугов сияли солнечной листвой, мягкий ветерок оглаживал травы и листву, по безмятежно голубому небу неторопливо плыло единственное белое круглое облако.
И ещё чёрным крестиком висел в небе коршун, высматривая добычу. И вот нацеленной стрелой пал вниз…
Поля и луга сменились лесом, довольно густым. Дорога стала хуже, местами это была уже старая гать через болотину. Сбоку журчала речка Сорка.
- Какая же глушь здесь была во времена преподобного, - сказал Абросимов.
- Да, - отозвался Варсонофий. И добавил: - После путешествия и жизни на православном Востоке Нил создал здесь первую на Руси пустынь. Искал уединения…
Дорога ушла чуть в сторону от реки. Но видна была водяная мельница, а за ней, в лесу келья-избушка и (Варсонофий знал) колодец самого Нила … А впереди покосившийся деревянный забор, за ним каменная церковь с невысокой колокольней и кирпичный братский корпус. Ещё одна церковь чуть в стороне, за ней – монастырское кладбище.
- Ну, вот и приехали.
Навстречу им спешил настоятель, низкорослый, плотный, седобородый.
- Как же отец Илья нас увидел? - покачал головой и улыбнулся Варсонофий.
А вскоре, после лёгкой трапезы в гостиничном доме, они осматривали пустынь. Было тут всё довольно бедно, хоть и аккуратно, благопристойно, а при этом неустроенно… Как-то сразу вспоминалось, что основатель, Нил, не придавал значения внешнему, земному. Он ведь и церковь каменную не велел строить, это уж недавнее девятнадцатого века строение… Да что там – ведь Нил и себя-то, то есть тело своё, велел в болоте похоронить. Этого, правда, братия не исполнила. Да и само место… Пока ехали сюда, было по пути много более красивых и пригодных для житья мест… Впрочем, когда-то жизнь в пустыни предполагала отдельные кельи-скиты по образцу Афона, так завёл ещё основатель. И, наверное, это было более органично и красиво – домики-кельи, разбросанные вокруг невысокого насыпного холма с деревянной небогатой церковью…
Дух великого нестяжателя будто витал над этой местностью, призывая к смирению и пренебрежению земными богатствами и благами.
- Но смиренный инок Нил Сорский будучи призван на собор в Москву вместе с учеником своим Паисием Ярославовым выступил непримиримым борцом с ересью жидовствующих, едва не захватившей полностью высшие слои тогдашнего общества. И в этой борьбе с ересью Нил оказался един со своим оппонентом Иосифом Волоцким, с которым не соглашался по поводу монастырских земель и прочих земных богатств, - рассказывал им отец Илья, пока шли к колодчику Нила.
Епископ, профессор и Петя, уважительно слушали то, о чём только что, по пути сюда, говорили.
Вернувшись, зашли в храм, помолились над гробницей святого…
- Отец Илья, а что описали у вас ценности? - спросил Аркадий Иванович Абросимов.
- Описали, хотя особых ценностей у нас нет…
- А хлеб? - спросил Варсонофий.
- Весь изъяли, подчистую, - ответил священник. - Спасибо прихожане из соседней деревни привезли мешок, - сказал, понизив голос. - Да нам троим-то много и не надо.
Кроме отца Ильи в пустыни были лишь два монаха.
Варсонофий знал, что ещё недавно их было десять, но не стал и спрашивать, где остальные. Времена такие – каждый выбирает сам, где ему быть, и судить людей за это нельзя.
Собрались уезжать. Вдруг из-за угла братского корпуса вышел, приплясывая, человек в каком-то армяке, подпоясанном верёвкой и надетом, кажется, на голое тело. Из-под армяка торчали портки, босые ноги были черны от грязи. Белый пушок обрамлял розоватую лысину, борода у странного человека была белая, жиденькая, а глаза голубые. И когда он взглядывал на людей, они почему-то отводили глаза. Это и был блаженный Ваня, бродивший от монастыря к монастырю, от церкви к церкви…
Он подплясал, что-то наигрывая даже на губе, к отъезжающим. Отец Илья хотел, было, прикрикнуть на него, но Ваня сам погрозил ему чёрным корявым пальцем, а Варсонофию подал, достав из кармана, перо, наверное, куриное:
- Это тебе – летать!
- Это тебе – писать! - подал другое перо профессору.
- Это тебе – ждать! - подал Пете камушек.
- А тебе и этак хорошо! - сказал кучеру Ефиму и вытащил из-за пазухи помятый гриб подосиновик.
Снова погрозил пальцем отцу Илье и побежал к церкви…
Ефим сердито откинул гриб в траву.
- Вчера пришёл к нам, - будто оправдываясь, сказал настоятель.
- Вы покормите его, одежду дайте, - сказал епископ. Хотел выкинуть перо, но не выбросил, а подал Ефиму, тот суну перо за кожаный монашеский пояс.
Когда сели в коляску отец Илья вдруг оживился:
- Вы, владыка, по пути-то в лесок зайдите. Грибов-то, и правда, тьма! Мы сейчас грибами спасаемся, и на зиму заготавливаем.
- Сто лет за грибами не ходил, - добродушно улыбнулся епископ.
- И я, - сказал и тоже улыбнулся профессор.
- И я! - воскликнул Петя.
- Да где же вы собираете-то? - спросил епископ у настоятеля.
- А как в лес заедете, так на любую сторону заходите, далеко-то и ходить не надо, - сказал отец Илья и тоже как-то по-детски улыбнулся.
- Ну, с Богом! - коляска тронулась.
- Ну, как тебе, Петя? - спросил дядя племянника, когда несколько отъехали от пустыни.
- Хорошо. Вот тут бы я и пожил. Небо здесь близко, - опять неожиданно серьёзно ответил подросток. Он разжал кулак, посмотрел на камушек, поданный ему блаженным, и убрал во внутренний карман куртки.
Варсонофий внимательно посмотрел на него и ничего не сказал.
Сейчас он особенно остро ощутил умирание великой, по слову писателя Муравьёва, Северной Фиваиды. И ему было грустно от того, что происходит это, пусть и не по его вине, но во время его церковного правления.
Заехали в лес.
- Ну, что, пойдём за грибами? - Варсонофий спросил.
- Да! - крикнул Петя.
Ефим, привязал лошадь к дереву, там, где было побольше сочной травы.
- Ты, Петя далеко не уходи, предупредил племянника Аркадий Иванович.
- А во что собирать-то будем? - задал вопрос Варсонофий.
- Да? - спросил и профессор.
Ефим почесал голову. Достал из-под сидения коляски какую-то тряпку, развернул, оказала она довольно большой. Связал её углы сверху узелком, получилось подобие кошёлки…
- Гриб, гриб! - это Петя, не дожидаясь остальных, шагнул в лес и сразу же нашёл подберёзовик.
- Обабок, - равнодушно сказал Ефим.
- Ничего, в грибницу сгодится. Молодец, Пётр, - похвалил владыка мальчика.
И вдруг увидели бегущего по дороге со стороны пустыни человека, монаха, который нёс что-то на обоих плечах.
- Слава Богу, не далеко уехали, - сказал монах, невысокий и коренастый, сильно заросший бородой, но с молодыми глазами.
Он поставил на дорогу два пестеря из берёсты с верёвочными лямками.
- Отец Илья вам передал, а то куда грибы-то…
Варсонофий покачал головой и улыбнулся.
- Придётся тебе, Ефим, завтра снова к ним съездить, пестери вернуть.
Ефим невозмутимо кивнул.
- Благослови, владыка, - склонил голову монах.
Епископ благословил его, и монах так же споро побежал обратно.
- Ну, вот – теперь мы как настоящие грибники, - сказал профессор и взял один пестерь. Сразу же осмотрел его, заглянул внутрь и даже, кажется, обнюхал. - Удивительно талантлив наш народ на всякое ремесло и рукоделие! - сказал восхищённо.
Второй пестерь взял Варсонофий. Кошёлку – Петя.
- Я далеко не пойду, тут у дороги пособираю, в коляску буду складывать, - сказал Ефим.
И, наконец, вошли в лес. Пахло прелью, травой и хвоей, мягко прожимавшейся под ногами.
- Есть! Какой красавец! - крикнул профессор.
- И у меня есть! - отозвался Петя.
Варсонофий не кричал, он шёл с застывшей в бороде улыбкой, пригибался под разлапистыми ёлками, отодвигая тоненькие осинки. И грибы, один за другим опускались в пестерь за спину. Их, действительно, было много – белых, подосиновиков, «обабков»… «Господи, как хорошо! - думал Варсонофий. - Какое это простое и светлое счастье – собирание грибов. Спасибо отцу Илье… Славный монах. Убереги его, Господи, от гонений».
Петя и профессор перекликались где-то в стороне, неподалёку. Но их крики даже не нарушали, а подчёркивали тишину леса, - наполненную шелестов листвы, быстрой стукотнёй дятла, чивканьем птиц… Варсонофий хотел ступить, но отшагнул назад: череп какого-то небольшого животного, возможно лисы, белый сухой лежал в траве. И здесь, среди жизни, смерть напоминала о себе…
Епископ поднял глаза и увидел под высоченной разлапистой, в два обхвата толщиной елью огромный, чуть не в рост человека муравейник. Крупный лесные муравьи сновали туда-сюда, кто-то тащил на себе хвоины, три или четыре муравья тянули мёртвую гусеницу… Варсонофий смотрел на муравьиную жизнь и всё больше видел в ней удивительную слаженность, продуманность. Он наблюдал дороги, по которым муравьи уходили из муравейника и по которым возвращались домой. Миллионы насекомых шли каждый по своему делу и нигде не сталкивались, не мешали друг другу. Они строили свой муравейник… И вспомнился вдруг рассказ Чечурина про африканских муравьёв и споры каких-то грибов, проникающие в их головы. «Хорошо, что мы не в Африке живём, у нас и грибы нормальные и муравьи здоровые», - подумал Варсонофий и по-детски улыбнулся.
Он понял, что не слышит профессора и Петю. Пошёл в их сторону, крикнул:
- Петя!
- Я здесь! - звонко откликнулся Петя совсем рядом.
- Аркадий Иванович! - снова крикнул епископ, но ответа не было.
Петя подошёл к нему, едва таща свою кошёлку полную грибов:
- Вот сколько! - выдохнул он, и губы его растянулись в широкую улыбку.
- Молодец. А где же твой дядя?
- Да он где-то рядом был.
Петя только сейчас понял, что уже давно не перекликался с Аркадием Ивановичем. Осмотрелся по сторонам и тоже крикнул:
- Дядя! Аркадий Иванович!
- Эй! - раздался голос из-за их спин.
- Там, - указал епископ и двинулся на голос.
Петя пошёл за ним, но через несколько шагов остановился:
- Это, мне кажется, не он…
- Эй! - снова раздался крик уже совсем близко, и оба поняли, что кричит Ефим.
Вышли на дорогу, увидели лошадь, коляску и Ефима. Профессора не было.
Стали снова кричать. Бесполезно…
- Не так надо, - сказал Ефим. - Когда я махну рукой, все вместе кричим. Он застыл с поднятой рукой и махнул, когда на какое-то мгновение лес замер, утих ветер, шелест, птицы…
- Э-э-эй!
И через несколько секунд услышали слабый крик в ответ.
- Идите за мной и не отставайте, - взял на себя командование Ефим. Оказалось, что он очень хорошо ориентируется в лесу. Шёл прямо на всё более слышимые крики профессора…
Вот уже совсем рядом его голос, но самого не видно…
- Я здесь.
Подняли головы и увидели его довольно высоко забравшимся на ель.
- Что вы там делаете, профессор? Слезайте! - крикнул Варсонофий.
Профессор стал неуклюже слезать. Ветки были толстые, одна за одной, как лесенка, поэтому спустился он благополучно.
- Петя, я просил тебя кричать и отзываться на мой крик, - строго сказал Аркадий Иванович, оправляя пиджак.
- Я кричал…
- Вы зачем на дерево взбирались, профессор? - снова спросил, не скрывая улыбку, епископ.
- Я пытался увидеть дорогу или Нилову пустынь, ну, что-нибудь…
- Пойдёмте, - сказал Ефим, прерывая разговор, и уверенно пошагал обратно к коляске.
Профессор подхватил свой пестерь, стоявший под деревом и шёл, стараясь ни на шаг е отстать от проводника, Петя и Варсонофий шли за ними. По пути Петя нашёл ещё два белых гриба.
У коляски ещё осмотрели свои трофеи. Профессор уже, кажется, забыл пережитый страх и, откинув крышку пестеря, показал, что он на половину полный. Сверху лежал замечательный белый гриб с крепкой, блестящей, будто помазанной маслом шляпой, с ножкой, словно выточенной из кости:
- Каков молодец, а!
Меньше всех набрал Варсонофий. А больше всех – Ефим: дно коляски в несколько слоёв было завалено грибами.
Стали перекладывать грибы из коляски в пестери. Петин узел с грибами Ефим сунул себе по ноги… Кое-как устроились и, наконец-то, тронулись дальше. Застоявшаяся и искусанная оводами лошадь побежало ходко.
Когда выехали на большую дорогу, увидели едущие от стоящей чуть в стороне от большака деревни три телеги, гружёные мешками, по-видимому, с зерном. На телегах сидели по три-четыре человека с винтовками. В одном из них Варсонофий узнал чекиста Полякова, участвовавшего в описи монастырских ценностей.
Позади телег ещё ехала коляска с открытым верхом, в ней трое, двое из них с винтовками, похоже, что это конвоиры, ну, а между ними арестованный.
- Ефим, поторопись, - обратился епископ к монаху-извозчику. Ему не хотелось, чтобы обоз выехал на дорогу впереди них.
Ефим понукнул лошадь, и коляска бойко покатилась, оставляя позади телеги с реквизированным хлебом.
Варсонофий, оглянувшись на обоз – телеги и коляску – вспомнил рассказ Евгении, дочери отца Иоанна Иванова, что и его вот так же увозили при аресте, может, на этой же самой коляске.
И сейчас он стал рассказывать Абросимову об этом, будто пресекая для себя всякую возможность забыть об участи арестованного священника.
- Вот так-то у нас взяли вот эти самые «товарищи» отца Иоанна Иванова. А он лишь хотел спасти да и спас членов комиссии от расправы… Забрали, увезли в Череповец, в тюрьму кинули…
… Далее дело было так: священник соседней Ильинской церкви отец Александр Фомин письменно известил о случившемся епископа Кирилловского Варсонофия. В ответ владыка предписал отцу Александру подать в Кирилловский исполком от имени прихожан заявление о невиновности арестованного с просьбой освободить его до производства формального дознания. Отец Александр попросил собраться приходской совет, что на следующий день и сделали. Но крестьяне, к его удивлению, уже составили свою резолюцию и даже собрали под ней несколько десятков подписей. «Совет приходский просит Кирилловский исполнительный комитет освободить священника Иванова, так как Ферапонтовский приход большой, и некому исполнять требы, а если нельзя освободить, то дать другого священника», - гласил «документ».
- Мужики, ну, это же глупость полная, Совету всё равно есть или некому исполнять требы. Да и как же это – если не освободить, то дать другого? Кто же так просит за человека?.. Надо собрать свидетельства того, что происходило на самом деле и добиваться освобождения отца Иоанна. Он же ни в чём не виноват! - убеждал крестьян отец Александр.
Мужики головы почесали и разошлись. Говорят, что даже кто-то написал свои свидетельские показания и понёс к отцу Александру, но по пути его перехватили сельские «активисты» и бумагу отобрали…
Всё это время отец Иоанн томился в Череповецкой тюрьме.
Лишь через два месяца приехал в Череповец его сын Борис, но к отцу его не допустили, и он поехал в Ферапонтово. Сам стал искать свидетелей произошедшего, разговаривал с монахинями, с прихожанами, со священником Александром Фоминым.
Тем временем, назначенный благочинным отец Александр, по просьбе владыки Варсонофия написал рапорт в Новгородскую Консисторию. Оттуда пришло предписание: «… местному благочинному принять все меры, какие он найдет возможными к скорейшему освобождению священника отца Иоанна Иванова, пригласив к содействию и приходский Совет при Ферапонтове монастыре...» С чего начали – к тому и вернулись. Тем временем отец Иоанн сидел в тюрьме уже третий месяц.
Наконец, усилиями сына Бориса и благочинного Александра Фомина, прихожанами было составлено, подписано и отправлено в Череповецкую ЧК новое прошение: «Мы, прихожане Ферапонтовской церкви, православные христиане, заявляем, что арестованный Советскою властию священник Иоанн Иванов арестован невинно, по недоразумению: как в храме, так и на улице 6 мая собравшихся прихожан он не возбуждал к насилиям против Комиссии, производившей опись церковного имущества; в храме он обязан был объявить прихожанам о приезде Комиссии, так как ранее нами же об этом было сделано постановление 11 марта и 8 апреля, а на улице он, напротив, уговаривал толпу не делать никаких насилий членам Комиссии. А потому, выражая свое горькое сожаление о происшедшем от нас печальном для отца Иоанна Иванова случае, мы, верующие, просим Революционный Трибунал немедленно освободить невинно арестованного священника Иоанна Иванова и считать его оправданным».
Подписали прошение прихожане двенадцати деревень Ферапонтовского прихода.
Но, это обращение, по-видимому, не произвело на «революционный трибунал» никакого особого впечатления. И это и последующие обращения оставались без ответа, священник Иоанн Иванов продолжал находиться в тюрьме. Причём, ему так и не было предъявлено никакого обвинения. Его сын Борис, преподаватель Московской семинарии и лично знавший многих из церковного высшего руководства, обратился с прошением к Митрополиту Арсению (Стадницкому). «Я прибыл в Ферапонтов монастырь и здесь, со скорбным сердцем ознакомился с деятельностью моего отца и с историей его дела до настоящего времени. Мысленно целуя его узы и раны, я вижу в нем страдальца за Имя Божие и преклоняюсь пред его подвигом», - писал Борис Иванов владыке Арсению. Митрополит Арсений направил письмо епископу Варсонофию с просьбой договориться с местной властью о смягчении участи Иоанна Иванова…
- Написал я очередное ходатайство на губернские власти, но никакого ответа пока не получил. Бедный отец Иоанн… Дочери его Евгении продукты собирали, денег дали… Не знаю, что ещё предпринять… - говорил Варсонофий Абросимову. Тот рассказал о недавней встрече с Борисом в Ферапонтове.
- Что же он ко мне-то не заехал? - укоризненно покачал головой епископ и вздохнул.
Въехали в Кириллов, проезжали мимо почты. Как раз парень-разносчик, с кожаной сумкой через плечо, вышел на крыльцо.
Епископ, увидев его, окликнул Ефима:
- Останови! - и подозвал почтальона: - Молодой человек, давайте-ка сюда нашу почту!
Парень немного растерялся, но поспешно подошёл, порылся в сумке, подал владыке конверт и газету - «Известия Кирилловского Совета».
- Благодарствую, Бог с тобой! Поехали Ефим.
Первым делом Варсонофий посмотрел от кого письмо, ничего не сказал и отложил конверт. Затем развернул газету и сразу же внимательно начал читать передовую статью. Вертикальная морщина между бровей становилось глубже, лицо бледнело.
- Что случилось, владыка? - спросил профессор.
- Они убили его, - подавая газету, ответил епископ.
Абросимов начал читать и воскликнул:
- Они сошли с ума!
- Что, дядя? - спросил тревожно Петя.
- Царя убили.
Мальчик побледнел:
- Что же теперь будет?.. Зачем это?.. Такой красивый был… Ведь всё врали про него, - мальчик говорил быстро, неразборчиво, слёзы потекли…
- Ну, ну, Петя, - хотел успокоить его дядя, но и у него задрожали губы.
- Сегодня вечером отслужу панихиду, - сказал Варсонофий.
- Мы придём, - ответил Абросимов.
- Сообщают, что семья жива, в надёжном месте, - сказал епископ.
- Да… Ну, это уж было бы… совсем, - закивал профессор.
Коляска остановилась у двухэтажного дома, в котором жили профессор с племянником, и они вышли. Ефим понукнул лошадь, и коляска поехала к монастырю. С запада небо затягивали тучи, надвигалась гроза…
Высокий человек в тёмном костюме и в неподходящей к костюму кепке спускался по лестнице им навстречу с газетой в руке.
- Здравствуйте, профессор Абросимов, если не ошибаюсь?
- Да, с кем имею честь?
- Николай Николаевич Чечурин, фотограф. А вот с этим молодым человеком мы уже знакомы… - Читали? - показал профессору газету.
- Да…
Чечурин ждал ещё каких-то слов, но не дождался. Профессор шагнул на лестничную площадку, достал из кармана ключ.
- Возьмите, - Чечурин подал ему газету. - У меня есть ещё. - И пошёл по лестнице вниз. - И заходите на чай. Поговорим. Кстати, и карточка готова.
- Какая карточка, о чём вы? - спросил Абросимов, но Чечурин не ответил, промолчал и Петя.
Газетный текст (перепечатка из центральных «Известий») гласил: «18-го июля состоялось первое заседание Президиума Ц. И. К. 5-го созыва. Председательствовал тов. Свердлов. Присутствовали члены Президиума: Аванесов, Сосновский, Теодорович, Владимирский, Максимов, Смидович, Розенгольц, Митрофанов и Розинь.
Председатель тов. Свердлов оглашает только что полученное по прямому проводу сообщение от Областного Уральского Совета о расстреле бывшего царя Николая Романова. В последние дни столице Красного Урала Екатеринбургу серьёзно угрожала опасность приближения чехо-словацких банд. В то же время был раскрыт новый заговор контр-революционеров, имевший целью вырвать из рук Советской власти коронованного палача. Ввиду этого Президиум Уральского Областного Совета постановил расстрелять Николая Романова, что и было приведено в исполнение 16-го июля.
Жена и сын Николая Романова отправлены в надёжное место. Документы о раскрытом заговоре высланы в Москву со специальным курьером.
Сделав это сообщение, тов. Свердлов напоминает историю перевода Николая Романова из Тобольска в Екатеринбург после раскрытия такой же организации белогвардейцев, подготавливавшей побег Николая Романова. В последнее время предполагалось предать бывшего царя суду за все его преступления против народа, и только события последнего времени помешали осуществлению этого.
Президиум Ц. И. К., обсудив все обстоятельства, заставившие Уральский Областной Совет принять решение о расстреле Николая Романова, постановил: Всероссийский Ц. И. К., в лице своего Президиума, признает решение Уральского Областного Совета правильным».