Они уходят, выполнив заданье,
Их отзывают в Высшие Миры,
Неведомые нашему сознанью,
По правилам космической игры.
Они уходят не допев куплета,
Когда в их честь оркестр играет туш
Актеры, музыканты и поэты -
Целители уставших наших душ...
Игорь Тальков
О Вечности...
Бродский воспринимал смерть как очень важную проблему.
Смерть его занимала, он о ней много и серьезно думал, равно как и писал. Пожалуй, половина того, что он написал, — это ожидание смерти, даже попытка «переживания» смерти, чего человек по определению сделать не может...
Бродский, конечно, понимал, что жить ему остается не очень долго. Я помню момент, когда он мне сказал: «Врачи дают мне семь лет». (Это было сразу после получения Нобелевской премии, после этого он и прожил около семи лет.) При этом он добавил: «Но если вдуматься, то семь лет — это большой срок. Можно еще очень многое сделать, почувствовать, испытать».
Тем не менее Бродскому было тяжело осознавать, что ему отмерен недолгий земной срок, потому что под конец жизни он обрел счастье в личной жизни.
До этого он его не имел.
В этом смысле я его очень хорошо понимал, потому что и сам долгое время был в личной жизни несчастлив. Это нас в некотором смысле сближало.
А вот под конец жизни он стал счастлив как, впрочем, и я.
Как-то он тихо сказал моей жене, указывая на свою жену и маленькую дочь: «Жаль покидать их. Как они будут жить одни?» Когда Бродский ушел из жизни, его дочери было три года.
Кстати, эта девочка была очень похожа на мать Бродского...
Из интервью с Томасом Венцлова
газета «Культура» (№2, 2007)
Критерии
"...с маленькой смертью встреча" Гарсиа Лорка
Маленькая смерть собаки.
Маленькая смерть птицы.
Нормальные размеры
Человеческой смерти...
Иосиф Бродский
Когда человек умирает,
Изменяются его портреты.
По-другому глаза глядят, и губы
Улыбаются другой улыбкой.
Я заметила это, вернувшись
С похорон одного поэта.
И с тех пор проверяла часто,
И моя догадка подтвердилась.
Анна Ахматова
Много видел. Не много жил,
Где искусством почти не пахло.
Мало знал. Тяжело любил.
больше боли боялся бессилья и страха.
Мое тело висит, словно плащ на гвозде,
на взгляде, который прикован к звезде.
И она не мала. Далека.
Я далек от людей. Я стою у окна и ищу в себе силы
не сдаваться и ждать.
И в округе до черта камней.
Хватит, чтобы кидать.
Или строить могилы.
Борис Рыжий
Дождь. Ночь. Разбитое окно.
И осколки стекла застряли в воздухе,
Как листья, не подхваченные ветром.
Вдруг звон. Точно так
Обрывается жизнь человека.
Ника Турбина
Райские Яблоки
Я когда-то умру - мы когда-то всегда умираем,-
Как бы так угадать, чтоб не сам - чтобы в спину ножом:
Убиенных щадят, отпевают и балуют раем,-
Не скажу про живых, а покойников мы бережем.
В грязь ударю лицом, завалюсь покрасивее набок,
И ударит душа на ворованных клячах в галоп.
В дивных райских садах наберу бледно-розовых яблок.
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Прискакали - гляжу - пред очами не райское что-то:
Неродящий пустырь и сплошное ничто - беспредел.
И среди ничего возвышались литые ворота,
И огромный этап у ворот на ворота глядел.
Как ржанет коренной! Я смирил его ласковым словом,
Да репьи из мочал еле выдрал и гриву заплел.
Седовласый старик что-то долго возился с засовом -
И кряхтел и ворчал, и не смог отворить - и ушел.
И огромный этап не издал ни единого стона,
Лишь на корточки вдруг с онемевших колен пересел.
Здесь малина, братва,- оглушило малиновым звоном!
Все вернулось на круг, и распятый над кругом висел.
И апостол-старик — он над стражей кричал-комиссарил —
Он позвал кой-кого, и затеяли вновь отворять...
Кто-то палкой с винтом, поднатужась, об рельсу ударил —
И как ринулись все в распрекрасную ту благодать!
Я узнал старика по слезам на щеках его дряблых:
Это Пётр-старик — он апостол, а я остолоп.
Вот и кущи-сады, в коих прорва мороженых яблок...
Но сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
Всем нам блага подай, да и много ли требовал я благ?!
Мне — чтоб были друзья, да жена — чтобы пала на гроб,
Ну, а я уж для них наворую бессемечных яблок...
Жаль, сады сторожат и стреляют без промаха в лоб.
В онемевших руках свечи плавились, как в канделябрах,
А тем временем я снова поднял лошадок в галоп.
Я набрал, я натряс этих самых бессемечных яблок —
И за это меня застрелили без промаха в лоб.
И погнал я коней прочь от мест этих гиблых и зяблых,
Кони — головы вверх, но и я закусил удила.
Вдоль обрыва с кнутом по-над пропастью пазуху яблок
Я тебе привезу — ты меня и из рая ждала!
Я тебе привезу — ты меня и из рая ждала!
Владимир Высоцкий
Не о смерти
Умереть — тоже надо уметь,
на свидание к небесам
паруса выбирая тугие.
Хорошо, если выберешь сам,
хуже, если помогут другие.
Умереть — тоже надо уметь,
как прожить от признанья до сплетни,
и успеть предпоследний мазок положить,
сколотить табурет предпоследний.
Умереть — тоже надо уметь,
как бы жизнь ни ломала упрямо и часто...
Отпущенье грехов заиметь!
Ах, как этого мало для вечного счастья!
Что — грехи? Остаются стихи,
Продолжают бесчинства по свету,
не прося снисхожденья...
Кабы вправду — грехи,
а грехов-то ведь нету...
Есть просто движенье!
Булат Окуджава
Смерть — не скелет кошмарный
с длинной косой в росе.
Смерть — это тот кустарник,
в котором стоим мы все.
Это не плач похоронный,
а также не черный бант.
Смерть — это крик вороний,
черный — на красный банк.
Смерть — это все машины,
это тюрьма и сад.
Смерть — это все мужчины,
галстуки их висят.
Смерть — это стекла в бане,
в церкви, в домах — подряд!
Смерть — это все, что с нами —
ибо они — не узрят.
Смерть — это наши силы,
это наш труд и пот.
Смерть — это наши жилы,
наша душа и плоть.
Мы больше на холм не выйдем,
в наших домах огни.
Это не мы их не видим —
нас не видят они...
Иосиф Бродский
Уж сколько их упало в эту бездну,
Разверзтую вдали!
Настанет день, когда и я исчезну
С поверхности земли.
Застынет все, что пело и боролось,
Сияло и рвалось.
И зелень глаз моих, и нежный голос,
И золото волос.
И будет жизнь с ее насущным хлебом,
С забывчивостью дня.
И будет все — как будто бы под небом
И не было меня!
Изменчивой, как дети, в каждой мине,
И так недолго злой,
Любившей час, когда дрова в камине
Становятся золой.
Виолончель, и кавалькады в чаще,
И колокол в селе…
— Меня, такой живой и настоящей
На ласковой земле!
К вам всем — что мне, ни в чем
не знавшей меры,
Чужие и свои?! —
Я обращаюсь с требованьем веры
И с просьбой о любви.
И день и ночь, и письменно и устно:
За правду да и нет,
За то, что мне так часто — слишком грустно
И только двадцать лет,
За то, что мне прямая неизбежность —
Прощение обид,
За всю мою безудержную нежность
И слишком гордый вид,
За быстроту стремительных событий,
За правду, за игру…
— Послушайте!
— Еще меня любите
За то, что я умру.
Марина Цветаева
8 декабря 1913
Смерть стоит того, чтобы жить...
Виктор Цой