Второе эксклюзивное происшествие случилось со мной в моем любимом роддоме на Велозаводской. Шёл 1999 год. Муж алтарничал в Екатерининском монастыре, у владыки Тихона. первой моей дочке был один годик. Мы не смотрели телевизор, не слушали радио. Мы читали вслух жития новомучеников и исповедников российских. Думали о людях, которые пострадали за Христа в нашем, двадцатом, веке. Мы были неофитами. Это было настолько невыносимо для наших родных, что свекровь, отчаявшись с нами ужиться, помогла нам снять чудесный домик возле железнодорожной станции. Он был бревенчатый, но такой старый, что гвоздь в стену не забьешь - бревна стали от времени, как каменные. Как же мне, беременной, нравился запах шпал! Хоть с улицы не уходи. На домике, в котором мы поселились, висела блестящая мемориальная табличка: «В этом доме во время оно жил и работал Дмитрий Ульянов.» Не к добру, подумала я. И не зря.
Как - то, читая вечернее правило, я почувствовала адскую боль в спине. Легла. Мы с мужем оставили детей с моей сестрой, которая тогда жила с нами, и поехали на такси в Москву. От мамы вызвали скорую. Срок родов ещё не наступил, поэтому меня отвезли в роддом, специализирующийся на помощи недоношенным детям.
Заведующая роддомом, в приемный покой которого меня втащили под руки, скрюченную от боли, была - умница и лапочка. Весёлая, добрая, общительная женщина лет пятидесяти, полная, но ужасно шустрая. Она говорила: «Женщина рожает головой!» - такая вот любопытная концепция. Она полагала, что нужно некое полное внутреннее согласие и на зачатие, и на роды. «Скажи ей подождать! Я понимаю, ты устала, но ещё не пора. Мы всех спасём, у меня (с гордостью) тут целый этаж интенсивной терапии, но лучше бы тебе родить попозже!». Я начала посылать человеку в животе знак «кирпич», и знак «stop». Медитация дала неплохой результат, но спина все болела. Стали врачи думать, что со мной делать. Решили, сколько можно, схватки подавлять. Уложили в родблоке, тем не менее. Нацепили на живот ремень с датчиком, смотреть сердцебиение плода. Капельницу льют с генипралом, нош - пу и папаверин колят. И вот под утро меня вроде отпустило. Задремала я особым каким - то сном - и неудобно мне, и спину отлежала - а вот уснула как - то вопреки всему. Сквозь сон слышу голоса, жизнь кипит, рожениц привозят. Совсем я успокоилась. И тут - чувствую - что - то мне на мой живот ставят. Ну ставят и ставят. Мало ли, опять чего - нибудь измеряют. Сплю. Тормошат. Причём так не по - медицински, а как работники патрульно - постовой службы. Светлана, говорят, Владимировна, здравствуйте, проснитесь!! С такой интонацией, как в курехинском «Два капитана два» говорится «Вставай, с..., Колчак приехал!» - то есть ты не только просыпаешься, но сразу вскакиваешь возле кровати, точно попадая ногами в тапки и вытягиваясь во фрунт. С моего живота с ужасным грохотом упала на пол какая - то деревянная коробка. И вот я стою по стойке смирно в казенной пижаме, замотанная проводами и трубками, чуть откинув голову, чтоб увернуться от оплеухи, если такая последует, а мужчина, похожий на Лаврентия Берию листает мой паспорт, сличая мою физиономию с фотографией в документе. Как говорил Николай Эрдман, увидев себя в полный рост в зеркале в форменной шинели: «Кажется, за мной опять пришли!»
Убедившись в моем соответствии паспортным данным и подняв коробку с пола, Лаврентий весело и с большим энтузиазмом объявил, что сейчас все москвичи участвуют в выборах мэра. Мне стало стыдно: все делают важное дело, а я занимаюсь ерундой - генипрал по вене всасываю. Медсестра, проходившая по коридору, вбежала и энергично велела мне немедленно лечь. Я легла прыжком, так же как встала, и укрылась одеялом. На живот мне водрузили деревянный коробок.,Как же я далека была в тот момент от политики! В существование мэра я верила меньше, чем в бытие Бога, честное слово. Я размышляла на такие темы, как штрих-код и печать антихриста, и очень не хотела ничего подписывать. Спросонок коробка, которую нахлобучивал мне на моё пузо Лаврентий, казалась мне агрегатом для высасывания человеческих душ. Лаврентий начал свой полный неуместного радостного энтузиазма рассказ. Есть, говорил он, такой изумительный кандидат в мэры, эдакий есть, просто распрекрасный. Но вы, Светлана Владимировна, должны, понимая всю меру вашей гражданской ответственности, сосредоточится, и сделать ваш выбор! У меня заныла поясница. Этот из росатома, продолжал Лаврентий, он молодой, а тот, зато, КРЕПКИЙ ХОЗЯЙСТВЕННИК. Крепкий хозяйственник мне понравился. Сатана крепким хозяйственником быть не может - это не его, подумала я и очень, как время показало, ошиблась. После мучительной ночи, полной страха и боли, после всех этих положенных при поступлении клизм и прочих гигиенических издевательств, трудно перевоплотится вот так вдруг в ответственного гражданина, особенно, если ты им никогда и не был. Я представила себе заставку к игре «Супермарио бросс», страничку, где надо выбирать персонажа. Стало легче. Лаврентий достал бумаги и ручку. Мне понравился кандидат с фамилией, похожей на Живаго. Но Лаврентий топил за хозяйственника. В спине стрельнуло. В башке стукнуло. Принесли кашу и кофе. Я вспомнила, что давно не ела. Плюнув на свою любовь к роману Бориса Пастернака, я предательски поставила галочку крепкому хозяйственнику. Лаврентий поблагодарил, с чем - то поздравил, подарил какие - то бумажки с несимпатичными мужскими физиономиями. За них я тоже в получении расписалась. Теперь, сказал Лаврентий, бросьте ваш голосовательный бюллетень в урну. Я покрутила головой, урна стояла у выхода из палаты. Я стала аккуратно подниматься. Это было весьма нелогично - писать, писать в бумажке, заносить туда свои паспортные данные, думать, кого выбрать, а потом взять все это и выбросить. Но я смирилась со всей этой кутерьмой и готова была ради того, чтоб начать есть кашу, совершенно на все. Если бы Лаврентий велел бы мне эту бумагу съесть, я бы начала ее жевать, не задумываясь. Лаврентий остановил меня. Урной оказалась коробочка для улавливания человеческих душ. В ней была узенькая щелочка, в неё мы, совместными усилиями, засунули бумажку. Потому что, если вы не знаете, побочка от генипрала - это ужасный тремор кончностей. Руки, то есть, у меня тряслись, и бумажка в щелочку не попадала. Может, это был знак свыше, что крепкий хозяйственник нас надинамит? Лаврентий, благосклонно сверкнув на прощанье очками, ушёл извлекать из забытья ещё одну москвичку, решившую рожать в день выборов мэра. Я села есть кашу колотя ложкой по тарелке. Конечности в треморе - помните? Через пару дней меня отправили домой, подлечив поясничный прострел. Едва переступив порог нашей избушки, я велела мужу скрутить мемориальную доску и освятить дом. С тех пор агенты политических сил нас больше никогда не беспокоили.
Выборы и сейчас кажутся мне похожи на выбор персонажа компьютерной игры. Небольшая развлекуха, не меняющая сути дела.