Продолжение. Начало здесь:
Глава первая. Мамина школа
Глава вторая. Алло, мы ищем таланты!..
Глава третья. Больше хороших товаров
Глава четвёртая. Служу Советскому Союзу
Глава пятая. Сельский час
Глава шестая. Голубой огонёк
Глава седьмая. Взрослым о детях
Глава восьмая. Пионерская зорька
Глава девятая. Москва и москвичи
Глава десятая. Рейс 222
Глава одиннадцатая. Дым костра
Глава двенадцатая. Будильник
Глава 13
Программа "Время"
В детстве я понимала, что такое вечность. Вечность – это когда снова и снова будут транслировать программу «Время» с двумя говорящими головами - мужской и женской, - что, собственно, являлось занавесом дня.
- Программа «Время», - возвещала мамочка и выключала телевизор, - спать.
И это можно было пережить в любой день, кроме воскресенья. За воскресеньем следовал понедельник, а, значит, политинформация в восемь утра, к которой нужно было готовиться, то есть, заучивать передовицы из «Правды». А так как ни один нормальный человек передовицу из «Правды» пересказать не мог, мучение было всеобщим. Ни «Правду», ни «Известия» (в «Правде» нет известий, в «Известиях» нет правды) родители не выписывали – приходилось идти выпрашивать в библиотеку.
- Ну, повторяй, - сердилась мамочка, - «В едином порыве весь советский народ и всё прогрессивное человечество готовятся отметить шестидесятилетие Великой Октябрьской социалистической революции, которая…».
Время в СССР отмеряется праздниками – от Седьмого ноября до Нового года, от Нового года – до Восьмого марта, от Восьмого марта – до Первого мая и снова – до Седьмого ноября. Два раза в год вся страна ходит на демонстрацию, ставшую чем-то средним между обязаловкой и уличным увеселительным мероприятием. А если к демонстрации вдруг удаётся разжиться новым пальто, - и совсем уж невообразимое! – импортными сапогами, демонстрация начинает тянуть на полновесный выход в свет. Нам раздают красно-белые транспаранты, на транспарантах написано «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», мы долго ждём на повороте, чтобы влиться в колонну, маршируем по улице Ленина вдоль деревянных домов, разбавленных каменными двухэтажками, проходим мимо наскоро сколоченной трибуны, где мёрзнет горисполком в шляпах, и разбегаемся. В учебниках истории большевистский переворот преподносится как главное событие Российской, а заодно и мировой истории, которая когда-нибудь это оценит. О революции принимаются долбить с детского сада, и постепенно она начинает восприниматься как начало нашей эры/Рождество Христово, а до революции было тёмное царство. Правда, картину сильно портит золотой девятнадцатый век (да и восемнадцатый со своим просвещением), но сомнения в величии октябрьского переворота идут слабым фоном, и в отрочестве меня мучают гораздо более серьёзные вопросы о моральном облике советской власти, которая, например, убивала детей.
- Каких детей? – отрывается от самиздата папа.
- Царских, каких же ещё.
Тогда не было этих ужасных подробностей про пули, отскакивающие от зашитых в корсет бриллиантов, и штыков, которыми добивали царевен в подвале Ипатьевского дома, но без подробностей казнь кажется ещё страшней.
- Нельзя давать лазейку лжецарям.
- А убивать детей, значит, можно…
Неужели это Он, чей божественный образ растиражирован в СССР до бесконечности в награду за Октябрьский переворот? Нет, Он не мог, Ленин просто не знал, это кто-то другой, от излишнего рвения… Или всё-таки мог – отомстил за убийство старшего брата?6 Но в учебниках написано: Кровавое воскресенье, Николай Кровавый… Чем же большевистская власть отличается от кровавого царя, если поступает вполне симметрично? До конца эту мысль додумать так и не удаётся, и она занозой сидит в голове, пока я, наконец, не решаю: НЕ ЗНАЛ. То, что оппозиция почти всегда опускается на уровень власти, я соображу много позже, а пока идол Ленин вне критики. В жизнь советского ребёнка он входит в детском саду портретом доброго дедушки, радеющего о всех детях Земли. Портреты вождя висят повсюду: с некоторых он улыбается домашними морщинками вокруг глаз, на других решительно сжимает кепку в руке. В семидесятые в Шарье всего четыре памятника, три из них – Ленину.
- А ты знаешь, для чего стоит памятник Ленину у городского сквера? – спрашивает меня Марча и торжественно объясняет, - если на нас кто-то вдруг нападёт, гранитный вождь сразу повернётся в ту сторону, откуда идёт враг.
- Как Золотой Петушок в Пушкинской сказке? Что-то сомнительно, чтобы памятник так далеко видел.
- Он же не просто памятник, он - Ленин.
Марчин отец уже несколько месяцев подряд корпит над портретом вождя в человеческий рост, и, видимо, она под впечатлением.
В школе Ленин нам является в виде ребёнка на октябрятском значке, а спустя несколько лет - в виде пионерской клятвы «жить, учиться и бороться, как завещал великий Ленин». Пионеры всей страны делу Ленина верны, - заклинаем мы на линейках и сборах. - Ленин и теперь живее всех живых, наше знанье, сила и оружие… Ритуальные заклинания именем вождя, мумия которого торжественно выставлена для всеобщего обозрения на главной площади страны, – обычное дело советской действительности, которая вроде бы далека от язычества и шаманства. Я себя под Лениным чищу, чтобы плыть в революцию дальше, - учим мы Маяковского… Куда уж дальше-то? Вся элита Российской империи либо погибла, либо сбежала в Париж. Итогом первой мировой стал грабительский Брестский мир. Коллективная собственность и социализм первых лет привели к голоду и разрухе, и как средство реанимации был судорожно объявлен НЭП, то есть, возврат к капитализму. Неудобные факты всё время всплывают, но вопросы можно задать только родителям, у которых сразу портится настроение.
_____________________________
6 Александр Ульянов – один из организаторов и руководителей террористической фракции «Народной воли», старший брат В.И. Ульянова (Ленина). Арестован при подготовке покушения на российского императора Александра III; по приговору Особого присутствия Правительствующего сената был казнён через повешение.
А портится оно потому, что к началу семидесятых о мировой революции (в которую обязана была перейти Великая Октябрьская) уже молчат в тряпочку, и это значит только одно – советский проект безнадёжен, но что с этим делать, не знает никто.
Папа вяло парирует:
- А в Африке люди мрут голода…
Про Африку и Панаму я знаю: из всей периодики мамочка выписывает единственный журнал - «Курьер Юнеско», освещающий деятельность этой организации в сфере науки и искусства. Как я теперь понимаю, лишённый советской идеологии «Курьер» - массы его всё равно не читают – для мамочки являлся альтернативой путешествий по миру и (вместе с «Клубом кинопутешествий») несколько удовлетворял потребность в просвещении и страсть к далёким берегам. Мамочке не лень пересказывать нам перед сном каждый выпуск, но меня роскошные глянцевые страницы с изображением иностранных чудес не впечатляют: что толку глядеть на картинки, если нельзя их увидеть в реальности! Нет, я, конечно же, не обобщаю, не свожу концы с концами, не делаю выводов - я хаотично размышляю вслух и тотчас забываю об этом, потому что жизнь в СССР времён застоя идёт в жирном слое гипноза, который бесперебойно вырабатывает шаманская идеологическая машина. Ей подвластны все СМИ, включая юмористический журнал «Крокодил». Про октябрьский переворот «Крокодил», конечно, не рассусоливает, зато на всех страницах поносит Америку в доступной для люмпенов форме. Америку обычно изображают в виде агрессивного толстяка в цилиндре на тонких ножках: толстяк размахивает бомбой или давит вьетнамца военным ботинком, но может и тащить мешок с долларами/ пить в баре виски, когда безработные голодают. Советский «Крокодил», регулярно выписываемый бабушкой Антониной Васильевной, в старших классах является для меня основным источником знаний американской жизни, которая для нас за семью печатями. Из «Крокодила» я узнаю, например, о стилягах и хиппи, прорисованных настолько тщательно, что можно рассмотреть и джинсы «Lee», и шузы на гигантской платформе, и даже обстановку бара, где эти хиппи изображают американскую жизнь. В Шарье отродясь ничего подобного не водилось – ни хиппи, ни баров, ни, тем более, джинсов «Lee»… Но о хиппи «Крокодил» пишет нечасто - в основном речь идёт об атомной бомбе, которой нам угрожают Штаты. И однажды посреди уроков начинает выть учебная сирена, и мы прямо как в страшном кино срочно эвакуируемся в «бомбоубежище» - подвал пятиэтажного дома.
Кроме борьбы с мировым капитализмом идеологическая машина занимается воспитанием нового человека, для чего написан (списан из Библии) моральный кодекс строителя коммунизма, его проходят в восьмом классе. «Крокодил» тоже по мере возможности занимается воспитанием масс, и, судя по рубрике «Вилы в бок!» (Символ журнала – весёлый крокодильчик красного цвета - отчего-то всегда держит вилы), строить коммунизм советским людям мешают три греха: пьянство, хулиганство и взяточничество. Во взяточничестве иногда могут обвинить мелкое начальство, но никогда – крупных руководителей или представителей власти. Как заметил один советский классик, советская власть делала много плохого, но при этом у неё получалось воспитывать хороших людей. Пройдёт несколько лет, и «стандарты хорошести» ударятся оземь, поменяясь на свои противоположности - фарца, за которую раньше сажали, станет легально кормить полстраны, над приоритетом коллективного над личным все будут дружно смеяться, слово «мещанство» утратит всякий смысл… Всё произойдёт в девяностые, а в семидесятые три этих слова были чёрной меткой: фарцовщик, частник, мещанка… Идеологический прессинг в семидесятые не ослабевает ни в будни, ни в праздники; от прессинга каждый бежит куда может: в лес, на реку, в алкоголь, в книги, в искусство. Но куда бы ни бежал отдельный житель СССР, вместе все эти люди «образуют новую общность - советский народ, жизнь которого построена по принципу равенства и братства».
- Молодец, садись, пять, - хвалит меня историчка и потирает руки.
Она всегда потирает руки, когда мы отвечаем фразами из учебника.
Равенством в СССР, конечно, не пахнет, понятно, что партийные бонзы живут при коммунизме и спецраспределителях, а весь советский народ – как и положено народу, - но бонз относительно мало (да и в провинции какие бонзы), а вот народ и вправду живёт одинаково: все носят одно и то же, читают одно и то же, одно и то же слушают и смотрят (только Серёга Ковалёв из соседнего подъезда благополучно ловит «Голос Америки», но в семидесятые всем уже наплевать, и никто не доносит). Иногда мне кажется, что СССР – один гигантский инкубатор, цель которого – вытравить дустом любую индивидуальность и по возможности - цвет.
- Ну, что, опять распущенные волосы! – вызывает меня завуч в десятом, - в школе ты обязана их заплетать.
- Но почему?
- Потому что здесь школа.
Но школа ведь не кухня общепита, - удивляюсь я про себя, и Кобра (так её прозвали за большие очки) словно читает мои мысли:
- Школа – это модель общества. Государства, если хотите.
В государстве школа нельзя носить распущенные волосы и украшения, пользоваться косметикой и выделяться одеждой. Коричневое платье плюс чёрный/белый фартук для девочек и тёмно-синий форменный костюм для мальчиков, шаг влево, шаг вправо – вызов к Кобре и запись в дневник. Чтобы хоть как-то сопротивляться унификации, мы экспериментируем с фартуками – не простые, а кружевные, - с белыми манжетами на рукавах и воротниках (их нужно без конца отпарывать, стирать и пришивать обратно) и, конечно, с длиной формы, которая неуклонно ползёт вверх. Минус в нужной длине ощутимый – бегать нельзя, будет видно трусы, но Кобра этот минус не ценит, и нас всё время заставляют распускать подолы. От школьного пространства быстро устаёшь. Но и городское пространство мало чем отличается от школьного - я выхожу на улицу и вижу людей, одетых в чёрное, коричневое, серое - редко когда глаз зацепится за что-то яркое, идущее в разрез с унификацией. А о моём любимом красном вообще можно забыть – в чёрно-сером советском пространстве красного цвета могут быть только знамёна и пионерские галстуки.
Если текст понравился, поставьте, пожалуйста, лайк. Подписаться на канал можно Здесь
Карта Сбербанка 4276 4900 1853 5700
Продолжение здесь:
Глава четырнадцатая. Здоровье
Глава пятнадцатая. А ну-ка, девушки!..
Глава шестнадцатая. Будни великих строек
Глава семнадцатая. В гостях у сказки
Глава восемнадцатая. Советский Союз глазами зарубежных гостей или "Кабачок 13 стульев"
Глава девятнадцатая. Вечный зов"
Глава двадцатая. Очевидное-невероятное
Глава двадцать первая. АБВГДейка
Глава двадцать вторая. Наши соседи
Глава двадцать третья. Человек и закон
Глава двадцать четвертая. 600 секунд
Глава 25. Семнадцать мгновений весны
Другие публикации канала:
Письмо. Рассказ
Клад. Рассказ
Как я стала помещицей
Сам я живу в вагончике, а в трёхэтажном жоме - страусы и индюки
Бабушка и её женихи
Как няня вышла замуж
Взлёт
А вызнали, что человеческой жизнью управляют дома?
Транзитный Сатурн
Волшебник Данилин
Все, кто мог, продали большие дома
Как девушка убежала в Испанию
Как я похудела до 44-го размера
Женщина вокруг сорока. Повесть