ОДИНОКОЕ СЕРДЦЕ
Ия Ильинична, простой советский человек, жила в Душанбе. Русская. Русскоязычная. В советское время это никак ей не мешало. Тем более, она там выросла, бегала по дворам девчонкой, кожа у неё была смуглая, местным под стать. Только волосы светлые. Выгорали на солнышке до платины, до льна. В школе училась легко, закончила музыкалку. На скрипочке играючи играла. Говорила на двух языках-тоже легко переходя с одного на другой. Во всем талантливый ребёнок. После школы поступила в музучилище. У себя в городе. Ну а кто, если не Ия?
Руководил музучилищем Зиядулло Мукадасович Шахиди. Великий композитор и музыкант. Кто его теперь помнит? Эх, пропади оно все пропадом! Память эта, дуршлаг эмалированный, сквозь который утекают макаронинами великие имена. Он был первопроходец, в своём роде. Учился в национальной студии при московской консе. Он переформатировал великое мастерство народных таджикских музыкантов в нечто вполне себе великолепное на мировом симфоническом уровне. Зиядулло Мукадасович был богом, революционером, творцом и создателем новой ступени великой и древней таджикской культуры. Ия, его ученица, стала учительницей музыки в родном городе. Понесла прекрасное и вечное, огонь и красоту своим ученикам.
Счастливым человеком была.
И замуж вышла. За азербайджанца. Представляете? Тогда это нормально было. В Душанбе он работал по распределению после дорожного института. Важный человек, образованный, спасибо советской власти!
Знаете, бывает, что иногда ребёнок собирает от родителей все худшее? Таким был Иин муж. От народов, с которыми соприкасался, он набирался только дурного. С русскими он бухал, как зверь, как свой. А в семье вёл себя как восточный мужчина: царил и доминировал. Женщина, молчи, женщина принеси, женщина, унеси обратно. Но все это стерпливалось, слюбливалось как-то. Окружающий мир - обманчиво стабильный, устремлённый в коммунистическое будущее как-то их семью поддерживал и питал. О, какая семья, говорили люди, учительница и инженер! Уважаемые люди!
Местные традиции - за прочную семью были, советскиая идеология тоже разводы не одобряла - скрепы, как сейчас говорят- впились в бедную Ию Ильиничну, как шипы строгого ошейника.
Родилась у Ии дочка, родился у Ии сын. Как и все дети смешанных кровей - красоты совершенно неземной: светлокожме, темноволосые с чудесными серо-синими глазами. Ия ждала третьего. Ходила на работу с огромным животом, работу не бросала. Ей, жене пьяницы, нужен был независимый от болезни мужа доход. Соседи ее осуждали, как неимоверную мансипаму. Женщина должна дома быть. Очаг семейный хранить. А мужа надо терпеть. Бог терпел и нам, жёнам, велел.
Митя, ее сын, говорил, что отец приходил с работы всегда под мухой, валился на диван и спал мертвым сном. Блевал и обоссывался. Мать убирала безропотно, ни слова не говоря. Митя думал, может, у всех так...С утра отец всегда был одет в чистую одежду, и, страдая похмельем, гонял чаи на кухне.
Третий ребёнок из роддома с Ией не приехал. Митя узнал, что малыш умер - так ему сказала мама. Из обрывков разговоров детям было понятно, что нет, не умер их братик. Мама ездила к нему куда-то. В дом ребёнка, как они позже выяснили с помощью шпионажа. Им хотелось брата увидеть, хотелось знать, как его зовут. Внутрь их не пускали, забор был сплошной, огромный. КПП встроен был в забор, два окошечка, двускатная крыша. Мать они тревожить боялись. Проситься внутрь боялись, чтоб мать не узнала. И чтоб их, чего доброго, туда не забрали. Митя все-таки к братишке пробрался, когда подрос. Небольшой подарок там, небольшой подарок сям...
Брата звали Серёжа. Он был в своём уме, на мир глядел серо-голубыми, как у Эладжая Вуда глазами, осенёнными длинными чёрными ресницами. Вот только ручки и ножки у него были крохотные, как обрубочки. Да, только и всего.
Господи, что это была за дурацкая встреча! Митя не знал, что Серёже можно рассказать. Что воообще сказать? И даже не объяснил, что они-братья. Гладил по чёрным кудерцам, а ручку потрогать не решался. Жутковато как-то было. В итоге, рядом просто побыл во время их прогулки. Серёжа ползал в пыли и выглядел весело и довольно беспечно. Ну разве что немного отрешённо. Митя ушёл от Серёжи с тяжелым сердцем. Даже думал, эх, лучше бы не ходил!! Тяжелая какая встреча! Брёл по улице Адхамова, на которой, кажется, и по сей день стоит это страшное здание, дом ребёнка. Митя шёл и плакал, как сумасшедший. Он и Барфина, сестренка, мечтали вырасти и забрать Серёжу к себе. Спасти и, может даже вылечить...
После Олимпиады Серёжа умер. И мама, наконец, заговорила о нем. Они с отцом решили оставить мальчика в роддоме, чтоб никто не мог сказать про мать, что вот, родила урода - позор рода. Умер Серёжа от сердца и от того, что очень плохо кушал. Грустил? Бог его знает... И опять Митя плакал, один, тихо, в подушку - не успел братку спасти.. Как он там умирал один? Бедный малыш...
А потом случилась перестройка, мать её за ногу. И всякий раз, выходя из дому, Митя рисковал огрести люлей. Потому что из приятеля своих сверстников Митя вдруг превратился во врага, в русню. А был он задирист и дрался без конца. Отец их семейства подло сдристнул, и мать, продав квартиру, бежала с детьми в Москву.
Про Серёжу Митя мне рассказал, увидев моего сына в инвалидной коляске. Да какой он Митя! Дмитрий Арнольдович. Препод, коллега. Я думала - русский немец. Из-за отчества. И вдруг - нате вам! История...
Москва смела их предыдущую жизнь, они карабкались и выживали на пределе всех человеческих сил. Какая музыка? Какая скрипка? В Москве своих скрипачей девать некуда!! Слава Богу, все у них более-менее устаканилось. Барфина и Митя по-прежнему красивы. Благородной неземной красотой. Барфина сменила имя. Теперь оно русское, как у брата. Они получили хорошее образование. Спасибо мамочке, она их тянула. Но все же на их жизни лежит тень трагедии с братом. Она проступает сквозь все пережитые катаклизмы. Все забывается, уходит, а Серёжа с ними остаётся. Они даже допускают мысль, что он, может, не умер, а просто родители их снова обманули. По настоянию отца, который был недоволен тем, что их мать «таскается к уроду», «позорится, и его позорит». Серёжа, может быть, думает о них- где они, кто они- поэтому он им и вспоминается, особенно в последнее время. Хотя тогда казалось, что Серёжа исчез вместе с советским городом Душанбе. Который канул, пропал, погребён водой забвения, как осколок Атлантиды.
Что нам осталось от той их жизни? Музыка забытого советского композитора Шахиди, дышащая солнцем Самарканда, и душа маленького Серёжи на небесах, где нет болезни, печали и воздыхания, но жизнь бесконечная. Или где? В доме инвалидов для взрослых?
«А как бы мы с ним мотались? А как бы я без мужа была?» - рассуждает Ия. Не знаю, как бы мотались, но без мужа - отлично, по-моему, прости Господи..
Музыка осталась. Как поминальная свечка, поставленная миру, которого больше нет и мальчику, которого больше нет тоже.. В их жизни, по крайней мере... Но ведь откуда-то зовёт их его одинокое сердце..