русскаяпроза
Никакая жизнь перед Люсиными глазами никуда не пронеслась. Никакой свет в конце тоннеля не загорелся. Просто стало легко и не больно. Не больно - и от этого легко.
Потому что когда тебе больно, ты все время стараешься договориться с болью. Это обязательная дипломатическая повинность всех болящих. Ты пытаешься ей угодить, как ребёнку, который плачет, только бы она затихла. Боль - анфан террибль внутри. Зашаманивать боль - это как унимать капризного ребёнка и разгружать вагон с мешками цемента одновременно. Море усилий. Ты и на бочок, ты и калачиком, и тепленького попил, и таблеточку на, кушай, только тихо, тихо, тихо...
А тут ррраз - и как отрезало. И волосы. Волосы люськины от долгого беспомощного лежания свалялись в три дреда - колтуна. Даже в предсмертии, когда уж все земное перестаёт волновать, Люся с досадой ощущала безобразие своей прически.
Ее раздели. Тощее ее тело начали воскрешать дефибриллятором. Люся засмеялась. Ей показалось, что конопушки на плечах и носу подпрыгивают от удара током, а потом осыпаютс красным перцем на тощие плечи и на запавшие щеки. У врача, который проводил реанимационные процедуры, в кармашке халата была ручка, зацепленная ручечной булавкой за кармашек. Она потекла и испоганила униформу здоровым темно-синим пятном.
Люся подумала, что смерть очень кстати и наконец-то. Люся смертельно устала болеть, смотреть, как тоскует муж и плачет мать, не мочь встать с кровати, пользоваться судном, лежать в больнице.
Но вдруг где-то ТАМ. Ну, то есть, не на том свете, а на этом, в доме, да, в ее девятиэтажном кирпичном доме, в их квартире, модно стриженная девочка - Люсина дочка, семилетния неуправляемая бестия, прическа «сессон» на густые прямые темно-русые волосы-украдкой, пользуясь тем, что бабушка и отец за ней не смотрят, вылила отличные свежесваренные щи со сметаной в унитаз, чтобы их не есть. «Володя! Мама!! - в бешенстве крикнула Люся - Вы что, за Светкой вообще не смотрите?!»
Девочка вздрогнула и уронила тарелку на кафель. На звон посуды прибежали ее отец и бабушка.
В начале этой самой фразы Люсин голос был как порыв ветра в трубе - нездешний, приведенсеский, а под конец стал вполне человеческим, скрипучим только. И все вернулось - мерзкая сухость во рту, боль за грудиной, ломота в суставах, сорок четыре там-тама между левым и правым виском. К общему дискомфорту добавилась транспортировочная тряска. Люсю куда-то везли. Поворот, поворот, шум открываемой двери. Голос усталый:
⁃ Зачем ее сюда, она молоденькая совсем..
Без ответа. Может, кто плечами пожал, а может, рукой махнул.
Закатили, поставили, глянули, вздохнули, ушли.
За окнами чуть забрезжило.
Люськина голова свесилась в бок. Люське было видно древнюю старуху, прикрытую простынкой. Нос знакомый, большой, с горбинкой. Сто лет со дня рождения Ахматовой. Старуха поймала Люсин взгляд и простецки, по-родственному, спросила:
⁃ Ты как, милка?
⁃ Хорошо, нормально.. - привычно соврала Люся- Только вот волосы..
⁃ Волосы - это ничего. Я тебе тут ленточку оставлю, как сможешь - подвяжи их в хвостик.. - старуха положила на железный столик между их кроватями черную ленту, испещрённую мелким желтоватым крапчатым рисунком.
Люся повела рукой, хотела взять ленту, но не смогла.
⁃ Тяжело.. пожаловалась она старухе.
⁃ Потерпи, оправишься ещё! Главное, сразу не вскакивай, Бог с ней, с ней, с работой, никуда она не денется. Главное - отлежись!! - приказала старуха. - Обещаешь?
⁃ Ох...
⁃ Чтоб не тосковать, лежи и просто молись. Правило читай. «Отче наш» пять раз, «Богородице, Дево, радуйся пять раз и три раза «Символ веры». А потом двенадцать раз «Господи, помилуй!»
⁃ А как все это считать?
⁃ Ну вот так: Господи, помилуй - раз, Господи, помилуй - два, Господи, помилуй - три..
⁃ Продано, продано, продано!! - засмеялась Люся, делая себе больно за грудиной. Старуха тоже засмеялась.
⁃ Хочешь, вместе давай, я тебя научу. И они стали вместе читать и считать не особо понятные слова. А что ещё остаётся человеку, когда медицина бессильна, и ты лежишь даже не в реанимации, а в смёртной палате?
⁃ Я все это в детстве слышала. Бабушка моя молилась. Вспоминается потихонечку. А мы с Юркой ей назло шёпотом «Вихри враждебные» пели.
Они опять мучительно засмеялись.
⁃ Вас как зовут? - спросила Люся. Старуха смешалась, задумалась, словно забыла собственное имя, и, наконец, ответила:
⁃ Ольга я. Бабушка Оля.
⁃ Мою бабушку тоже так звали.. Вы даже чем-то похожи на неё.
Люся всмотрелась в лицо старушки и ей стало не по себе. Это точно была прямо вылитая Ольга Матвеевна, кроме цвета глаз. У Ольги Матвеевны глаза были чёрные, а у соседки по палате - ненатурально синие.. Жутковато, да.. Господи, помилуй - раз, Господи, помилуй - два, Господи помилуй - три.
Проснулась Люська от бесцеремонного погромыхивания ведра и плотоядного чавканья тряпки. Сжала кулаки, разжала кулаки. Состояние дохлое, но тело шевелится. Это хорошо. Потянулась к тумбочке за лентой. Рука не слушалась, но Люська старалась из всех сил, и, наконец, схватила ленту и потащила к голове. С огромным трудом собрала рыжее мочало на голове в хвост. Попыталась завязать. Ведро грохнуло, тряпка чавкнула и все стихло.
⁃ Девка!! - сказал бодрый и густой, как томатный сок, удивленный женский голос -
да ты танцуешь!!!
Люся засмеялась. За танец уборщица приняла ее помахивания лентой. Уборщица ушла. Руки ожили и, вспомнив сто раз деланное, завязали хвост. Уф. Умаялась. Аж пот прошиб. Люся лежала на спине, переводила дух и вспоминала правило. По коридору затопотали. Открыли дверь. Подошли к Люсиной койке. Доктор лет пятидесяти сосредоточено и безразлично Люсе в глаза. Немного дольше, чем обычно доктора смотрят. Люся ему улыбнулась. Одна бровь доктора приподнялась и исполнила брейк-данс: пустила волну.
⁃ Ну и хорошо - наконец решил он - что родным ничего вчера не успели сообщить. Везите ее в шестую. Интересный случай.
⁃ А халат новый? - спросила Люся.
⁃ А?
⁃ В старом ручка потекла. Такое не отстирывается, я знаю
Доктор опять посмотрел ей в лицо с выражением медленно, но верно убывающей невозмутимости.
⁃ Откуда вы знаете? Вы этого видеть не могли.
⁃ А Ольга где?
⁃ Какая Ольга?
⁃ Бабушка рядом лежала здесь. Мы ночью разговаривали..
⁃ Это тоже вряд ли. Она уже сутки.. Так сказать, не разговаривала...
А как, как ещё смог бы ангел к Люське подобраться? Она медленно, но верно отгоняла его от себя, в упор его знаков не видела! Трудоголически работала, азартно сплетничала, бесилась в гостях, покупала еду и вещи, ругалась с мужем, спорила с матерью, досадовала на дочь, летала на юг. И потихонечку себя убивала. Ее болезнь сначала была похожа на простуду, которая никак не вылечивается, но она и с ней ухитрилась смотаться к друзьям в Мурманск и весело, весело, встретить Новый год.
А внутри Люська пряталась пневмония, слишком поздно замеченная врачами. А лично Люской яростно игнорируемая до последнего.
Что с Люськой будет дальше - Бог знает. У людей же воля свободная. Люську могут убедить, что она просто бредила и никаких разговоров про правило и Господи, помилуй - раз - не было. Для надежности ангел подбросил ей ленточку, на которой был написан псалом номер 90: «Да воскреснет Бог». У Люськиного отца такая ленточка была подшита к гимнастерке. Мать ему подшила, Ольга Матвеевна. Так, конечно, делать было запрещено, и ему за эти вольности ещё прилетит от шестикрылых. Но Люськуспасать было надо. Жалел он ее очень. И бабушка за неё просила неотступно. Хорошая она, Люська, хоть и дико шебутная.