Агния Львовна и Евгений Сергеевич жили чрезвычайно счастливо, но чуть не умерли в один день: Агнии Львовне позвонили из реанимации Склифа и сообщили, что ее старший сын у них, и состояние его крайне тяжелое.
Они помчались. Спасать и быть рядом. Вот интересно: Агния Львовна не переживала фазу отрицания и не питала надежд на лучшее. Просто все приняла, как есть.
Накануне этой беды, выжегшей их жизнь до радиоактивного пепелища, Агния Львовна пришла к мысли, что ее старенькая мама в чем-то права.
Мама Агнии Львовны была простой деревенской старушкой, сильной, с крепким, от постоянных физических работ на воздухе, сердцем, а потому она смогла оправиться после инсульта настолько, что была в состоянии говорить почти понятно и бродить по дому. Диалога, правда, с ней не получалось - просто иногда она изрекала всякие странные мысли, видимо, заползшие ей в голову из того мира, в который она чуть было не отправилась.
Например, рассматривая продукты, которые заботливые и дружные Женя и Агния распихивали по полкам ее винтажного, вечно что-то возмущённо бормочущего холодильника «ЗИЛ», она роняла, вместе со слюнкой из угла морщинистого рта: «Бог нас, дочка, совсем забыл! Хорошо живем! Не к добру это!» и начинала трястись от сухих, бесслёзных рыданий.
Да, хорошо жили. Во-первых - в достатке. Заграницу отдыхать ездили, и машина была у них очень хорошая. Во-вторых, заработав свой первый миллион, Женя и не подумал свинтить от постаревшей, кармической жены, к трофейной молодухе на длинных тоненьких ножках. Потому что обожал. Был в его сердце вечный двигатель любви к жене. Не жалостной там какой-то, типа, ты жива ещё моя старушка, а молодой сумасшедшей страсти. Когда скорее, скорее бежит мужчина домой после поездки и любит, как в 20 лет любил, как в первый раз. Как Наполеон Жозефину. Ссоры, ясное дело, случались между ними. Но не нудные, когда жить не хочется, а азартные: с дикой какой-то весёлостью спорили они о чем-нибудь предвкушая, как будут мириться.
В - третьих - их дети. У них были замечательные, добрые, красивые, послушные и заботливые дети. Хотя баловные и темпераментные. Но так даже лучше. Все-то они на детей любовались. Особенно млели они, когда в их старшем сыне появилась красивая мужская взвешенность и степенность. Когда, проезжая мимо храма у дороги, они увидели, как он из ворот перед храмом выходит и размеренно, хорошо так, накладывает на свои крепкие плечи крестное знамение.
Мама Агнии Львовны, надо вам сказать, была дикой деревенской веры: не хотела признавать, что Никола-Угодник итальянец, но токмо русский, умывала внуков через скобу от сглаза, и выкидывала еду, если та стояла на столе, не прикрытая полотенцем или крышкой. Потому что все - есть ее нельзя, бес над ней полоскался. И вот это нытьё ее про «не к добру», эти монотонные болезненные пророчества, произрастали из убеждения, что страданиями Господь посещает. Что раз плохо, значит хорошо. И чем хуже, тем лучше. Это было для неё отличным утешением, ибо ей почти всю
жизнь было плохо и тяжело. А она не унывала, потому что Господь от неё не отходил. Что почетно и приятно.
И стоило им забогатеть, маму Агнии Львовны немедленно расшиб паралик. Она, было, подуспокоилась - Господь вернулся к ней с этой бедой, но потом все стало намного лучше, чем было. То есть хуже во вселенском смысле. Ибо это был верный знак, что окончательно загибалась линия их жизни не к добру.
Хотя, отец Сергий, молодой батюшка из упомянутого храма при дороге, хохотал над этими мрачными заявами мамы Агнии Львовны и уверял, что в ней поселился бес-прорицатель дерьма, который всегда прав. И что изгнать его можно, только исповедавшись и причастившись. Но мама Агнии Львовны дичилась юного рыжебородого весельчака в рясе и к таинствам не приступала.
- Какой он отец! - говаривала она строго. - Это не отец, а сынок, али даже внучек!
Узнав о несчастии с сыном, Агния Львовна всем своим существом вдруг начала молиться. Она никогда этому не училась, эта способность открылась в ней внезапно и заработала на полную мощь. Гефсимански молилась Агния Львовна, до кровавого пота. Она предстояла перед Богом везде: в машине, в приемном покое, на лестнице, на улице и, что бы она не делала, все время просила Бога: сына у неё не забирать.
Ребята, с которыми ее сын ехал, попали в автоаварию. Подробности Агния Львовна была не в состоянии выслушивать. Ее сын был единственным, кто выжил. Она чувствовала, как своей молитвой держит душу сына в его теле, получившем несовместимые с жизнью повреждения.
Спать Агния Львовна не могла, плакать тоже. Неделя прошла в эмоциональном супоре и врачебных консилиумах, в надеждах и страхах. Врачи были потрясены тем, что сын Агнии Львовны живет, вопреки всему. Евгений Сергеич запил, и жена его не осуждала. Но и компанию составить не могла - она же за рулем. Вот и сидела дома вечерами, как истукан, щёлкала пультом от телевизора. Смотрела на тележизнь во всем сумбуре ее пестрых проявлений. И предстояла перед Богом, не сводя с него своих прекрасных серо-голубых глаз. Но в какой-то момент, под утро, Агния Львовна вдруг задремала легким, тревожным сном, сама не заметила, как.
Во сне она видела рядом с собой на диване своего сына. Своего любимого сына, который в радости носил ее на руках. Сына, похожего на неё лицом, глазами, характером. Он говорил ей, светло и мягко:
- Все нормально, мам, не бойся, так надо, ты потом все поймёшь. А сейчас лучше отпусти меня.
- Да как же нормально, - рвалась сердцем Агния Львовна. - Как я буду-то без тебя?
- Мам, я буду лежать, я не узнаю тебя, не смогу говорить..
- Пусть, ничего, главное останься, будь с нами любой, я все смогу..Я буду в коляске тебя гулять возить..
- Мам, посмотри на Кильку..
На Кильку Агния Львовна смотрела уже на яву. Килька лежал на одноразовой загаженой пеленке и орал-мяукал, истошно, но беззвучно. На звук сил уже не было. Они совсем забыли про него за бедой. Страдалец котя! Он заболел от старости, они покоили его, потому что он с ними прожил всю свою томную кошачью жизнь. Взяли его малышам на радость, и вот он рос с ними. И старел возле них. Кормили его, уже больного, детской мясной пюрешкой с пальца, поили из шприца, убирали за ним пеленки. Он был большой и жалкий. Шерсть свалялась клоками и глаза заволокло пеленой.
Агния Львовна встала, захлопотала - она умела хлопотать, ловко, как никто другой. Собрала одноразовую пеленку, сунула в пакет от Ашана, бросила в мусорный контейнер. Нашла и постелила новую пелёнку. Отерла, где получилось, Кильку губкой. Позвонила Эскандеру - знакомому ветврачу, и он приехал помочь. Они вместе кантовали крупную котовью тушку, кололи уколы.
- Давай его усыпим?
Вдруг предложил Эскандер.
- Нет - сказала Агния Львовна и стала внимательно слушать, как кота, если что, обезболивать. Эскандер, прерывисто вздыхая, рассказывал. Агния Львовна строго кивала и ни на минуту не переставала предстоять перед Богом.
Это прям спасение какое-то было: больной беспомощный кот. Манипуляций он требовал непрерывно, пачкал пеленки, отползал из своего угла и пачкал, где полз. Отвлекал, одним словом. Муки больного животного неизменно вызывали в душе Агнии Львовны сострадание. Но и мысль какая-то роилась и конструировалась в голове. Мысль о сыне, но как бы и о коте. Рождалась некая параллель.
Одной особенно мучительной для кота бессонной ночью, Агния Львовна села на корточки возле него, погладила его по свалявшемуся боку и вдруг, исполнившись решимости, громко вслух сказала:
- Если нет сил терпеть, то можешь уходить. Мы очень тебя любим.. Мы всегда будем любить тебя, понимаешь?
И последний раз внутри себя, посмотрев на Бога, кивнула - все, я готова, твори Твою волю.
Кот ещё несколько раз раззявил пасть и затих, стекленея глазами. В этот же час отошёл в реанимации ко Господу старший сын Агнии Львовны и Евгения Сергеевича. Случилось то, что должно было случиться.
Агния Львовна в эту ночь спала спокойно до самого утра. Бог навел на неё крепчайший сон, для обновления сил. Потому что утром ей надо будет принять плоды своего мужественного материнского решения. И до самого утра возле ее постели незримо витал дух ее сына и шептал ей на ухо:
- Мама, помни, у Бога все живы!
И «спасибо» шептал. Много тысяч раз, чтобы она хорошенько это запомнила.