На всякий случай.

В честь праздника Блаженой Ксении для вас выкладываю рассказ. Простите, если что. 

#байкиизсклепа НА ВСЯКИЙ СЛУЧАЙ 

На автобус мы с сестрой не успели и шли к нашей даче пешочком. За спиной - рюкзаки с едой, добытой на местном пристанционном рынке выходного дня . Идти получалось небыстро. Да и хорошо - я люблю потихонечку деревней идти, наличники резные на старых избушках рассматривать. А перед нами, петляя, дефилировали аборигены в подпитии. Мужик с длинными жилистыми рабочими ручищами и мощным поджарым торсом в тельняшке шаркал по июльской пыли галошами и пытался приобнять даму в лёгком платьице на внушительной, с широкой крепкой спиной, фигурище. Руки и шея у неё и у него были черны чумазым деревенским загаром, диким, пристающим бесконтрольно и по случаю, и который, в отличие от загара морского, всю зиму не отмоется и в бане не отпарится. 

 Приобнимал тельничек платьишко, и с выразительным г - фрикативным игриво напевал песню популярной тем летом Линды: «Маломаломаломаломаломало охня, я хочу ещё немного больше...»

Платьишко игриво и завлекательно хихикало в ответ.

Вот мне тогда Аня-то и вспомнилась. В ней именно что огня мало было. Плохая она была девочка. Плохая не в игривом смысле (О! Я скверная девчонка! Накажи меня!), и не в баловном - типа егоза или задира, нет. Просто тупо плохая. Вредная, капризная. Свистящая аденоидами, с вечно приоткрытым ртом. Выросла она и стала работать директором и бугалтером в одной модной московской звукозаписывающей компании. И нет бы ей радоваться - рядом снуют суперзвезды, просто заезды, недозвезды и всякий прочий космический мусор, а она вся источена была, как старый пень короедами, досадой, что вот, никто ее не замечает. Не находит. Не обнаруживает. Кто там только за микрофон не хватался и на сцену не выскакивал! А она, Аня, между прочим, сольфеджио изучала и музыкалку мамиными трудами и папиным рыком закончила. Была она белокурая, синеглазая и, как говаривали Большебыковские старушки «дробненька така, да аккуратненька». Но все это прямо по Пушкину: 

Нет ни в чем вам благодати

С счастием у вас разлад:

И прекрасны вы не к стати,

И умны вы невпопад.

Изюминки в ней, что ли, не было. Все, словно сговорившись, смотрели только сквозь неё. Как сквозь ледяную корочку, туда, дальше, в омут творческого безумия, легких денег, взлетов и падений. Несколько раз удалось ей охмурить некое подобие бой - френда, но в ее среде связи интимные как - то ни во что же вменялись и ничего собой такого особенного не ознаменовывали. Ну было и было. Зато как бухгалтер она была почти что незаменима. Тут, конечно, папа с выбором для дочки профессии очень даже не прогадал. Зря она на него тогда злилась, когда все в филологи да в артисты мечтательно разбредались, а ее не пустили. Папа не пустил. Запихал в Плехановский институт. 

Методом неприятных проб и идиотских ошибок она, наконец, нашла себе мужичка по силам, по Сеньке, то есть, шапку. Не то чтобы хорошего парня, но такого, как бы это сказать поточнее... Он и многообещающим был в смысле карьеры, а в то же время, от него периодически конкретно веяло человечиной. Глаза он умел делать добрые, маслица во взгляд оливкового подпускать. Под этим его взглядом чувствовала она себя не совсем, не насквозь прозрачной. И, самое главное, он сам как-то ее к себе ночевать пригласил. 

И все вроде было супер, совет да любовь, но тут опять обнаружилась острая недостаточность огня. Рыхлость фактуры. Хахаль стал на сторону глядеть, а сторона родимая была 

широка, много в ней было малолетних на все готовых полоумных фанаток всего, чего не поподя, да и просто кругом все клокотало естественным кишением и мельтешением разных женщин с хорошим макияжем. Ревновать в этих кругах было не принято. И эта задушенная ревность жгла Анины мозги, как спирт «Рояль» и, как он же, люто печень портила. Крыша прямо от безысходности ехала. Как - то на телевидении, где она околачивалась по работе, Аня увидала в одном из съёмочных павильонов потомственную колдунью: толстую напористую косоглазую бабу в аляповатом наряде с бабеттой из густых чёрных волос на макушке. В пухлых руках с хищным маникюром, видимо, для пущей важности, колдунья крутила большой мутный стеклянный шар. Легкомысленно стрекотал ведущий, задавал вопросы. Колдунья в ответ веско давила слова, как окурки в пепельнице давят, плела всякое про родовое проклятие и венчик безбрачия. Анечка вдруг поняла, что согласна совершенно любой огонь в себе возжечь, даже адский, только бы горел. Только бы всю эту мутотень с мертвой точки сдвинуть. Она дождалась конца эфира, взяла у колдуньи визитку. Еле дождалась визита к ней на Энтузиастов. Баба на редкость была гипнотическая, в ее квартире иконы были всюду, статуэтки будды, душистый дым из плошек, полумрак, атмосферно надорванный мелкими источниками света - свечами, лампами с цветными стеклышками, окна задернуты багровыми портьерами, и кошки всюду сновали холеные. За солидную сумму присоветовала колдунья бедной Анечке подмешать объекту ее женского интереса анечкиных менструальных выделений в питье. Дичь, конечно дичайшая. Особенно для человека с приличным экономическим образованием. Но тут сработал даже не антураж, не еженедельные телеэфиры с упомянутой бабой (ну типа народ - то ее закидоны с аппетитом хавает, а шоже мы же?), а простое человеческое отчаяние, что вот, Ане уж незнамо сколько лет, почти двадцать четыре, а она все одна, как дура. И как дура с родителями живет. И она подмешала. Ожидая эффекта, Аня леденела от ужаса, что ее хахаль об этих колдовских манёврах возьмёт, да и прознает. Она на радостях обо всем этом одной не очень надежной знакомой сболтнула. Поэтому распечатанный колдуньей заговор Аня читала с нервным остервенением: «Встану, не помолясь, пойду не перекрестясь..» и так далее. Пыталась расшевелить сверхъестественное. Повернуть к себе лицом избушку на курьих ножках. Ничего не происходило. Зато стала на Аню такая вселенская печаль наваливаться, что хоть вот бери и пились. Или в петлю лезь. Или из окошка выпрыгивай. В полном расстройстве чувств встретила она в метро свою одноклассницу. Тоже не особо хорошую девочку Тоню. Тоня сама ее окликнула, сама подошла. Аня потратила почти минуту на узнавание, ибо Тоня на себя прежнюю похожа не была совсем. Вместо джинсиков на ней была юбка - тряпка в пол, платок на голове, рубашка из секонд - хенда. В такие рубашки обычно костюмеры наряжаются актеров, играющих роль расистов: клеточки, фланелька, карманы на груди накладные. Куртка мешком - несуразная. За плечами у подруги висел рюкзак. Вероника Маврикина в молодости. Но Зато в глазах Тони был в наличии не то что огонь, а бешеный блеск, почти что как у Генри Роллинза из «Роллинз Бэнда». Аня насторожилась.

Разговорились легко. Тоня, к счастью, только похожа была на шахидку, на самом деле оказалось, что ее призвал Господь. Это была настоящая удача: Тоня одним ударом и родителям, которые мистику не принимали промытыми советской школой мозгами, досадила, и поступала теперь только правильно, только по - божески. Карт - бланш, и все тут. Аня не особо слушала, как именно все случилось, но чуяла, что Тоня напала на нечто такое, что может помочь ей как - то склеить ее разнесчастную личную жизнь. Тоня ходила в Церковь. В Церкви было полно чудес, таинств, батюшек, матушек, мощей, паломничеств, благодати, отцов и старцев. Когда Тоня щебетала ей на ухо через грохот метро о своей новой жизни и об Иисусе, порой вдруг выкрикивая что - то на весь вагон, когда шум затихал во время остановок, Тонино пламя горело ярче, и взгляд наполнялся влюбленностью во все на свете. Анна тоже было чем прихвастнуть. У неё тоже был мистический опыт. Однако, от рассказа про потомственную ведьму Тоня разахалась, и предложила Ане зайти в храм, восстановить кармическую нормальность после ужасных искушений. «И парня своего приводи!» - просто и весело добавила Тоня. До Библиотеки Ленина Аня уже совсем вполуха слушала Тонин бред про конец света, печать антихриста, штрих - коды и тотальный контроль. Она вежливо и вовремя кивала. У себя на работе она и не такой дичи поддакивала. Арт - бизнес зиждется на том, что ты легко и вежливо соглашаешься с чужим безумием, потому что оно может принести неожиданно хороший доход. Публика и критики могут счесть все вот это проявлением, например, таланта. Широко цитировать и перепевать то, за что, например, работника банка немедленно бы нарядили в смирительную рубашку.

Вечером в субботу Аня, психуя и вибрируя, вела в храм свою цель. 

Она рассказывала ему, что там можно помолиться, чтоб завистники не сглазили. Чтоб народ на концерты ходил. Друг кивал и почти не упирался. Решили сходить на всякий случай. Хотя он и бубнил всю дорогу, что кресты с куполами - это больше шансон, а он не какой - нибудь Михал Круг. 

Это все хорошо было. Потому что если бы он заартачился, у Ани бы случился нервный срыв с истерикой. Вы заметили, что опасные рифы и мели женских истерик мужчины чувствуют интуитивно, и умеют среди них лавировать, не роняя достоинства. Потому что их всех мамы растили, наверное..

В церковном дворе их встретила Тоня все в том же диком прикиде с платочком. Глазками, однако, заиграла, гадина. В руках чётки, в ногах - чечетки. Она возбуждённо говорила о том, что через пару месяцев станет мейнстримом и заставит Зюганова на Пасху перед камерой стоять в храме с большущей, как лазерный меч Дарт Вейдера, свечкой в руках. 

- Пойдёмте, я вас с классным батюшкой познакомлю. Он за всех просто зверски молится. Просто как бешеный! Там как раз сейчас исповедь. Покайтесь в грехах, на душе так легко станет - и опять хлоп - хлоп глазками.

Под древними, низкими сводами московского храма текла мягкими голосами клироса всенощная. И опять - полумрак, огоньки, запахи дыма из золотой коробочки на цепочке. Они втроём встали в очередь к аналою. Отец Даниил ко всем описанным Тоней достоинствам ещё и выглядел совершенно по - свойски: был маленьким, легким, шустрым. На плечи он накинул серое прямое пальтецо, совсем такое, в каких щеголяли некоторые московские неформалы. Аня исповедалась скомкано, что говорить - толком не знала. Рассказала про ведьму. Правда, без позорных подробностей.

- А вы не думали о том, что раз вы здесь, значит кто - то за вас молится? - неожиданно спросил отец Даниил. И посмотрел - о чудо! Прямо на неё, в глаза, долгим, жалостливым взглядом. Она задумалась. Батюшка вздохнул, накрыл ей голову золотой широкой лентой и уже так спросил

- Абортов не было?

- Нет.

- Слава Богу! - сказал отец Даниил и забормотал молитву. «Прости ей, Господи, блуд многократно совершенный» расслышала Аня. 

Ей реально стало немного получше. Хотя, может и самовнушение. Может и плацебо.

Но по - любому повеселее стало, посвободнее. Подруга энергично, как буксир баржу, водила Аню от иконы к иконе. Щеголяла особым местным жаргоном, всякими «Спаси Господи!» и «Во Славу Божью!»

Вновь очутившись в церковном дворе, Аня, наглядевшись на старушек, заскучала по своей, простой и доброй бабушке. И уже двинувшись в сторону метро, Аня поняла, что ЗАБЫЛА про своего друга. Вспомнила - и опять тяжесть навалилась. Вернулась, встретила его и Тоню. Он смотрел мимо неё фосфорическим неживым взглядом ярких зелёных глаз. Для пользы дела, для здоровья и успеха решили они причаститься. Все на тот же самый всякий случай. Тоня их уломала. Упропагандировала. Шли втроём к метро, Тоня весело и не особо подавляюще солировала, рассказывала про тело и кровь Христову. В пакетике лежали завсегда утешительные покупочки: иконки, молитвослов, тоненькая книжечка про исповедь.

Надо было рано встать в выходной, приехать в храм натощак, не есть мяса. К сожалению вся эта таинственная и новая кутерьма произвела на Олега не совсем запланированное впечатление. Ох! Она назвала его его обычным именем! Это ему не нравилось, он всегда настаивал на псевдониме. Морду бил дразнильщикам, подкалывающих его его же простотой. От всей этой мистики Олег начал двоится, как двоятся люди в глазах пьяных. Он был то псевдонимом, то собой, то сговорчивым, то ворчливым. Это немного напрягало. Но все было такое приглушенное, февральское, ноги шли сами, как у механической заводной игрушки, а голова на пятьдесят процентов спала в берлоге и сосала лапу.

Они поехали к нему. Обычная ночь. Обычная близость. В постели с Олегом Анна будто галочку ставила, отметилась по - рабочему. Было у них все. Все как у всех. А какие ещё могут быть варианты? Проснулись они по будильнику и поехали причащаться. Возле храма Олег остановился и сказал ей чужим хрипловатым и низким голосом псевдонима: 

- Нет там никакого тела. Хлеб и кагор. На дураков это все рассчитано. 

Однако при этом они перекрестились правильно, как им Тоня показала, и зашли в храм. Аня молилась по - настоящему. Так бывает, случайно, вдруг, за компанию с московскими старухами, стали в ее голове складываться в зыбкий карточный домик всякие неожиданные мысли. К концу литургии в храме стало много детей. Аню эту улыбнуло. Хорошо все это. Очень неплохо. Наконец, началось причастие. Надо было подойти к чаше, назвать своё имя и широко открыть рот, чтобы бес его не перекосил, объяснила Тоня. Отходили от чаши к столику с запивкой. Тоня говорила, потом ещё проповедь скажут и крест дадут целовать, но силы их уже кончились, а ноги ныли. Аня вышла во двор. Огня внутри неё не было. Захотелось реветь. И тут в дверях показался Олег. Он шёл ссутулившись, держась руками за лицо. Ничего дерзкого и прямого не осталось в его фигуре. Весь он был испуган и скомкан. Они усадили его на скамейку. Он судорожно начал тереть лицо руками. 

- Это все масло это. Как намазали вчера, так и чешется все, бл@дь. И щеку я откусил. 

- Как щеку откусил? Удивилась Тоня.

- Ну когда мне у стоматолога раз заморозку делали, я потом ничего не чувствовал и щеку кусал. И у меня теперь мясо, мясо во рту и я его выплюнуть не могу!! - уже кричал он, гадливо морщась и растирая щеки.

- Да иди вы обе на х@й! Зачем я с вами связался!!! - Под его чёрным кашмировым пальто застрекотал пейджер, он отвлёкся на него, вытащил, уставился.

Тоня потянула Аню за рукав. Они вернулись в Церковь. Аня ушла спокойно, потому что артисты, они же нервами работают. Система у них очень нервная, специально во все стороны расшатанная. И они, порой, капризничают.

Послушали проповедь, подошли поцеловать крест, взяли просфорки. Когда все закончилось, они с толпой вышли на улицу. Во дворе никого не было. Аня на удивление была спокойна. На работу не пошла. Собралась и поехала на другой конец Москвы - проведать бабушку. В течение этого серого дня на работу она не звонила и ее не беспокоили. Оказалось, что пока они с бабушкой обсуждали здоровье родственников за чашкой чая, на работе нарисовалась противоанечковая необратимая буча. Ее одним днём уволили. И опять она не тосковала. Ей было неинтересно, кто подставил кролика Роджера. Как - то разом все опостылело. Передохнув недельку, она стала искать работу. Нового столько всего было: реклама, компьютеры, веб - дизайн. Она выбрала риэлторские курсы. Папа очень ее поддержал, и согласился курсы оплатить. Жизнь закрутилась, по распределению она попала в компанию Миэль. Бегала по Москва, показывала клиентам квартиры. Успехи радовали. Великим Постом она возила бабушку в храм. Она знала, что забирать ее надо после Отчёта наш. Покупала бабушке кукурузу и горошек «Бондюэль» - бабушка на этом всем постилась. Вечером они смотрели футбол. Бабушка футбол обожала, шумно болела за наших, давала советы игрокам, спорила с комментатором. На Пасху Аня вспомнила про Тоню, но уже не застала ее в Москве. Тоня уехала в далекий монастырь, в Вышу, спасаться. Там лошадки, объяснила мрачно Тонина мама, Тоня любит за лошадками ухаживать. Олег полз по карьерной лестнице, ведущей вниз. Как - то, зайдя в тот самый храм, Тоня встретила отца Даниила. Узнал ли он ее? Не очень было понятно. Она рассказала ему про огонь, которого в ней нет. Почувствовала, что может рассказать. 

- Зачем же огонь? - Поднял круглые брови батюшка. - Ты что, Газпром что ли? Смотри, вон там - Николай угодник, видишь, вокруг него свет? Ты попроси его, пусть лучше он тебе у Бога света выпросит.. Не то огонь какой - то.

Эх, подумала Аня, никто меня не понимает! Но свет заметила. И долго стояла у иконы, смотрела на доброе стариковское лицо.

Единожды возникнув, нетоварный свет, мягко раскрутил маховик ее судьбы, отлетело ненужное, тягостное. А потом, когда уж и думать она про личную жизнь отчаялась, появился рядом правильный человек. Но это уже совсем другая история.