1. В разных (1) традициях и их развитии (премодерн в целом), (2) отрицании традиций и развитии этих отрицаний (модерн в целом), (3) в отрицании отрицания и развитии этих отрицаний отрицаний (постмодерн в целом) по-разному понимали мышление, его рождение, жизнь и умирание. Более того, анатомически разные органы в разных традициях и их отрицаниях делали ответственными за мышление и процессы, им осуществляемые. Это могли быть и (1) половые органы (и отзвук такого понимания мышления слышится в проповедях З. Фрейда и К. Г. Юнга); и (2) сердце (православная христианская традиция с её учением о верхнем и нижнем сердце, или некоторые виды индуизма); (3) мозг (европейская традиция).
2. Сосредоточимся именно на мозге, как органе мышления, представленного анатомически. Разделение на центральную и периферийную нервные системы несколько устарело: головной мозг — продолжение спинного, а высшие функции — продолжение и более или менее удачное дополнение функций низших. Так что мышление какого-либо пищеварительного процесса и получение по его, мышления, результатам Нобелевской премии (казус И. П. Павлова) удачно дополняет собственно переваривание пищи желудочно-кишечным трактом, работа которого иннервирована и, стало быть, регулирована мозгом. Так же и деление вещества мозга на серое и белое осуществляется частью ради раскраски и удобства раздельного обзора целого, частью — как дань традиции. Серое вещество — вещество клетки мозга, нейрона. Белое вещество — вещество отростка клетки, аксона. У такого представителя мира млекопитающих, как жираф, аксон, иннервирующий ногу, достигает нескольких метров в длину. Человек росточком пониже. Но и у него к пятке тянется длинная белая нить аксона. Думать, что серое вещество чем-то лучше белого, значит думать содержанием желудочно-кишечного тракта, а не мозгом. Такая традиция мышления ещё не оформилась, но многие практикуют её эмпирически, обинуясь методологией. Никакое тело клетки не сможет заменить собой аксон. Этот же последний никак функционально не заменит тело клетки. Серое и белое вещество хороши оба, хороши по-разному и друг друга не заменяют сейчас и не заменят никогда.
3. На мозг, а, стало быть, и на мышление, как функцию мозга, влияет среда его обитания. Это, прежде всего, (1) тело, в котором имеется мозг. В разных телах (толстых, худых, молодых, старых, мужских, женских, чёрных, цветных, белых, телах с заросшими помертвелой стоптанной кожей пятками (жёсткопяточники) и телах с пятками, выскобленными и смазанными питательным кремом (нежнопяточники)) мозг функционирует по-разному и интересующее нас мышление по-разному протекает и имеет существенно разные результаты.
Но мало отдельной функционирующей живой особи, в которой мозгу живётся хорошо или не очень, но в нём он способен обслуживать усилия мысли. Оказывается, что без множества таких отдельных особей и их общения между собой, то есть без общества, мышление данного человека не сформируется и функционировать не станет. Жёсткие эксперименты, поставленные природой, обстоятельствами и людьми, над так называемыми детьми-маугли показали: попытки поздней социализации, и обучения в частности, не приводят к достойным внимания результатам. — Человеческое мышление не формируется и социализация вообще не слишком успешна.
Твоё мышление — это твой социум, мыслящий через тебя. Почему же один российский мыслитель увлечён немецкой феноменологией, другой — французским постструктурализмом, третий — британской аналитической философией? Это, что ж, аксоны из Британии, Франции, Германии дотягиваются до России и «ихние клетки разговаривают по-русски»? Зачем это Их Британскому Величеству, их островному мозгу? Зачем французам русский постструктурализм, а немцам русскоязычная феноменология? А главное — зачем это русским? Точнее, российским евреям, украинцам, белорусам, башкирам, татарам, калмыкам и всей ораве дагестанцев, которые сплошь философствуют по-русски всеми столь зарубежными, и даже заморскими, методами. Там у татарина, ну в Париже, семья: папа Леви-Стросс и мама Батаиха? Ещё бы этой последней хоть что-то знать о своём сыночке и его судьбе в страшной и холодной Тартарии, то бишь Московии…
4. Черпать и напитываться можно из какого угодно источника. Тереби бороду хоть Карлу Марксу, хоть Гастону Башляру. Но, грубо говоря, на выхлопной трубе духовный продукт или реальный помёт должны быть своими. Анализы должны показать оригинальность состава и привязку к местности. Германии, Франции, Британии русскоязычные феноменология, постструктурализм и аналитическая философия не нужны. Они не читают по-русски и читать не будут, как ни старайся ты писать, философский писец.
Так и с малочисленными, но множественными в диаспоре недобитками марксизма «в этой стране», «в этой дикой стране». Я знаю только одного знающего марксиста — Андрея Дмитриевича Майданского. Да и тот, правду сказать, существенно соспинозился. «Да всё он понимает! Всё! Не знаю вот, плачет ли, но смеётся он часто и заметно. Да». Так или иначе аксон из Амстердама протянут до Белгорода. Марксистский спинозизм, или спинозистский марксизм, приступил к изучению русской азбуки: от А проволочен к Б. Куда дальше потянется аксонщина и дендритщина спинозистского марксизма, посмотрим.
Все ныне живущие прочие, кроме А. Д. Майданского, представляют категорию колониальных, изрядно лежалых и засиженных мухами, товаров: морковный кофе, варенье из брюквы на тростниковом сахаре, свежезапечённую на вертеле, а затем долго лежалую на сене собаку из репы и шпината. И т. п. российскую постнеофрейдистскую сексапильность. Марксистам стоило бы продолжить дело К. Г. Маркса: осуществления мировой революции посредством диктатуры пролетариата. А то застоялись они, марксистские кони, бия на месте копытом (практика) и изобъяснялись миру, каков он есть (теория). А нет чтоб изменить его! А ежели пролетариата с диктатурой на горизонте не видать, ежели вследствие такого растворения гегемона в воздусях перспективы мировой революции крайне туманны, марксистам стоит переквалифицироваться в управдомы. В текущем их обиталище — Бедламе, Шарантоне, Канатчиковой даче — тоже нужны менеджеры. Ибо люди, усвоившие одиннадцатый тезис Маркса о Фейербахе или хотя бы то, что чувства в своей практике должны стать теоретиками, — усвоившие и не принимающиеся за дело, остающиеся на уровне писаний и изданий — явно сумасшедшие, марксистски безумные.
5. Дело отечественной мысли в его перспективе открывается таким: превратить русскоязычную философию в философию русскую. Недовольные евреи и татары благоволят философствовать на иврите, идише и татарском. Лишь тогда, и это должно быть понятно само собой, еврейский и особенно татарский дискурс обретут права острой современности. Нет, это — не требование своеволия: превращать или не превращать текущую мысль в отечестве сущем в отечественную и гражданскую. Мышление на русском языке должно проводиться русскими людьми (какими бы «неграми преклонных годов» они ни были), во имя русских людей, для русских людей, иждивением русских людей и для их страны — России. Если этого не случится, мышления в России так и не возникнет. Продолжится интеллектуальное обезьянничанье, смешное и ненужное. Все ли интеллектуальные обезьяны вышли из России и расселились по белу свету, не знаю. Но здесь их осталось изрядно. Можно сказать, только они и имеются.
6. Я уже описал состояние и перспективы российского и мирового марксизма. Но интересны и глубинные вопросы: как возможен российский марксизм, а равномерно и российская феноменология, российский постструктурализм, российская аналитическая философия и т. п.?
Выше говорилось, что из Германии, Франции, Британии протянуты аксоны. Но почему они протянуты? Как возможно было их протянуть?
Ответ один: мышление обобщает, а не только выступает специфицирующей характеристикой мыслящего (с его мозгом, телом, этносом, страной, языком, культурой, ботинками). То есть люди учат иностранные языки, читают оригинальную литературу, как-то её понимают, восторгаются, переводят на свой родной язык, ищут сторонников таких текстов, радуются движению присоединения туземных мозгов к зарубежной мысли. Дальше лекции, семинары, конференции, конгрессы, вызов виновника поражения туземных черепов из-за рубежа, чествование, непомерное чествование знатного иностранного охотника за головами. И пошла писать губерния! Как они всё это делают и насколько хорошо это у них получается, суть другие вопросы. Но без начального восторга ничего не закрутится. Заниматься всем этим возможно лишь потому, что писания вот этого феноменолога, Хайдеггера, Гуссерля или Брентано, представляются настолько важными, что важность эта зашкаливает, национальные границы проходит, как горячий нож сквозь масло, проламывает черепа прозелитам и особенно — прозелиткам, и там, в повреждённых, поселяется вирусом надолго, если не навсегда.
Сама эта важность глобально обобщительна: действует поверх языка и культуры, суля и доставляя средство Макропулоса в заманчивой упаковке с бантиком, а также вечные ценности и разгадки всех тайн, как они к тому времени сложатся в их шокирующей глобальной несуразности и острейшем местном недоумении.
Феноменология, марксизм и проч. — не средство прокормления отечественного философа (он де этому лишь учился, такова его университетская специализация), иначе бы люди шли не в философы, а в кормленщики, в Собянины par excellence. Философия — вообще плохое место кормления. И как только её пытаются подобным образом локализовать, она, будучи шибко духовна, испарятся, оставляя после себя «кимвал бряцающий да медь звенящую». — Философы-академики, все как один, не дадут соврать. Читайте их книги, там меди много. В медном веке они и живут. Вот, пожалуй, почему власти предержащие за консультациями и интеллектуальной поддержкой проектов обращаются к кому угодно, только не к философам-академикам. Хотя, казалось бы, привычка последних брать под козырёк, академически всегда готовая ещё раз весомо, зримо, но не грубо осуществиться в текущей действительности, — привычка, выработанная десятилетиями повторений и научно выверенная, интеллектуально точная, не оскорбительная в проявлениях привычка посылает достолюбезной отечественной власти, выражаясь дипломатическим языком, «достаточно чёткий сигнал»: «Приидите и володейте нами по-всякому. Как Вам заблагорассудится, милостивцы наши! Оправдаем. Всё, всё оправдаем!»
А мышление… Мышлению потребно осмысление идей и продуцирование эйдосов, а не сущие адеквации требованию К. П. Пруткова: «Козыряй!»
7. Итак, мы имеем два полюса мысли. В одной точке сугубо абстрактные, единичные, уникальные, принадлежащие только этому индивиду вида homo sapiens sapiens мозговые структуры, здесь и сейчас функционирующие. В другой точке панацея марксизма, феноменологии, постструктурализма или аналитической философии, вселенски и на веки вечные обобщительные и пригодные всем и навсегда.
Жаль, что русские — варвары; что китайцы — не общечеловеки, а китайцы; что индийцы чересчур своеобразны и чудовищно многообразны со своей более чем сотней лишь государственных языков. И при таком своеобразии и многообразии для индийца выше Индии нет ничего. Бхарата — это всё! Для всех них нет ни сугубо индивидуального мышления, ни сугубо общечеловеческого. Истина их мышления срединно-синтетична: эти индивидуальные люди мыслят о себе и своём народе на своих языках.
Всё прочее выдумали на общечеловеческом языке, то есть английском, «смешные жеманницы» смыслов и значений, отборно-хвостатые павлины символов и архетипов, «жрицы минутного, поклонницы успехов» постнесоциалистического строительства в текущей пятилетке, блистательные листательницы журналов философских мод. Ой! Попридержите свои симулякры, дамы и господа. Как же от вас брызжет!
2015.09.06.
Первопубликация: https://www.facebook.com/notes/максим-бутин/517-нежнопяточники-и-жёсткопяточники/517742735061984/