– Евгений Водолазкин сегодня, наверное, один из самых титулованных российских писателей, при этом его книги совсем разные. Один из самых ярких романов «Лавр» – это история Средневековья. «Авиатор» – это книга, которая связана с XX веком и с той советской памятью, которую мы все сейчас переживаем и носим в себе. «Брисбен» – это история совсем другого типа повествования, с героем, который отличается от предыдущих романов и является представителем музыкальной профессии и человеком, который ищет смысл жизни в наши дни.
Вы своими романами путешествуете по временам, эпохам, вы выбираете совсем разных героев. Возникает вопрос: каким образом к вам приходят такие разные сюжеты и такие разные времена? И с чего все началось?
– Все началось, видимо, лет с восьми, когда я написал рассказ на тему песни «Тучи над городом встали». Моя тетя, очень строгая, она преподавала русский язык иностранцам, такой человек не может быть не строгим, – она пришла, прочитала мой рассказ и сказала, что это «малохудожественно». Я не знал тогда слова «художественно» и не очень понял, о чем речь, но взял это замечание на заметку и подумал, что надо бы писать «художественно», по крайней мере чтобы понравилось тете.
Я поступил на филфак, окончил его и стал заниматься древнерусской литературой. И занимался ею тридцать лет, даже чуть больше. И в какой-то момент я почувствовал, что анализировать тексты я вроде бы научился, а смогу ли я их создавать? И начал писать какие-то очерки, даже пара пьес была.
Но когда-то Лева Данилкин (писатель и журналист. – Ред.) спросил меня: «Как это ты вдруг перебрался из литературоведения в литературу? Почему ты заговорил не научным, а литературным словом?», и я Леве рассказал старый анекдот о лорде Генри, который не говорил тринадцать лет, а как-то утром он сказал: «Однако сэндвич подгорел». Сбежался весь дом и стали спрашивать его, почему же он молчал тринадцать лет? Он ответил: «Потому что с сэндвичами было все в порядке». Вот и у меня до определенного времени с «сэндвичами» было все в порядке и я получал большую радость, занимаясь историей литературы.
Но знаете, человек с возрастом, если он серьезно относится к своей жизни, то получает опыт. Этот опыт не только количество «шрамов» и «шишек», которые получает каждый из нас, но это «шишки» обдуманные, осмысленные тобой: почему они возникли, о чем они говорят. Вот это опыт.
Можно ходить всему в «синяках», но при этом не иметь опыта, а быть просто побитым. А если ты обдумываешь, что происходит, то этот опыт остается. Причем его дают не только «шишки» и «синяки», этот опыт дают и радостные события, все, что происходит в жизни. К жизни надо относиться осмысленно и пытаться понять, надо всегда ставить себе вопрос «в чем смысл моей жизни?».
И вот когда я начал задавать себе эти вопросы, я понял, что в рамках науки я на это не отвечу. Не потому, что наука плоха, она очень хороша, но наука – это рациональный способ познания. А для того чтобы познать человека, действовать только умом – нельзя, потому что у человека есть чувства. И вот та сфера, где чувства объединяются с мыслью – этой сферой является литература.
И вот так я начал писать. При этом я продолжаю служить в Пушкинском доме, это Институт русской литературы, крупнейший в мире центр по изучению русской литературы от XI века до XXI века. Не знаю, как долго получится служить двум музам, они в общем ревнивые дамы, но я пока пытаюсь это делать.
Иногда меня спрашивают, используя чеховскую метафору: «Кто для вас теперь любовница, а кто жена: литература или наука?» и я всегда отвечаю: «Вы знаете, это звучит в общем несколько экзотично, но я их рассматриваю как двух жен».