После инцидента с кафтаном у шехзаде Мустафы состоялось бурное примирение с повелителем. Султан был напуган и возмущен появлением янычар под стенами дворца. Заслушав объяснения Мустафы, повелитель дико обрадовался тому, что шехзаде пришел всего лишь поговорить.
Вместо обычных гневных обвинений были радостные объятия отца и сына. Сулейман даже первым спросил, установилось ли прежнее доверие друг к другу? Мустафа, выдержав небольшую паузу, согласился. Установилось, иншалла!
За стеной послышались облегченные вздохи Джихангира и Фатьмы Султан.
И вот тут-то, или, по крайней мере, в один из последующих дней, проведенных во дворце, Мустафе и следовало рассказать о никахе с Михринисой.
Даже лучше всего сразу, пока повелитель не опомнился и был благодушно настроен. Он и на охоту позвал сына на радостях, что сам жив остался. Никаху бы если не обрадовался, то лишь пожурил сынку.
Мустафа почему-то молчит, как рыба об волнорез. Проторчал в раю, можно сказать, зря. Позже он ответит Махидевран и Михринисе, что надо дождаться подходящего случая для разговора о никахе.
Куда уж более подходящий? И какого пса шехзаде молчал – непонятно. Его падишах чуть ли не на руках по садику носил. Решил оставить регентом на время войны с персами.
Прохлопал Мустафа такой замечательный шанс по собственной глупости. Происками Хюррем тут уж точно даже и не пахло. Султанша была очень недовольна сближением повелителя с Мустафой, но кляп в рот шехзаде не вставляла.
Повелитель машет платочком с балкона Мустафе, утирая слезы умиления и радости. И тут случается очередной нежданчик – приходит весть из Кютахьи об этом самом никахе.
Падишаха очень даже можно понять – только порадовался за старшенького, а от него свежая подлянка прикатила. Опять рай летит в прежнем направлении. Сулейман пишет послание о том, что в очередной раз огорчен, разочарован, а, главное – о том, что речи о доверии теперь уже точно быть не может. Разумеется, и мимо регенства Мустафа пролетел со свистом.
Сам шехзаде тоже не обрадовался весточке из столицы. Но и восклицаний «Ах я осел!» не последовало. Никаких ошибок шехзаде Мустафа, как обычно, не совершал. Он ни грамма не раскаивается ни в никахе, ни упущенном шансе рассказать о нем, а ищет виновных! Виноват-то не он, а тот, кто сообщил повелителю о никахе.
То, что Михриниса уже родила, и весь гарем в курсе этого, шехзаде ни разу не смущает. Все было так мило и так незаметно...
После этого уже не промаха, а провала, даже марш-бросок для спасения повелителя от покушения был расценен весьма подозрительно.
-Откуда узнал? Почему доложили тебе, а не мне? Возвращайся назад!
Все встало на прежние места в отношениях султана со старшим шехзаде. Все то же разочарование на личике Мустафы – он совершил подвиг, а его не поняли.
Баязид с Джихангиром рыдают от горя. Мустафа милостиво гарантирует жизнь и должности и тому и другому после своего восхождения на трон. С ума можно сойти от этой сцены очередного дележа трона все тем же составом трио.
Что тут можно еще добавить? Народ безмолвствует. А счастье, как говорится, было так возможно!