Chapter 10
Усмиряя гнев крошением психотропных журнальчиков (кстати, свеженьких, в том числе и о садоводстве) на мелкие кусочки, Станислав Олегович немного полежал у себя в открытом нынче карцере, покумекал о насущном. Псориаз, широкий рот, чавканье, - знакомство с обитателями "Берёзок" прошло отвратительно. Но ведь надо как-то привыкать! А как привыкнуть к психам? Допустим, попади бы Станислав на зону, он бы знал, какую линию поведения, манеру общения избрать, как следует держаться и чего вообще ждать от уголовников. Во-первых, они - те же люди, только малость со своими заморочками в житейском, культурном, социальном плане, да и это знание можно почерпнуть даже из фильмов и сериалов тюремной тематики, - отдельные попадатся довольно реалистичные. Совсем другое дело - психи. С ними не выстроить определённого поведенческого типажа, потому что они - иная человеческая формация, они совершенно непредсказуемы. Любой представитель их касты в состоянии мило беседовать с оппонентом, приятно улыбаться, разумно отвечать на вопросы.., но в какой-то момент у шизофреника что-то перемыкает в чурбане, и он в припадке неконтролируемого бешенства вцепится собеседнику в глотку. Психиатры же всего-навсего пустозвонствуют, утверждая, якобы способны предугадать реакцию сумасшедших на то или иное событие, фразу, поступок. Всё это полная чушь! Ещё раз: психи непредсказуемы и неуправляемы, почище диких ос, от них до́лжно ожидать чего угодно, они - одна из серьёзнейших угроз безопасности нормальных граждан. Таких, как Станислав Олегович - невинный агнец, угодивший в свору безумных волков.
Однако и у агнца имеются зубки, да плюс к тому необходимые навыки, приобретённые в "комитете". Например, экс-майора обучали азам внедрения в новую, незнакомую, даже чужеродную среду. И это умение должно пригодиться ему в психушке как нигде лучше.
Приободрившись в результате собственных умозаключений, к тому моменту уже осведомлённый, личной сестрой об ограничении времени прогулки (до ужина), Станислав искрошил последний, самый нервирующий его журнальчик, разбросал ошмётки по полу и отправился в придиспансерный скверик. Вот где, оказывается, днюют все постояльцы дурдома, потому их и не было видно на коридорах.
Сперва, в смысле прежде, чем внедряться, он решил понаблюдать за инородной общностью, акклиматизироваться, уловить повадки ненормальных и отметить их особенности. На одной из дворовых лавочек, удалённой от прочих, бывший чекист нашёл выгодную позицию для наблюдения и, поскольку в изначальный выход на прогулку, будучи взволнованным предоставленной вольностью, не обращал здесь ни на что внимания, заодно уж принялся изучать окрестности.
По кайме весь скверик огибался высоченным забором, доступным ко взятию разве что рекордсмену в прыжках с шестом и увитым, словно в джунглях, ползучей растительностью. За ним сколько хватало глаз зеленел густой лес. И берёзовый, и другой. Да и перед неприступной преградой было зелени в достатке. Всё ещё подвязанные к колышкам, неокрепшие деревца соседствовали с ухоженными кустиками, остриженными, словно болонки, в особой заботе и щепетильности, и с разномастными цветами, благоухающими пленительными ароматами лета. Между выходцами флоры извивались аккуратные, очерченные тёсанным камнем, грунтовые дорожки из смеси красного и нефритового песочка. Радужные стежки, плутая возле низких, глубоких лавочек, заглядывали по одной в резные домики-беседки и кучно устремлялись с экскурсией к выложенному мрамором бассейну с фонтаном. Сам фонтан был выполнен в форме карликового японского дерева бонсай, из его бронзовых веточек высоко вверх била живительная водица, наполняющая ценной прохладой раскалённый солнцем воздух. Этому местечку подошло бы определение и скверик, и лесопарк, и продолжение пущи, ибо оно не выделялось из общей картины окружающего мира, даже сливалось с природным ландшафтом.
Но всю эту гармонию беспощадно выкашивали нелепые, нескладные, лунатичные особи, прозябавшие здесь.
Да хотя бы - присутствием своим, сообразным присутствию страхолюдного пугала посреди ландышевого поля. И одёжой своей, которая на фоне цветущей растительности смотрится особенно уродливо. И видом своим, от которого в ужасе шарахается даже мошкара, не говоря уж про стрекозок и бабочек. Да и занятия их совершенно не вписывались в окружающую панораму, - и были просто смешны.
Вот, к примеру, двое недочеловеков троллеобразной наружности: реквизировали одну из лавок и в неимоверном увлечении погрузились в шахматную баталию. Разве это нормально? Что они вообще могут понимать в столь интеллектуальной игре, гроссмейстеры недоделанные! Видать, чисто наобум двигают фигуры, вот-вот один заорёт "рыба!", а второй расшибёт первому башку шахматной, доской. Они же психи!
Там дальше как раз и доминошники собрались. В беседке. Тоже игрули. Глянуть на рожи, - в пот шибёт. Очень уж вряд ли, что им по силам отличить одну костяшку от другой и на самом деле они просто рассматривают, как некое диво, домино.
Или там двое: он и она - оба редкостные уроды; неспешно бредут по ухоженной тропке, любуясь облаками, цветами, природой, пуская слюни, сопли и ковыряясь в корявых своих носах. Влюблённые психи - это нечто совсем уж из области сюрреализма.
Да-а, вступить в контакт с кем-нибудь из этой неадекватной среды будет оч-чень сложно.
Станислав смотрел на невменяемые физиономии полоумных и всё яснее понимал, насколько же он далёк от их менталитета, понимал, что его затея внедрения проваливается, подобно весенним рыбакам, под хрупкий лёд, ещё даже толком не начавшись. Не находя удобоваримых вариантов для заведения контакта, да чтобы хоть что-то предпринять, он, смачно сплюнув на искрящуюся разноцветными песчинками под солнечными лучами дорожку, встал и опрометью направился к забору.
Забор буквально утопал в зелени и, казалось, из зелени состоит. Станислав приподнялся на носках, вытянул руку и разгорнул побеги вьюнов; всё же увидел кирпичную кладку, - и тут же почувствовал постороннее прикосновение к плечу.
-Будьте остосторожны, Станислав Олегович, - раздался сзади сильный голос. - Для отпугивания диких зверей через ограду пропущен электрический ток.
Рубиян не слышал и не видел приближения чужака. Что́ было достаточно необъяснимо: экс-майор не жаловался ни на зрение, ни на слух. И всё ж таки вероломному санитару удалось подобраться незапеленгованным, впридачу постыдно напугать бывшего сотрудника всевластного КГБ. А самое поганое то, что появилась какая-то неловкость, будто застукали за неприличным занятием.
Пробормотав в ответ что-то невнятное, озлобившийся экс-майор торопливо двинулся обратно к диспансеру, с твёрдым намерением скрыться в своём каземате, чтобы быть в недоступной отдалённости от дивизий безумных пациентов, которые раздражают одним лишь своим видом, и от эскадронов призрачных санитаров, которые умеют скользить среди зарослей так, словно выкормились в одной естественной среде с мауглями и тарзанами. Да к тому же плетут всякую ахинею про диких зверей. Ага! Ведь по радио недавно передавали о вероятии нашествия бурых медведей, жутко злых в эти дни из-за скудноты залежей мёда в пчелиных ульях. Это каким же надо быть перекачанным болваном, чтобы наивно полагать, будто кто-то поверит в этот бред? Ну ясно же, что электричество в заборе нужно, чтобы психи не разбежались кто куда.
При мысли, что его приняли за доверчивого идиота, злость ещё сильнее возрастала, как ртуть в градуснике при попадании в кипящее масло. Станислав, ломом продираясь сквозь кустарник, - он намеренно обходил стороной тропинки, - шипяще матерился без умолку и, поравнявшись со зданием, агрессивно шматанул дверь на себя.
Изнутри на него внезапно выплеснулось довольно горячее содержимое кружки, - судя по запаху, кофе, - и практически обрушилась ему на грудину та самая женщина с убедительно широким ртом, которая потчевалась сегодня в столовой за обедом.
Вообще же этот казус случился, надо понимать, из-за того, что сия дамочка как раз выходила наружу, толкая дверь от себя, а рывок Станислава её чуть опередил, и она по инерции подалась вперёд и пролила на него кофе, и сама на него едва не навернулась.
Впрочем, в глазах Станислава оправдания ей не было, он взъярился до самой крайней степени из-за пролитого кипятка и уже занёс руку, чтобы как следует проучить эту клушу, но в последний момент в нём что-то смиловестилось.
-Не держись за двери! - вместо затрещины, громко прошептал Рубиян ей в ухо, находившееся в тот момент в непосредственной близости от его лица.
Незнакомка, таращившаяся на него ошалелыми глазами, в ужасе отшатнулась, точно увидала первое в мире раздражённое привидение и, одарив этого уникального фантома паническим взглядом, умчалась во дворик, вместе с неизвестными соображениями по поводу произошедшего.
Побежала рассказывать подругам-идиоткам, якобы новенький к ней приставал. Дура. Так откомментировал (мысленно, разумеется) её бегство Станислав Олегович и потопал на третий этаж строго по ступенькам. Коварный и бесполезный лифт он принципиально игнорировал.
Первый день, начавшийся столь лучезарно - первый день свободы! - обернулся катастрофическим провалом. Нервы не выдерживали таких нагрузок, злость, голодная злость едко ныла где-то в утробе, и это притом, что в ежедневный рацион вроде бы включено успокоительное. А если бы нет? Если бы Станислав не принимал транквилизаторов? Да давно бы сорвался! Устроил бы здесь Перл Харбор с Хиросимой в упряжке! Злость на том и настаивала - учинить полномасштабный погром, сполна поквитаться с обидчиками за причинённый, столь неимоверный, моральный урон. А ещё нашёптывала о растекающемся, словно кисель по столу, вокруг него коварстве: мол, все случившиеся неудачки - это происки врагов, и это только начало! Мысли беспардонно путались, сбиваемые злостью с толку, в череповину лезла всякая дурнота, - в основном, воспоминания, которые были неизменны и тяжки, кололи сердце и ранили душу, постоянно крутясь вокруг переломного момента в его жизни, грозя разрушить к чертям неустойчивую психику отчаявшегося человека и мало чем отличаясь от ночного бреда, так же, как и кошмары, сколько их не выметай, не поддаваясь изгонению.
Так ведь и наступившая ночь не попала в ряды исключений. Переживая невыносимо долгий, умопомешательный сон или явь (после прибытия в "Берёзки" не поймёшь), Станислав не мог дождаться рассвета, вернее, того часа, когда кошмары его освободят от своих цепких уз. Это непередаваемо ужасно - спать, жаждая проснуться, но не иметь на то ни малейшей возможности.