Сразу скажу, что я не летописец. Не какой-нибудь Лев Толстой. Мне не под силу развернуть эпохальное полотно и препарировать персонажей опытной рукой хирурга. Мои заметки полны эмоций и грешат пристрастием. Даже спустя такое количество лет я не смог избавиться от непредвзятости, просто прочтите то, что не дает мне покоя двадцать лет.
Откуда их столько взялось на острове, ума не приложу. Колония албанцев. Только в таверне их было трое. Двое на кухне, один шнырь на раздаче в зале. Никогда не грешил национальными пристрастиями, но к албанцам отношение особое.
Веселые грязные ребята. В прямом и переносном смысле. Многие, за неимением наличности совершали невероятное путешествие, наподобие хаджа Афанасия Никитина в Индию, и пересекали границу между Албанией и Грецией где-нибудь в горах. Спускаясь в Салоники с холмов, грязные как черти, наш самый обиженный социалистический брат расползался по местности наподобие рыжих тараканов. То тут, то там толпы оборванных бродяг сбивались в шайки, поддерживая друг друга.
Орды Чингисхана чем взяли несокрушимую Русь? Правильно, количеством.
Замир быстро втерся в толпу подпитых греков, тем более что кое-кто из сидевших знал его лично. Албанец бегал вокруг стола с подносом, успевая шепнуть одному-другому на ухо что-то безумно остроумное, отчего местные аборигены начинали трястись как лихорадке от смеха, хлопая себя по жирным ляжкам мокрыми от пива руками.
Не скажу, что мне стало легче, но некоторое время меня никто не трогал. Панает пропал куда-то, таверна опустела. Наступал вечер, ноги от беспрестанного брожения по залу гудели от усталости, я присел на краешек плетеного стула.
В таверну вошла женщина средних лет. Лицо неподвижное, как будто остановившееся. На нем не было усталости или горести, злости или радости. Ничего. Словно женщина вышла на улицу, забыв смыть с лица витаминную маску.
Нетвердыми шагами она пересекла пустой зал таверны и оглянулась. Прошла в метре от меня, но не заметила. Сомневаюсь, что она видела хоть кого-нибудь в данный момент. Показалось, что пьяная, но запаха я не почувствовал. Одета со вкусом в дорогие одежды, но почему-то мятые и местами в темных пятнах. Присмотревшись, я понял, что это обычная грязь. Запылилась мадам.
При всей неоднозначности, она привлекла меня чрезвычайно. Рядом никого не было, Замир, увидев, что хозяина нет, упорхнул на кухню к братьям по крови, я расположился за столиком напротив одинокой посетительницы. Полчаса я ее разглядывал, не скуки ради, было в ней нечто, что привлекало.
Заказывать женщина явно ничего не собиралась ввиду полного отсутствия наличности. Появившийся Панает коротко цыкнул в мою сторону, недоуменно покачивая головой, он вылупился на сидевшую неподвижно одинокую клиентку. Спустя минуту лениво зевнул и скрылся в подсобке. Для него все было ясно.
Внезапно фигура сидевшей надломилась, как будто в припадке нахлынувшей усталости, женщина всей грудью упала на стол. От неожиданности я вскочил, не зная, что делать. Взял маленькую двухсотграммовую бутылочку воды с соседнего столика, и поставил прямо перед ее распластанным лицом. Нечто, похожее на улыбку, проскочило на потерянном лице, женщина дрожащими пальцами вцепилась в крышку, и попыталась открыть. Сил, однако, для этого не хватило, мне пришлось распечатать бутылку и поднести к раскрывшимся пересохшим губам посетительницы.
Как видно, женщина не пила давно, судорожными глотками, она выпила все до капли.
– Мерси, – прошептали увлажненные губы, они снова закрылись без сил.
Тут до меня дошло. Я увидел иностранку в тяжелой ситуации, возможно более отчаянную, чем моя.
И устыдился. Разнюнился ведь, расплакался, сам себя жалел все это время… А тут человек от жажды и голода погибает. Но не успел ничего сделать. Потому что появился хозяин, грозно окликнул своего работника.
– Откуда взялась бутылка воды на ее столе?!
– Я ей дал.
– Кто мне заплатит, ты, что ли, русский придурок?!
– Я не придурок.
Но Панает меня не слушал, он подскочил к столику с женщиной, и принялся орать ей прямо в лицо. Было видно, что она почти ничего не понимает, но, когда прозвучало слово «полиция», француженка жалобно заулыбалась, и попыталась даже то-то сказать на своем щебечущем языке.
Грубые руки опустились ей на плечи, женщина закричала от страха. Сработал инстинкт, как видно ее не раз выпроваживали подобным образом из общественных мест. Иностранка тяжело поднялась с насиженного места и шатающейся походкой побрела к выходу.
– Так и меня отсюда выставят, – подумал я, что оказалось довольно близким к реальности.
Через час затарахтел мотороллер, к таверне подъехало двое мужчин, знакомых Ставроса. В руке одного из них я увидел свой знакомый до боли чемодан. Прокричав что-то издали, парочка байкеров благополучно укатила, предварительно с размахом швырнув мне под ноги в пыль чемодан.
Где ночевать сегодня, я не знал.