Федор Елфимов в Алтайском крае человек известный. Многого достиг, есть награды, уважение коллег по санаторному бизнесу. Человек творческий и разносторонний. Долгие годы они с Михаилом Евдокимовым были близкими друзьями. Именно поэтому его воспоминания о том, спрятанном от глаз назойливых журналистов, Евдокимове сегодня особенно ценны. Ведь в жизни каждого человека есть кто-то особенно близкий, кто-то, кому можно доверить самое ценное – свои воспоминания, а с ними – душу. Может быть, потому что принял на себя роль хранителя чужих тайн и секретов, на интервью Федор Егорович пошел с неохотой. Но уже спустя несколько минут разговорился – рассказывал о дорогом сердцу человеке.
– Он всегда выделялся из нас, мальчишек. Был сильнее нас, уже тогда мудрее. И что особенно интересно, среди постоянной мальчишеской суеты умудрялся сохранять какое-то внутреннее спокойствие. Может быть, именно поэтому мы к нему тянулись. А ведь он сам для этого ничего специально не делал. Просто был самим собой. Мы учились в разных школах, Миша в Верх-Обском, я – в Смоленском. И познакомились-то мы, учась уже в седьмом классе. Интересно познакомились: на творческом краевом фестивале. Волновались жутко: шутка ли – деревенские мальчишки на сцене перед важной барнаульской комиссией. Я хорошо помню – он пародировал кого-то очень известного, здорово пародировал. И мы стали и лауреатами, и дипломантами: тянулись за Мишей и выиграли. Как мне теперь кажется, он нисколько не сомневался в нашей победе…
Перелет из Москвы в Барнаул казался бесконечным. Душа, так долго стремившаяся домой, рвалась вперед и опережала самолет. Последний круг над посадочной полосой и – долгожданный толчок встречи шасси с землей. Но… Перед самым трапом – робость, непонятная и щемящая, а ну как не простит, не поймет Она такого долгого отсутствия. Она, такая близкая и родная, любимая до боли в висках. Сколько раз Она снилась там, в гремящем и чадящем мегаполисе… Рядом жена и дочь, ее, еще совсем маленькую, он везет знакомиться с Ней. Дорога торопко юлит между полями, сверху, наверное, похожими на распластанные крылья большой желтоватой птицы. Желтоватой потому, что начало августа, и рожь начинает спеть и набирать силу. Она перемежается широкими зелеными полосами – ведь это горох! Сколько же его съедено вот с таких же полей в детстве! И тут терпение кончается. Резкий удар по тормозам заставляет машину жалобно застонать и остановиться… Не оглядываясь на перепуганных жену и дочь, он, спотыкаясь, бежит туда, в самую середину этой буйствующей хрустящей под быстрыми ногами зелени и начинает рвать сочные стручки без разбора, вперемешку с полевой травой. Словно безумец, до коликов в легких вдыхает пьянящий запах свежесорванной травы. От этого голова кружится еще сильнее. Случайно попавшая в горсть полынь давит горечью, и из глаз сами по себе начинают литься слезы. Слезы радости и обиды - радости от встречи, обиды от затянувшейся на целых три года разлуки. Только теперь он понял, как сильно любит ее – свою Землю. Алтайскую Землю. Спустя много лет в одном из своих многочисленных интервью он расскажет об этой встрече, сравнит ту разлуку со службой на подводной лодке, говорить будет со слезами на глазах. Но это будет спустя целую жизнь. А пока, задыхаясь от счастья и слез, он упадет на колени, будет долго и нежно гладить ладонями Землю и шептать: «Здравствуй, родная, как же я без тебя устал!» И Земля ответит. Ответит шорохом листьев соседней лесополосы, шуршаньем полуспелых колосьев и упругих гороховых стеблей. К ним присоединятся Ветер и купающиеся в его волнах копчики. Ответят совсем тихо, так тихо, что услышит их только он: «С возвращением, Миша… Михаил Сергеич… Вот ты и дома, родной…»
Вспоминает Федор Елфимов:
– Он боготворил своего отца. Тот был для Михаила всем – идеалом, примером, олицетворением Родины. Можно стать хорошим человеком, но таким талантливым и во многом великим, каким был Михаил Сергеич, можно только родиться. Это приходит в кровь с отцовскими генами и молоком матери. Сказать, что он был пай-мальчиком, нельзя: лазали по садам – чужие яблоки всегда слаще, перебили несчетное число соседских окон, убегали из дома без спросу, дрались, да мало ли еще шалостей у мальчишек. Но и здесь Миша отличался от остальных: прежде, чем уйти из дома, переделывал всю работу, которая входила в его обязанности, но зато потом его ничем было не удержать. Он часто говорил, что безмерно благодарен своим маме и отцу за привитое чувство ответственности за порученное дело, за то, что научили чувствовать связь с Землей, и потому слово «Родина» для него - не пустой звук. Свое отношение к родителям он выразил много позже в своих песнях: «Мама», «Ах, отец!». Сколько нежности и трагизма, боли и признательности. Признательности за то, что поддерживали все его начинания и устремления, не держали возле себя, а нашли мужество отпустить его в большую жизнь, хотя наверняка понимали, как не просто будет сыну. И действительно, путь к славе и всенародной любви не был устлан ковровой дорожкой. Кем только ни приходилось работать: и грузчиком, и официантом, и ресторанным певцом. Он не бежал от работы, наверное, потому что с детства понял главное – надо трудиться много и долго. Я помню, Михаил рассказывал, как однажды пришел на концерт, а туфли у него были одни-единственные – на все случаи жизни, и кто-то из мэтров начал ему выговаривать, что неприлично выходить на сцену в той же обуви, в которой ездишь в метро. Михаил промолчал – что он мог ответить, что катастрофически не хватает денег даже на питание? Но тут вступился другой, более мудрый актер, и осадил «наставника», посоветовав ему лучше дать возможность молодым талантам чаще выступать, и тогда у них все будет – и концертные туфли в том числе. А вообще ему очень повезло на встречи с хорошими людьми. После первой же встречи к числу поклонников его таланта примкнули Лев Дуров, Александр Михайлов, причем позже эта симпатия переросла в настоящую мужскую дружбу. С восхищением отзывался о Евдокимове корифей советского кино – Эльдар Рязанов, в его фильме Михаил Сергеич сыграл свою последнюю роль – полукриминального, но обаятельного предпринимателя – браконьера. Скорее всего, он пошел на это, чтобы научиться у мастера искусству режиссуры. Но тогда на фильм не нашлось спонсоров, а ведь уже был готов сценарий, и даже песни к нему были записаны. Снять свой четвертый фильм Евдокимову так и не удалось.
... И к чему насажали столько морковки? Поди, выполи ее всю и сразу. Хотя, нет, все правильно. Прав отец. Это же нас у них шестеро – зимой все «подберем». Травинка – былинка – травинка – былинка - … Ловкие пальцы подростка перебирают траву-мураву. Хочется побыстрее избавиться от морковки, но делать надо все на совесть. Иначе нельзя. Иначе отец так посмотрит, что на всю жизнь забудешь дорогу на Катунь, а то еще и затрещину «сошьет». Вообще – он добрый. Отец. Вон как бежал из леса, когда сын пропорол ногу, затаившимся среди опавших листьев, сучком. Несколько километров нес на руках, прижимал к груди так, что казалось – на двоих бьется одно сердце. Нес и приговаривал: потерпи сынок, только потерпи… А из рваной раны хлестала кровь, но от нахлынувшего чувства нежности и любви к этому большому и доброму человеку боль отступала. Как это здорово, чувствовать сильные, надежные руки отца! Вот бы стать таким же, как он: сильным и справедливым. Уверенность в том, что так и будет, приходит с последним, освобожденным от плена сорняков, хрупким морковным ростком. Да, так будет! Для того чтобы оценить обстановку во дворе, хватает беглого взгляда: отец зашел за сарай – пора бежать. Соседние мальчишки уже голос сорвали – все зовут то ли играть в футбол, то ли на рыбалку – да это и не важно. Ловкий прыжок через ограду и вот она - свобода. Даром что ли установил, до сих пор никем не побитый, районный рекорд в 180 см в высоту. Да и от зияющей раны на ноге остался только шрам. Бежит быстро с самим Ветром наперегонки. - Мишка! Куда–а-а? – и все-таки отец увидел улепетывающего за огороды сына, который, не останавливаясь, машет рукой… - Я все-е-е сдела-а-ал, я все-е-е успе-е-ел! Последние звуки разбиваются о прозрачную воду Катуни и уносятся теченьем в сторону речной излучины туда, где горная красавица сливается с Бией и рождается великая Обь.
Вспоминает Федор Елфимов:
– Со вторым его фильмом «Не послать ли нам гонца?» тоже было не все так просто. Говорили, что в Кремле восторгов по поводу выхода картины на экраны не было. Фильм откровенно не понравился Ельцину, видимо, он уловил в нем что-то закадровое. Но, будучи первым демократом России, тогдашний президент не мог запретить «Гонца» официально. Тем более, что у простых людей история о человеке, ищущем правду и справедливость, пользовалась невероятным успехом. Евдокимова же вся эта возня вокруг его работы забавляла и радовала, говорил, что раз так реагируют, значит «попал в точку». Третий свой фильм «Не валяй дурака…» он тоже посвятил деревенским чудакам. Чувствуете, как перекликается – чудики – чудаки. На таких – Россия держится. Он был очень ранимым человеком. Впрочем, эта черта характера присуща всем по-настоящему талантливым людям. А я уже говорил, что Михаил был не просто талантлив, он был духовно великим. Мне повезло, на меня он никогда не обижался, наверное, уважал, по крайней мере, очень хочется в это верить. Он умел дружить и любить – это еще одна из граней его большой души. Но рубахой – парнем, легкодоступным и открытым для всех при этом не был. Очень чутко чувствовал людей, которые его окружали. И в дружбе, прежде всего, ценил бескорыстность, искренность, такт и честность. Если Михаил видел, что человек «играет в одни ворота», то он от него просто «закрывался», без лишних слов и проводов. Были среди них и такие, которые объясняли его поведение звездной болезнью, мол – зазнался Сергеич и так далее, но я - то точно знаю, почему так происходило: требовательный в вопросах дружбы к самому себе, Михаил требовал того же от окружающих. Помню, он рассказывал, как во время путешествия «Аншлага» по Волге, один из маститых артистов позволил себе бестактность в обращении. С тех пор деловые отношения остались, но искренности и уважения в них уже не было. А ведь Евдокимов стал первым человеком на эстраде, как советской, так и российской, кого стали называть по имени-отчеству – Михаил Сергеевич. Величали не из лести, а просто потому, что так принято у него дома, на Алтае – ко всем мужчинам старше тридцати – только по имени – отчеству. Настолько он сумел в Москве сохранить свою коренную самобытность, не растерял себя, не стремился быть «как все» - столичным. Вообще, Михаила можно, наверное, сравнить с ветром, такой же порывистый, в чем-то непредсказуемый. Штиль мог смениться ураганом и наоборот. Но это для посторонних, только самые близкие люди знали, что любой его порыв имеет под собой глубокую почву и потому тщательно продуман. Эта ветреность, в самом хорошем смысле слова, проявлялось во всем в отношениях с людьми, в поступках и решениях, в творчестве. Только сильные люди способны жить в состоянии постоянного мятежа в душе, поиска своего и только своего пути...
…Когда–то, он поклялся сам себе, что свою первую большую работу он покажет прежде всего землякам. Все бессонные ночи, волнения и сомнения уместились в несколько стандартных коробок с сотнями метров кинопленки. Кинопленки с тем самым первым фильмом, о котором грезил последние годы. Как-то так получилось, что со временем роль успешного, популярного пародиста – одного из многих – перестала устраивать мятежную душу, перешел на разговорный жанр – успокоения достиг, но тоже ненадолго. Хотелось чего-то большего. Чувствовал – может, а значит - должен. Кому? Да в первую очередь себе. Не оставаться же всю жизнь …мужиком с красной мордой… Нет, все нормально - обаятельный герой, чудо - находка для актера, любимец публики… Но… Но… Почему-то становится досадно и даже обидно, когда случайные незнакомые люди бросаются к тебе с объятиями, называют запанибрата «Михой» и «Красной мордой», ассоциация с героем явно не в пользу. Менять направление работы не хочется, кто же тогда будет рассказывать стране об алтайских людях, странных, как шукшинские чудики, и настоящих, как сама земля, искрящихся, как горные реки? В голову приходит банальнейшая, но такая верная по сути фраза из старой комсомольской песни: «Если не я, то кто же, кто же, если не я?»
И вот он – выстраданный фильм «Про бизнесмена Фому». На дворе конец смутных 90-х. Первое желание – устроить землякам праздник, не повторять же Шукшина, хоть и глубоко уважаемого, не искать же его, праздник, всю жизнь и уйти, так и не найдя. Его, праздник, надо дарить людям, пока жив, пока полон идей и сил. Люди заслужили это. Мысль самая простая – показать фильм, а весь сбор передать городскому детскому приюту, кажется, его название - «Надежда». Хорошее название. Со смыслом… Из кабинета чиновника, точнее чиновницы городской администрации, отвечающей за культуру, выходит чернее тучи. Огромные крестьянские кулаки крепко сжаты, жаль, что перед ним сидела женщина, а то зарядил бы по полной… Это надо же придумать! За то, чтобы устроить праздник людям, показать им самих себя – надо платить совершенно дикие, безо всякой скидки на обстоятельства деньги: сначала за аренду кинотеатра, потом киномеханикам, потом еще черт знает кому… Если бы это случилось где-нибудь в другом, чужом городе, было бы не так обидно. Но ведь это – Бийск! Город детства, город, где впервые почувствовал себя частью большого мира, город, который снился в Москве не реже чем Верх–Обское! Праздник так и не состоялся. Оскорбленный в своих лучших чувствах, он вернется в Москву – презентация фильма состоится там. А город детства Бийск он еще долгих пять лет будет объезжать стороной.
Вспоминает Федор Елфимов:
– Он мог петь сутками, не уставая. Бывало и так, что, приходя с концерта, включал минусовки и пел уже для себя. Часто мы пели вместе для близких друзей. Каждое слово куплета и припева Михаил оттачивал до мелочей, повторял по нескольку раз. Спрашивал его зачем? Говорил – я же чувствую настроение зала, вот и пытаюсь для каждой аудитории найти свое настроение, свои струнки. Так он проигрывал всевозможные варианты работы на сцене. Очень любил те, старые песни, как сейчас говорят, о главном. Тонко чувствовал Высоцкого, знал и исполнял практически весь его репертуар. Можно сказать, легко ориентировался на любой публике, даже самой предвзятой. Но абсолютно уверенно Михаил Сергеич чувствовал себя только на родной сцене в Верх-Обском. Там – он знал – все по-честному, без подвохов. Он платил тем же. Более искренней любви к своим землякам я, пожалуй, не встречал. Шутка ли, пятнадцать лет подряд проводить в разгар лета праздники у себя дома. Благодаря этому о месте, где родился и вырос Евдокимов, узнала вся страна. Кто только не перебывал за эти годы в гостях у Михаила: группа «Дюна», «Белый день», Александр Маршал, Олег Митяев, «Сябры», «Аншлаг» в полном его звездном составе. Именитые гости уезжали в столицу в полном очаровании: от природы, от гостеприимства как самого Сергеича, так и его земляков. Многие приезжали по нескольку лет подряд. Была еще одна сторона таких праздников: поиск новых талантов. Он успел помочь многим. С его легкой руки на большой сцене теперь выступает наш Степан Мезенцев. Но, надо сказать, он четко отличал талант от увлечения: ведь можно всю жизнь хорошо петь, обладать голосом, но не иметь главного – души и стремления к ее росту. Кто-то на него обижался, кто-то почти преследовал, но он был непреклонен, говорил: ребята, поймите, еще спасибо скажете. Но вернемся к праздникам. Организацией, переговорами с артистами, их доставкой занимался сам лично. Хлопотное было дело, но, когда все удавалось, радовался как ребенок. В последние годы праздники завершались салютами, да еще какими! Не в каждом городе можно было увидеть такое, а его односельчане видели. И Михаил гордился тем, что может устроить им этот заслуженный праздник. Он часто вспоминал Шукшина, может быть, старался походить на него. Походить, но не подражать. Василий Макарович первым стал славить Алтай, Михаил Сергеич продолжил его начинания. Шукшин пришел на эту землю в поисках праздника души, Евдокимов – дарить праздник уставшим душам. Он безгранично уважал память о Шукшине, принимал участие во всех последних Шукшинских чтениях на Пикете, и ни в коем случае не противопоставлял их праздникам в своем селе. Кстати, интересна история рождения идеи их проведения. Как–то раз к Михаилу обратились мальчишки – футболисты с просьбой о помощи в приобретении спортивной формы и мячей. Причем с такими просьбами они приходили к нему несколько лет подряд, он помогал, а через год история повторялась. Твердый во мнении, что все в жизни достигается только трудом, Евдокимов приходит к решению: мальчишки должны завоевать право на новую форму. Как? С помощью состязаний, ежегодных. Позже к детским присоединились взрослые команды, затем к футболистам - волейболисты. Вот и завертелось. И переросло во всенародный трехдневный праздник. Правда, говорят, что есть и другая версия их рождения.
…В последние годы он стал очень избирательным. Работа на эстраде уже не приносила душевного удовлетворения. А журналисты требуют новых встреч и рассказов о творческих планах. Вот еще одна журналистка, местная – сидит напротив, изучает народного артиста. Наверняка будет задавать стандартные вопросы, за годы популярности выучил их наизусть. Но кажется, слава Богу, ошибся. Интересный вопрос – больной: Как вы относитесь к клонированию на всех центральных каналах юмористических программ? Разве юмор не должен быть дозированным, ведь юмористы уже ничего кроме раздражения не вызывают? Вот оно – задумались! Наконец-то! Конечно же, юмор должен быть дозированным. И не потому, что смеяться много нельзя, а потому что на всех кнопках одни и те же лица рассказывают одни и те же рассказы. И речь даже не о повальном и беспрецедентном нарушении авторских прав и полном отсутствии каких либо законных гонораров. Сама мысль, что выстраданные, пережитые до последнего слова монологи используются как какой-то коммерческий товар – унизительна. Хороший вопрос. В яблочко. Вспомнилось, как на одном из концертов начал читать свой любимый рассказ «Любовь», а из зала крик – давай новенькое, мы это каждый день по телевизору слышим! А ведь зритель изначально прав. Нельзя искусство тиражировать, даже если это эстрада – массовая культура. О том, как с этим бороться, думал долго... А ведь надо петь! Петь о самом главном для себя и каждого нормального человека. Петь о любви, о нашей взбалмошной жизни, о Родине, ведь она это заслужила. Хорошие песни не выходят из моды, от них не устаешь. Родились целые альбомы. Хотя были опасения, что не примет зритель нового Евдокимова – лиричного. Страшно было еще и потому, что петь о чуждом не мог. Песни все были автобиографичными. Зритель сразу понимал – поет о себе. Душу изливает. И потому песни подбирал сам, вместе с авторами работал над текстами и музыкой. И снова – успех! Неожиданно ошеломляющий. Оказывается, реагируют еще наши души на вечное, не совсем еще зачахли под давлением рекламных роликов и фильмов второсортного пошиба. Весь Алтайский край, а с ним и вся Россия, запел «… пылай по забокам, смородина…, …домик у дороги…, … на горе на горушке…» И от того радостно на душе и светло – как в детстве - …я все-е-е успе-е-ел!
Вспоминает Федор Елфимов:
– Мы часто разговаривали с ним о жизни, о том, как борются с нищетой алтайские села. Ведь оба деревенские, и он хоть и занимался творчеством, от земли не оторвался. Возмущался, негодовал. Но когда понял, что сотрясать воздух кулаками бессмысленно, стал помогать односельчанам самостоятельно. Помогал чем только мог: то комбайн поможет купить, то скотный двор отремонтировать. Верхобчане были очень благодарны ему за это. Впрочем, почему были, они благодарны ему и по сей день, ведь хозяйство спасли – люди на своей земле работают, не пришлось покидать насиженные места, молодежь в селе остается. А значит, она будет жить – его родная деревня. Рассказывали, что кто-то видел, как он разговаривал с полем: просто стоял в поле и говорил с ним, то ли помощи просил и сил, то ли уговаривал его дать урожай побогаче. Кто же теперь это узнает?
Привез мастеров, построили часовню. Причем строил не барином – наблюдателем, а лично отесывал бревна венцов фундамента. Строил не ради красивого слова, хотел, чтобы было надежно, на века. Ведь мастера, которых он пригласил, строили православные храмы в знаменитых Кижах, в Подмосковье и даже во Франции. Часовне при открытии епископом Барнаульским и Алтайским Максимом ей было присвоено имя Неопалимой Купины. Обещал построить церковь и построил бы. В этом никто не сомневался. Верили ему люди и знали – слово Сергеича крепкое, сказано – сделано. Поэтому, может быть, и поверил он в свои силы, что видел – получается людям помогать. Подул попутный Ветер, и Михаил Сергеевич, решил отдаться его воле. И в очередной раз круто развернул свою судьбу, не задумываясь о том, сколько теряет. Решил, что людям и своей Земле он куда как нужнее, чем эстраде. Стал первым народным поющим губернатором. И закрутил, завертел ураган. Неправда, что его погубило последнее решение – идти во власть. Такие целеустремленые, стремительные, принимающие чужую боль, заставляющие все двигаться вокруг себя и вперед люди, быстро сгорают. Вспомните историю его кумиров – Шукшина и Высоцкого. Он сделал все, что мог для этой Земли, для земляков, и даже больше чем мог. Он отдал им всего себя, без остатка, без права жить вне Алтая. И я уверен: в начале августа, как это было последние годы, люди приедут в Верх-Обское. Приедут сказать Михаилу Сергеичу простое человеческое «спасибо». Спасибо за то, что жил и болел этой Землей. Спасибо за праздники, которые дарил от всего сердца. Спасибо, за то, что однажды ради них отказался от столичных благ и вместе с ними боролся за честь и славу Алтая.
…Скучал по дому безмерно. За окном во весь голос шумит и веселится столица, но хочется другого. Вечерней тишины, пропитанной запахом свежескошенной травы, легкого прикосновения Ветра к щеке, ощущения твердой и доброй Земли под босыми ногами. Каждую ночь снится мама и ее колыбельная. Ласковый мягкий голос успокаивает как в детстве, и все обиды и огорчения растворяются в большом материнском сердце, и все становится простым и понятным. Кажется, душа наполняется этим голосом, и от этого становится сильнее и даже мудрее. Мама, как же отблагодарить тебя за любовь, за подаренную тобой мою суматошную жизнь. Он будет дарить ей праздник, это будет ее день. А пригласит он на него всех односельчан. Нет! Всех, кто только пожелает приехать в далекое маленькое село Верх – Обское. А мама, теребя руками платочек, будет сидеть на самом почетном месте, и теперь уже он будет петь для нее и рассказывать ей свои истории. Со сцены он будет читать в ее глазах отклик на каждое сказанное слово, прозвучавшую ноту. Для него очень важно ее мнение. Для него ее мнение – истина. О том, что приходит день, когда родители нас покидают, уходя в вечность, не думал. Но когда это случилось – стало страшно и одиноко. Сразу стал взрослым. Что делать с маминым праздником не знал. Помогли односельчане. Попросили не оставлять хорошее дело. Так и решил, праздники в родном селе он будет посвящать своей матери, и каждый раз, выходя на маленькую сцену сельского стадиона, в первом ряду будет видеть ее, маленькую деревенскую старушку, любовь и нежность которой дороже всего на свете...
Текст Марина ВОЛКОВА. Фото Юрий ВЕРЕЩАГИН, а также из личного архива Федора ЕЛФИМОВА.
Деловой Бийска, 4 августа 2010 года № 31 (820).