Жил да был на свете один враль. Всё-то он врал, всё врал: вот как проснётся с утра, так и врать начинает.
Спросит его, к примеру, жена:
— Что тебе снилось?
А он не помнит, но обязательно расскажет, что видел во сне пироги из белой муки, да с изюмом, да с орехами. В доме шаром покати, семья до урожая с сухой корки на лук перебивается, картошки старые считают, как бы лишнего не съесть, а он туда ж. Сидит, соловьём разливается, дети слушают и травяные щи хлебают, без яичек, без сметаны — с россказнями лживыми, байками многословными.
Наврёт и пойдёт работать. Работал враль на общинном поле, со всеми наравне, вот только все на семь потов изойдут, устанут — а этот вроде как и не вымотался нисколечко, знай сказки свои врёт.
Пришла его жена как-то позже обычного с огорода. Целый день не разгибая спины работала — полола, поливала, картошку окучивала, вредителя обирала. Заходит в дом, а враль там кашу варит. Уже горшок из печи достал, проверяет, дошла ли. Сам за такую работу взялся и не отлынивает! Сын и дочка за столом сидят, изюм перебирают, половину перебрали, половину съели. Глазёнки блестят, носы по ветру. Изюм сладкий, да не наешься, а вот каша — другое дело.
— Где крупу взял? — спрашивает жена.
— Так это, — отвечает враль, — шёл с покоса, гляжу — сидит у края поля полевичок.
— Кто?
— Да ну, — враль даже рукой махнул, с ложки пшёнка полетела, — полевичок! Дух полевой, не знаешь? В доме домовик, в бане — банник, а в поле-то кто? Полевичок! Так вот сидит, как Минай напротив тебя, а нога у его в капкане лисьем.
— Так он малой, что ли? — не поверила жена.
— Махонький, — подтвердил враль, — не больше нашей Лёльки. Сидит, стонет. У меня при себе как назло ничего не было...
— А косу-то куда девал? — жена спросила.
— А косу-то я одолжил старому Руду, что напротив Мякишницы живёт, у него сломалась, а он хотел до ночи траву с мыска скосить.
— Дурень, — плюнула жена, — взял бы сам с мыска-то скосил, а то и кому отдал, и ничейную траву прозевал.
— А мы потом с угла обкосим, — враль повернулся к каше и давай опять её перемешивать. — Ох, готова, что ль?
Добавили в кашу молока козьего да изюма — вот и ужин! Давно так не ели. А только всё жена недовольна.
— Так что же полевичок-то?
— Кое-как разжал я капкан, кабы не лисий был, а медвежий — ни за что бы не справился, — сказал враль. — Перевязал бедняге ногу поясом. А полевичок мне поклонился да и пшена в шапку насыпал. Говорит — пусть жена и детишки твои поедят. Шёл да шёл, и вдруг догоняет меня ещё одна маленькая — жена полевика. Кулёк сунула, а в нём изюма жмени три, не меньше! Вот какая удача.
Дети наелись, стали прямо за столом засыпать. Положила их жена на лавку, а сама никак успокоиться не может:
— Чудеса в этой деревне с одним с тобой происходят, — ворчит. — Что ж за человек-то непутёвый! Сказал бы уж хоть правду!
Вздохнул враль и говорит:
— Хорошо. Попросил у меня старый Руд косу, а в благодарность дал пшена, а изюм я у Мешочника за пояс вышитый выменял.
— А что ж про полевичка врал?
— Так скучно же как есть рассказывать, — отвечает враль. — Да ещё, думал, может ты хоть улыбнёшься. А то забыл я уже, как улыбаешься!
Улыбнулась жена.
— Почаще б правду говорил, не морочил бы детям головы, я б, может, и смеяться бы стала. Сил, — говорит, — нет враньё твоё слушать.
Погрустнел враль. Жена спать легла, а ему всё не спится. Вышел на крылечко босой, в рубашке. Сел, скрутил цигарку, как вдруг смотрит — от калитки идёт кто-то, а росточком не больше дочки. Лапотки на нём хорошие, штанцы полосатые. Идёт, хромает, нога белой тряпочкой перевязана. А в руках пояс вышитый.
— Спасибо тебе, — поклонился полевичок. — Держи свой пояс, хозяйка моя вернуть наказала.
— Ты ж, — вздохнул враль. — Как я жене объясню, откуда он взялся... Ну что ж, придётся опять что-нибудь наврать!