Оказывается, знаменитый английский писатель, автор бессмертной "Алисы в стране чудес" Льюис Кэррол побывал в России в 1867 году. Сегодня его "Дневник" представляет огромный интерес в плане того, какой увидел нашу страну и ее жителей спустя 6 лет после отмены крепостного права всесторонне образованный европеец.
В Санкт-Петербург Кэррол прибыл поездом из Кеннигсберга. В пути писатель провел 28 с половиной часов, о чем писал со столь характерным британским юмором.
К несчастью, места в том купе, в котором мы ехали, позволяли лечь только четверым, а поскольку вместе с нами ехали две дамы и еще один господин, я спал на полу, используя в качестве подушки саквояж и пальто, и хотя особенно не роскошествовал, однако устроился вполне удобно, чтобы крепко проспать всю ночь. Оказалось, что ехавший с нами господин — англичанин, который живет в Петербурге уже пятнадцать лет и возвращается туда после поездки в Париж и Лондон. Он был весьма любезен и ответил на наши вопросы, а также дал нам огромное множество советов по поводу того, что следует посмотреть в Петербурге. Он поговорил по-русски, чтобы дать нам представление о языке, однако обрисовал нам весьма унылые перспективы, поскольку, по его словам, в России мало кто говорит на каком-либо другом языке, кроме русского.
В качестве примера необычайно длинных слов, из которых состоит этот язык, он написал и произнес для меня следующее: защищающихся, что, записанное английскими буквами, выглядит как Zashtsheeshtshayoushtsheekhsya: это пугающее слово — форма родительного падежа множественного числа причастия и означает «лиц, защищающих себя».
Испугавшись таким образом защищающихся, Кэррол прибыл в Петербург. В столице Российской империи он заселился в гостинице "Клеес" и впервые отведал
местный суп, Щи (произносится какээрро), который оказался вполне съедобным, хотя и содержал некий кислый ингредиент, возможно, необходимый для русского вкуса…
Автор "Алисы" на удивление быстро осваивался в России. Уже на третий день он записывает в дневнике свой диалог с возницей.
Я. Gostonitia Klee (гостиница «Клеес»).
Возница (скороговоркой произносит какую-то фразу, из которой мы улавливаем лишь отдельные слова). Tri groshen (tri groshen — 30 копеек?).
Я. Doatzat Kopecki? (20 копеек?).
В. (возмущенно) Tritzat! (30)
Я (решительно). Doatzat.
В. (просительно) Doatzat pait? (25?)
Я (с видом человека, который сказал свое окончательное слово и желает положить конец бесполезным переговорам). Doatzat.
(Здесь я беру Лиддона под руку, и мы уходим, полностью игнорируя крики возницы.
Пройдя несколько ярдов, мы слышим, что дрожки медленно катятся за нами: он догоняет нас и снова окликает.)
Я (мрачно). Doatzat?
В. (с радостной ухмылкой) Da! Da!
Doatzat! (И мы садимся.)
Хладнокровие Льюиса Кэррола и его умение торговаться вызывают восхищение!
Писатель, прямо как современный турист в Питере, посетил Васильевский остров, Петропавловскую крепость, побывал в Петергофе. Петергоф поразил англичанина.
Своим великолепием — разнообразной красотой и совершенным сочетанием природы и искусства, я думаю, эти сады затмевают сады «Сан-Суси». На каждом углу или в конце проспекта или аллеи, где можно было установить скульптуру, таковая скульптура непременно присутствовала, в бронзе или в белом мраморе, многие из последних имели позади нечто вроде округлой ниши с черным фоном, чтобы фигура выглядела более рельефно.
2 августа Кэррол выехал на поезде в Москву, куда и прибыл примерно через 10 часов.
Мы уделили пять или шесть часов прогулке по этому чудесному городу, городу белых и зеленых крыш, конических башен, которые вырастают друг из друга словно сложенный телескоп; выпуклых золоченых куполов, в которых отражаются, как в зеркале, искаженные картинки города; церквей, похожих снаружи на гроздья разноцветных кактусов (некоторые отростки увенчаны зелеными колючими бутонами, другие — голубыми, третьи — красными и белыми), которые внутри полностью увешаны иконами и лампадами и до самой крыши украшены рядами подсвеченных картин; и, наконец, город мостовой, которая напоминает перепаханное поле, и извозчиков, которые настаивают, чтобы им платили сегодня на тридцать процентов дороже, потому что «сегодня день рождения императрицы».
Из Москвы автор Алисы отправился в Нижний Новгород.
По прибытии мы отправились в гостиницу «Smernovaya» (или что-то в этом роде) — поистине разбойничье место, хотя, без сомнения, лучшее в городе. Еда была очень хорошей, а все остальное — очень плохим.
В Нижнем Кэррол побывал в татарской мечети, в театре, в православном соборе, а также в Мининской башне.
С Мининской башни нам открылась великолепная панорама всего города и извивающаяся лента Волги, теряющаяся в туманной дали. Затем, после еще одного посещения Двора, около трех мы отправились в обратное путешествие, еще более неудобное, чем предыдущее, если такое вообще возможно, и снова прибыли в Москву, усталые, но довольные всем, что увидели, примерно в девять утра.
В Москве писателя ждало продолжение обширной туристической программы. Он был в театрах, в церквях, в зоологическом саду, ездил в монастыри. Ну, и конечно, отдавал должное русской кухне.
За ужином в гостинице «Troitsa» нам удалось отведать два из специфически русских продуктов — нечто вроде горького, терпкого вина, приготовленного из ягод рябины, стакан которого принято пить перед ужином «для аппетита». Оно называется «P hoboe» (Ribinov). Вторым был суп «Щи» (Shchi), с соответствующим кувшинчиком сметаны, которую следует развести в тарелке.
Особенно запомнился автору "Алисы" обед в "Московском трактире".
Суп был прозрачным и содержал рубленые овощи и куриные ножки, а «pirash-kee», которые подавались к супу, были пирожками с начинкой, в основном состоявшей из вареных яиц. «Parasoumpl» оказался куском холодной свинины с соусом, приготовленным явно из толченого хрена и сливок. «Asetrina» — это осетр, еще одно холодное блюдо, «гарниром» служили раки, оливки, каперсы и что-то вроде густой подливы. Котлеты «Kotletee» были, я думаю, из телятины, «Marajensee» означает «мороженое» — оно было очень вкусным: одно лимонное, одно черносмородинное, такое я еще не пробовал. Крымское вино было также очень приятным, собственно, весь обед (за исключением, пожалуй, стряпни из осетра) был отменный.
Из Москвы Кэррол снова вернулся в Петербург. В столице он продолжил туристическую программу, в частности, посетил Эрмитаж.
Возможно, самая поразительная из всех русских картин — это морской пейзаж, недавно приобретенный и еще не получивший номера; она изображает шторм: на переднем плане плывет мачта погибшего корабля с несколькими уцелевшими членами команды, цепляющимися за нее, сзади волны вздымаются как горы, и их вершины обрушиваются фонтанами брызг под яростными ударами ветра, в то время как низкое солнце сияет сквозь более высокие гребни бледно-зеленым светом, который совершенно обманчив, в том смысле, что кажется, будто он проходит сквозь воду.
Я видел, как этот эффект пытались воспроизвести на других картинах, но никому не удавалось это сделать с таким совершенством.
Очевидно, что столь поразившая Кэррола картина - это знаменитый "Девятый вал" Ивана Константиновича Айвазовского. Картина, безусловно, невероятная. То, что автор "Алисы" выделил ее из общего ряда делает ему честь.
Люьис Кэррол очень хотел встретиться с самым знаменитым писателем мира - графом Л. Н. Толстым, однако, тот был в отъезде. Англичанину пришлось довольствоваться встречей с секретарем Толстого.
Из Петербурга Кэррол отправился в Кеннигсберг, а затем - в Варшаву.
Читая путевой дневник знаменитого писателя, я подумал: а где же трэш? Где же та нищета, то бесправие, разруха, о которой так любили писать наши, доморощенные авторы? Те же Некрасов, или, например, Успенский? В дневнике Кэррола Россия 1867 года предстает обильной, хлебосольной, интересной и вполне себе развитой страной. Ни разу англичанин не упомянул плохие дороги или тротуары. Все чинно-благородно.
Может быть, и правда, "Россия, которую мы потеряли" в 1917 году, была отличной страной? Как думаете?
--------------------
Мой Инстаграм
Мой Фейсбук
Я на Автор.Тудей
Почитать другие статьи можно ЗДЕСЬ.