Без предисловий и без комментариев, друзья! И уж тем более без всяких цепляющих текстов, какими я просто обязана вас цеплять. Иначе… О! Знаю это иначе! Вам если не сплетня, не грязь, не ругня, не скандальчик, не душегубство, не что-нибудь жёлчное-злобное, вы и читать-то не станете. А уж тем более о какой-то душе! Не читайте! Сразу предупреждаю: вам это - неинтересно! А мне – интересно. И вот без всякого почтения к вашим вкусам открываю свою новую книгу «В поисках мира, в котором живём…», на 47 странице, и просто копирую один эпизодик из детства, который сформировал весь мой внутренний мир. Формула лично моей души. И такая она живучая, что вот прошла-пролетела-проковыляла жизнь, разрушалась и возрождалась, всё разворовывалось и распродавалось, сам человек уже не стоит копейки, а моя формула вместе с душой так и живут по сегодняшний день. Живут и сияют! И это-то в нашем мире, когда само слово душа давно кануло в лету, в самую магму земли, кануло и на сажу перегорело, обдав нас чёрным-липучим дымом…
Итак, эпизодик...
« …и, пытаясь её прочесть, я могла смотреть на бабушку – бесконечно. Хотя, казалось бы, а на что там смотреть? что такого редкого делает эта молчунья-бабушка? Ничего! Но в том-то и дело, что так молчать, как молчала она, никто не умеет. Она говорила молчанием. Молчание было её словами и речью. Молчание было её природой. И эта природа – как книга на чужом языке – тянула меня как магнит.
Особенно волновала скрытая тонкость этой природы-книги.
Помню был случай – да и какое там случай! Никакого случая не было, а просто как-то бабушка говорит, что сейчас принесёт воды из колодца и мы перемоем керамические горшки, и повесим сушить на плетень. А я так любила ей помогать, что тут же бросилась к пустому ведру, но она, пригасив улыбкой мой пыл, вошла в свою комнату, открыла заветный сундук, взяла празднично-белый платочек, сняла с головы тот платочек, в каком была, и стала повязывать новый, из заветного сундука. А я удивилась: «Зачем ты меняешь платочки?». А она, поправляя руками косы, сказала: «Ну, иду на люди… надо честь оказать своей аккуратностью». А я тут же представила каменную пустыню вокруг колодца и жалкий домишко-землянку дурочки Клавушки и совсем удивилась: «Кому честь оказать, шепелявой Клавушке?». «А хоть бы и ей», ответила бабушка и, рукой взяв ведро, плавно и важно поплыла к воротам, как королева из сказки.
А меня ужало стыдом от собственной грубости. И я этот стыд запомнила. Потому что стыд меня унижал. И однажды, встретив Клавушку на дороге, сказала ей «здравствуйте» и даже слегка поклонилась, чтоб честь оказать. А дурочка, глянув оторопело-распахнутым взглядом, неожиданно громко расхохоталась чёрным ужасным беззубым ртом и – бросила в меня яблоком, которое грызла.
И вот пока заслюненный этот огрызок катится по узкой ложбинке вниз от колодца, катится, катится, катится…
И уже докатился до письменного стола, за которым я пишу свою книгу о мире, в котором живу, и я мысленно вижу девочку, неполных четыре года, и чувствую то потрясение, какое перетрясло её от вида дико хохочущей дурочки, и в тысячный раз за годы прожитой жизни спрашиваю себя, а как же могло получиться, чтоб простенькое движение бабушки, выходя за ворота двора – сменить каждодневный платочек на праздничный, чтобы честь оказать… И кому? Шепелявой дурочке с её ненормальным смехом и безобразным беззубым ртом… как могло получиться, что этот маленький жест превратится в зерно, упавшее в самую душу ребёнка, и там разрастётся до формулы под названием «бабушкин двор», и я, читая её, навсегда, на всю жизнь, прочувствую скрытую книгу на чужом языке – душу народа…
И кто же, какая тайная сила Природы руками всех этих дурочек швыряет прямо в наши сердца огрызки слюнявых яблок, формируя и нас самих, и наш жизненный путь, и мир, в котором живём?!..».