Не для кого не секрет, что идейная основа трилогия Матрицы — обрывки из различных учений и поп-философии, собранные в пёстрый коллаж. Причём создатели «Матрицы» нисколько не пытаются скрыть истоки своих идей, открытым текстом вставляя всякие словечки и прочие говорящие названия (имена людей, кораблей, название городов и так далее). То, что первым очевидно бросается в глаза — элементы гностицизма, о которых применительно к «Матрице» рассказывали уже сотни раз. Гностицизм, если говорить совсем упрощённо, это специфическое издание платонизма, который своеобразным образом наложен на христианство (плюс влияния соседних верований). Платонический двухэтажный мир (мир вечных идей и мир материальных объектов-явлений) проявлен в «Матрице» через противопоставление настоящего, истинного мира и мира иллюзий, в которое погружено человечество. Различие же с «Матрицей» заключается в том, что в «Матрице» именно материальный мир представляется как нечто верное и истинное, в то время как в платонической картине мира материя и материальные вещи — лишь копии нематериальных идей, и именно материальный мир является иллюзией. Однако, интересным (и отнюдь не безнадёжным) проектом представляется полное натягивание «Матрицы» на гностическую или какую-либо иную топику. Для этого нужно представить пространство трилогии как вертикальное трёхкомпонентное, в котором и сама Матрица, и Мир Машин, не являются истинными, а конечной целью является выход в некий гипотетический третий мир. Причём Мир Машин, возможно, оказывается даже менее реальным, чем Матрица, и отождествляется, например, с каббалистической Ассией или миром пятой гипотезы Прокла (материи).
Для самой «Матрицы» такое действие было бы полезно — если трактовать события «Матрицы» прямолинейно, то неизбежно возникает большое количество несоответствий (вроде способностей Нео в реальном мире), но, если совместить все эти странности с каким-либо мифом, странности странностями быть перестанут. Это, конечно, тема большая, требует больших компетенцией и тут затронута не будет. Но так как сама «Матрица» трактует свои истоки очень упрощённо и отрывочно, упрощённо можно говорить и о том, на что она опирается, а действительно разбираться в теме в общем-то и не нужно.
На самом деле, практически всё в Матрице поддаётся различным степеням адекватности толкованиям, причём разным и могущим между собою конфликтовать. Причём с самых первых кадров. Например, имя главного героя — Томас (переводится как «близнец») и фамилия Андерсон (сын Андрея, άνδρας или άνθρωπος, что значит «человек», «мужчина», нечто связанное с мужественностью) вполне можно трактовать как человеческую ипостась, одного двух «близнецов» - человеческого и надчеловеческого Светового Человека, что дополнительно соединяет «Матрицу» с платонизмом в версии иранского суфизма. Подобные манипуляции можно проделывать с любой частью «Матрицы», и в какой-то момент можно прийти к связанной трактовке её мира, собрав лоскутки из разных концепций в единый набор.
Итак, Томас Андерсон прозябает в иллюзии. Но он инстинктивно чувствует, что что-то не так, он чувствует глубокую фальшь своего мира. Это чувство — то, что отличает его от обычных обывателей. Он стремится к истине, он — как философ, потенциальный пневматик (если описывать гностическими терминами), он готов к восприятию фундаментального откровения. Откровение его находит в лице Морфеуса, который является проводником Знания. Статус Проводника возвышает Морфеуса не только над людьми, но и над «владеющими» Матрицей программами, что ставит вопрос об его истинной природе. Морфеус делает символический жест — предлагает Томасу выбрать путь, но он уже знает, что тот выберет. Ведь сознание Томаса направлено не на вещи, не на быт окружающего его мира, но именно на поиск истины, что отличает его от «хиликов» («низшего сорта» людей в гностицизме).
Синяя таблетка символизирует воду, мир забвения, бесконечных круговых завихрений и отсутствия движения. Тёмные воды не пропускают свет, притупляют взгляд и заставляют не видеть дальше своего носа. Вода однородна, в ней отсутствуют реальные оппозиции. В ней могут быть более светлые и более тёмные области, но это всего лишь количественное, градуальное, а не качественное различие. Всюду тьма — чуть меньше, чуть больше, но это всё же тьма.
Красная же таблетка — огонь. Травматический опыт столкновения со светом, выделение качественных оппозиций (свет и тьма) — действительно обжигающее событие. Свет истины исходит сверху, он — как видение Логоса, яркая вспышка молнии, по которой будущему Нео предстоит подниматься вверх, к истине. Драматичность и глубокая травматичность опыта раздления вполне чётко показана в самом фильме в виде реакции Нео на «пробуждение». Связанному, нераздельному существованию нанесена зияющая рана, субъект оторван от мира. Изгнание из блаженного рая неведения тех, кто вкусил яблоко с Древа Познания. И, будучи уже не частью мира, оторванный субъект ополчается на него, вступает на тропу войны.
Причём одной лишь оппозицией дело не ограничется, неминуемо возникнут и другие (так возникает антогонист Нео — Смит). Но таблетка сама не поднимает Нео, она лишь указывает на Путь, принципиально иной относительно отсутствия движения в однородной тьме. То, что трилогия не заканчивается на принятии Нео красной таблетки, говорит о том, что «мир машин», в который попадает Нео, не является истинным. Сотериологический маршрут к истине будет опасным, длинным и содержать ещё некоторые важные инициации помимо принятия таблетки.
Странным является то, что Нео воскресает в мире нижнем относительно Матрицы. Подземные города, пещеры — по сути Нео оказывается в ещё более тёмном мире, чем сама Матрица. Но путь указан, и Нео предстоит пройти по нему, обнаружив в себе способность видеть ту самую истину. Подземные города были созданы людьми, узревшими дуальность мира и испугавшимися её. Подземный Сион — возвращение к материи, в лоно Матери (кибелические мотивы), попытка восстановить перинатальную гармонию, затушевать открывшиеся оппозиции. Можно отождествить это с режимом Ночи, драматического ноктюрна, обозначенного социологом Жильбером Дюраном. Тем более, что во второй части «Матрицы» мы видим странное действие — танец, переходящий в оргию. Помимо очевидного подтекста, связанного с единением жителей (единства избранности — ведь практически все члены Сиона являлись потенциальными избранными и были выдернуты из сна Матрицы), этот ритуал вполне совпадает с тем, что Дюран описывал в качестве ритуалов, свойственных драматическому ноктюрну. Можно и дальше искать совпадения (например, округлые формы кораблей, лабиринты пещер), но это занятие для разбирающихся в тематике.
Коль уж Город был назван Сионом, можно наметить путь и к иной интерпретации (впрочем, не отменяющий моменты социологического режима ноктюрна). С простейшими элементами иудаизма, наверное, знакомы большинство учившихся в школе, так что можем обозначить этот путь и мы, не обладая притом никакими реальными знаниями о сущности иудаизма. Согласно иудаизму, евреи — избранный народ, обладаюший эксклюзивным знанием об оторванности этого мира от Истины, от того, что реально имеет значение (то есть от Бога). Евреи также оторваны от Бога, как и остальные, но обладают знанием об этом, что ставит их выше остальных и делает богоизбранным народом. В каббале (которая в каком-то смысле является совмещением неоплатонических мотивов с иудаизмом) эта дистанция, оторванность от истины может быть преодолена, чем, собственно, и пытается, судя по всему, заниматься Нео и команда. Возможность преодолеть дистанцию между тварной материальностью и идеальным миром, своеобразная теургия, является чертой неоплатонизма, на котором основана каббала (в противовес гностицизму).
Мир Матрицы населён, кроме «настоящих» людей, облачённых в иллюзорную неистинную форму, ещё и программами, которые регулируют Матрицу и отвечают (как Ключник, например) за определённые её сферы. Если пытаться натягивать какие-то гностические термины на мир Матрицы, то эти программы соответствуют архонтам, которые как раз и отвечают за разные области мира. Причём, согласно гностическим учениям, архонты между собой враждуют, а знающих истину людей терпеть не могут, что с миром «Матрицы» прекрасно соотносятся.
Так как «освобождённые» люди Сиона авторами трилогии сравниваются с евреями, можно представить Морфеуса как архонта гебдомады, отвечающего за евреев и являющегося (по Василиду) по сути Богом Ветхого Завета. Оный архонт постоянно толкает евреев на войну и внушает им чувство избранности, что схоже с фигурой Морфеуса. Причём у архонта иудеев есть сын — Христос, который во всём лучше своего отца, что можно соотнести с парой Морфеус-Нео, если считать Нео как духовного сына Морфеуса. Агенты не могут воплощаться в важных для сюжета персонажей, но у Смита выходит воплотиться в предателя Бэйна. Объяснить это можно тем, что Бейн отказался от своего статуса пневматика и полностью отказался от теургического пути, став тем самым обычным хиликом, не обладающим самостью. И именно из-за отсутствия самости у Смита и выходит войти в его тело, ведь тело Бейна пусто.
Фигура Агента Смита тоже поддаётся трактовке. Можно сказать, что Агент Смит — ещё одно воплощение травматических оппозиций, которые открывает Нео, приняв красную таблетку. Смит — абсолютный враг, открытый через причащение к разделяющей молнии Логоса. Именно Нео (и открывшееся ему разделение) необходимо создаёт Смита, и по-другому быть не может. Без Смита Нео невозможен, столь же верно и обратное. Сама ткань бывшего когда-то нераздельного начинает сочиться бинарными оппозициями. Чтоб осознать себя как отдельное, нужно узреть что-то максимально отличное от себя, чем Смит (для Нео) и является. А без осознания отделённости радикально дуальная гностическая идея невозможна.
Во второй части трилогии Нео, чтоб приблизиться к истине, буквально совершает восхождение наверх. Поднявшись из Сиона на поверхность, он входит в Матрицу и поднимается ещё выше — на огромный небоскрёб, после чего он попадает в мир Архитектора. В принципе можно трактовать комнату Архитектора (которого некоторые отождествляют с великим архонтом-демиургом Абраксасом) именно как отдельный от Матрицы мир, более высокого уровня. Визуально вхождение в него представлено как растворение Нео в лучах света, что вполне себе соответствует отказу от всяческой материальности, об оставлении своей оболочки (скорлупы) для вхождения в более высокоуровневое пространство. Этот визуальный момент вполне укладывается в путь очищения несущего от сущего (тварного), выхождение некого отражение истины за свои пределы, избавление третьего сыновства (людей-пневматиков) от оболочки для воссоединения с не-сущим (по Василиду). Не стоит, впрочем, отождествлять Архитектора с конечной верховной истиной, он скорее именно Демиург, причём демиург не вполне добрый. Матрица, написанная демиургом, не написана с нуля, но соткана из обрывков слов (Имена Бога? Обрывки Логоса?). Планировалось создание её хорошо организованной и обладающей гармонией, но из-за вторичности самого демиурга это попросту оказалось невозможным. Наличие «третьего сыновства» («истинности») в людях-пневматиках нарушает бессмысленную гармонию мира, и, по Василиду, когда нижний мир избавится от нарушающих спокойствие пневматиков, когда те воспарят, нижний мир не исчезнет, а превратится в «свиномир», бесконечный, бессмысленный, находящийся в спокойствии «великого неведения», грубо говоря, в Ад, населяющие которого хилики и архонты будут по-своему «счастливы». Счастье от неведения совпадает с позицией Сайфера, которого можно сопоставить с промежуточным между хиликами и пневматиками типом людей — психиками. Сайфер буквально заявляет — «Счастье в неведеньи». Но и архонты могут желать избавления своего мира от пневматиков. Это можно натянуть на то, что Матрица активно не препятствует выведению людей из себя, что Морфеус сотрудничает с программой Пифии (которая, как следует из финала трилогии, с Архитектором на короткой ноге) и слова Архитектора о том, что он не против «спасительной» деятельности Нео и что тот даже «задуман» для неё.
После того, как Нео решает разорвать бесконечный круг перерождения Матрицы, он продвигается по своему сотериологическому пути. Отныне он властен не только над миром Матрицы, но и над Миром Машин (Сиона). Он видит истинную суть материи, её ложность, через что приобретает способность на неё влиять. Согласно Василиду, Великий Архонт-Демиург создал материальный мир из внешней оболочки чего-то истинного (второго сыновства), и потому материал, из которого состоит его творение, до сих пор источает аромат истинного, которое в нём когда-то содержалось. Возможно, именно этот аромат, ностальгическое сияние светоносного ушедшего и видит Нео, глядя на материальные проявления Мира Машин. Через трактовку Мира Машин не как истины, но как очевидно искажённой, ошибочной копии идеального мира, решается странность со способностями Нео в реальном мире. Но такая трактовка не схожа и с трактовкой о «слоях Матрицы», согласно которой Мир Машин суть ещё одна Матрица, а существует ещё и реальный материальный мир. Материя и «реальность» по природе своей ложны, и являются лишь отблеском Единого. Путь Нео не вниз, к материи, но вверх, к отрицанию материи, к Единому.
Следующим шагом на пути Нео к Истине является потеря им зрения. Это схоже со словами неоплатоника Плотина о том, что «познавать можно лишь с закрытыми глазами». Нео навсегда закрывает глаза, обращённые во внешний материальный мир, и обращается к сути вещей, которая визуально является ему в виде переливов света истины (аромата истинного, сути). На экране это так и показано — Нео видит суть вещей не только в Матрице (где видимый Нео свет неяркий, зелёный), но и в материальном Мире Машин — но там он уже яркий, солнечный, аполлонический.
Примечательна сцена ближе к концу третьей части, в которой Нео и Тринити летят вертикально вверх и в конце, преодолевая бесконечные облака, видят Свет. Но, не до конца ещё избавившись от своей оболочки, они падают обратно — видение Света не длительно, но оно есть. Корабль, на котором они осуществляют восхождение ко Свету, называется «Логос», что совершенно наглым образом указывает на мистический характер путешествия ко свету Истины.
Победив архонта, который пытался превратить собранный Демиургом (из едва уловимого запаха Единого и скорлупы второго сыновства) мир в подобие своей ещё более ложной сути, Нео наконец уходит в не-бытие, окончательно сливаясь с светоносным Единым. Отныне и у остального населения Матрицы есть возможность её покинуть, о чём в финальной сцене сообщает Архитектор. Обнаружив истинную суть Мира Машин, мистическим зрением вскрыв отблески светоносного Единого в нём, Нео осуществил его спасение — он более не подлежит уничтожению и сворачиванию. Но о чём именно говорит Архитектор, когда сообщает о возможности желающим покинуть Матрицу? О том ли, что каждый может быть отключён и спущен в материальный мир Сиона? Возможно. Но возможно и то, что речь идёт о пути Нео — о растворении в не-бытии Единого, о превращении в нематериальный свет, случившегося с ним в финале трилогии. Большое количество народа потенциально являются пневматиками, а некоторые способны также видеть суть Матрицы, как и Нео — пример тому мальчик с ложкой. Но мальчик с ложкой не прошёл путь до конца, остановившись на каком-то этапе, и не вознёсся в Единое сквозь все тварные миры, отбросив тело и вообще всяческое бытиё, ведь Единое не-есть, оно не сущее. Все пневматики отныне могут быть отпущены из Матрицы и из материи — главное решиться.
Впрочем, путь Нео на пути к Единому был труден и разрушителен для самой Матрицы — возникший Агент Смит как необходимый антипод Нео тому подтверждение. Насколько таким можно заниматься на регулярной основе — неясно. Но, возможно, циклы перезагрузки Матрицы как раз и являются последствиями исхода новых Избранных из материи. Таким образом можно предположить, что действия Нео привели к «световому крещению» всех пневматиков, которые теперь имеют карту «сотериологического маршрута» спасения и могут последовать за Нео в высшее небытие, сквозь всех архонтов к гиперкосмии. Тогда Нео — Христос и Исус в одном лице (материальный Исус-тело в мире машин, на которого спустилось озарение от програмного Христа, сына Морфеуса-архонта евреев), проводник света благой вести в третье сыновство. Либо же путь Нео является индивидуальным актом, и теперь желающие знают о возможности подобного пути — тогда в силу вступает трактовка о циклах перезагрузки Матрицы как повторяющихся индивидуальных исходов.
Неясным остаются многие детали мира Матрицы. Например, в самой последней сцене мы видим новую, перезагруженную Матрицу, восстановленную до изначальных Идей в трактовке Архитектора. Но мы не видим людей — только программы (кошку, девочку, Пифию с Архитектором и Серафа). Говорит ли это о том, что цикл творения был начат заново и будут воплощены новые люди — непонятно.
Интересным было бы и сопоставление топологий различных платонических систем с миром Матрицы — сыновста Василида и его же развитая космология, пять гипотез у неоплатоников и так далее. Всё это можно найти в «Матрице», так как она буквально соткана из мешанины различных мифов, причём некоторые находят там и элементы буддизма. Но это оставим для людей разбирающихся.