Красивые черные облака заботливо обложили город, как подушками хлопотливая бабушка обкладывает спящее дитя, чтобы оно во сне не упало случайно с дивана. Чтобы случайно не упало.
Я спустился в метро, хотя так и подмывало пройтись пешком еще хоть одну станцию. Вечер был так мил с нами и приветлив, как будто соревновался с хозяйкой небольшого горного отеля в несезон, когда вдруг нагрянула нежданная компания веселых отдыхающих, с которыми приятно поговорить и которые щедро платят за обеды, баню и вообще согласны на все дополняющие комфорт услуги. Такой вот на редкость приятный вечер в большом городе.
Поезд засигналил и завизжал тормозами. Мужчина, качнувшись в последний раз, грузно рухнул на рельсы. Откуда-то сбоку ослепительно светили фонари, кто-то вскрикнул. Станция эта и днем не самая людная, а в девять часов вечера здесь и вовсе мало кто бывает на перроне. Зато здесь самые красивые эскалаторы — понизу пущены светодиодные ленты, и в полумраке помпезного вестибюля в стиле новой классики нежный свет разливается над движущимися ступенями так же загадочно красиво, как подсвечивалась та комната в иллюзионе, которая была в детстве самым любимым развлечением в парке аттракционов. Пока ты сидел на диване, комната вращалась вокруг тебя, создавая иллюзию, будто это ты переворачиваешься вниз головой. А ты всматривался в полумрак, не отрывая взгляда от вращающейся книжной полки, и удивлялся, как это книги не падают на пол. Почему они не падают?
Я зашел в переполненный вагон метро, поезд стоял, по всей видимости, уже давно, и ехать пока не собирался. Сразу четверо машинистов толпились у переднего вагона, а поезд был набит битком, и люди всё прибывали. На нашей станции причины задержки никто не понимал, но мне на глаза попался неаккуратно лежащий на перроне пакет, в котором что-то разбилось, пахучая жидкость разлилась огромной лужей. Ее все обходили, а я всё всматривался. От разлитой жидкости несло жалостным запахом тревоги. В луже отражались светодиодные огни распахнутых дверей поезда, который никуда не ехал. Здесь что-то упало и разбилось.
В двух станциях от нас машинисту подавали знаки медленно отъезжать назад, слегка подтравливая. Диспетчер просил по рации отключить питание контактного рельса, а спасательная бригада готовилась спуститься вниз. Мужчина лежал в неестественной позе, тихо и совсем не шевелясь. Обрывки мелодий и воспоминаний крутились в голове. А ведь не уберегла бабушка. Не спасли подушки. Упал. Подоспевший полицейский просил разойтись, не толпиться и не мешать спасателям работать.
Я дошел до конца поезда, вошел в нужный мне вагон, открыл новый японский рассказ и погрузился в него, улыбаясь удачным находкам автора-эссеиста. Но гулкий голос, объявлявший об увеличенном по техническим причинам интервале движения поездов, вырвал меня из атмосферы пляжа 1982-го года и привел к неожиданной мысли. Вернусь-ка я на улицу и прогуляюсь до бульвара. Неизвестно, сколько еще будет стоять поезд. Ведь вечер так хорош.
На ступеньках я рассматривал красивые икры юной девушки, вышедшей из поезда вместе со мной и тоже решившей пройтись в сторону центра пешком. Такие одновременно красивые и сильные ноги наверняка готовы и к более длительным прогулкам. А вечер действительно был просто чудесным.
Я шел по улице, ведущей прямо к вокзалам. Здесь всегда лежат грязные плохо выглядящие люди, и никогда не знаешь точно, живы ли они еще. Лежали такие и сейчас, аккурат между квадратными колоннами заколоченных входов в старые величественные дома в стиле ампир. Каменные ложа для людей с каменными лицами и каменными судьбами.
Лучший зазывала города приглашал заглянуть в заведение, как всегда от души улыбаясь, добродушно перечисляя блюда и попутно желая всем хорошего вечера, даже тем, кто шел дальше, не задерживаясь ни на секунду.
Я миновал одну станцию метро, прошел и мимо следующей, у входа в которую стояли машины скорой помощи и полиции. В глубине станции с самыми красивыми светящимися эскалаторами укладывали на носилки тело мужчины. Вечер не замечал потери и оставался всё так же обходителен с идущими по улицам горожанами. Дошел я и до следующей станции, где можно было перейти на свободно едущую линию метро, но спускаться в подземку не стал. Этот невообразимо гостеприимный вечер радушно приглашал пройтись бульваром вдоль длинного пруда, где со мной бывало столько всего теплого и радостного. У спускающейся в воду деревянной лестницы с перилами стояла, привязанная к балясине, лодочка. Может быть, она была припасена для того, чтобы подплывать к домику для лебедей и оставлять там корм, а может быть, она здесь на тот случай, если кто-нибудь случайно упадет в воду и его нужно будет спасать. В этот чудесный вечер в воду никто не падал.
Неспешно прогулявшись до самого центра, я всё же спустился в метро и поехал домой. Каждый раз, когда я видел неожиданные смерти в метро, а там они всегда неожиданны, я думал о том, что сегодня мне очень повезло. Ведь утром мы вышли каждый из своей квартиры примерно в одно и то же время. Днем мы занимались обычными делами, говорили с людьми, улыбались и думали каждый о своем. Вечером мы оба успели ощутить, как прекрасен нежный вечер нежаркого лета, как убаюкивающе заботлив и удивительно добр большой город. Но домой сегодня возвращаюсь из нас двоих только я один. И как же хорошо вдыхать теплый воздух, рассматривать небесные пейзажи и городские фасады старых зданий, ощущать легкую усталость в икрах натруженных за день ног, наблюдать за светом и его отражением в воде и мечтать о трех мягких подушках, что ждут меня дома в постели. Можно обложиться ими с таким комфортом, что станет очень мягко, уютно, и упасть будет совершенно невозможно.