Здесь я уже не раз цитировала истории из потрясающей книги "Живая память", выпущенной нашим уфимским Обществом памяти жертв репрессий, ссылки на предыдущие материалы можно посмотреть в конце статьи. А сегодня предлагаю прочитать историю о Мажите Гафури и Сабите Суфиянове.
"Когда я попросила Нагиму Фазлыевну рассказать о Гафури, она посмотрела на меня и протяжно сказала: «О-о-очень хороший человек был Гафури». Вот ее рассказ.
Мой отец работал дворником и жил в мезонине в доме Гафури, семья была большая, мачеха. Мажит Гафури до переезда в этот дом по улице Гоголя жил у Зыи хазрета (основатель медресе «Галия») И я с 1923 года около 4-х лет жила у Гафури. В доме было много печей, топили дровами. Я заносила дрова, а Гафури сам растапливал печи. Помогала готовить еду, ставить самовар, мыла полы, посуду, гладила белье паровым утюгом. У них было два самовара: круглый желтый медный небольшой с подносом и белый никелированный ребристый. У Гафури был туберкулез. Из-за отсутствия мыла посуду я мыла щелоком. Зимой в самоваре подогревали талую воду для пола. Мажит Гафури зимой сам собирал угли. Иногда после ужина поздно вечером на кухне мыла посуду, а он отправлял меня спать. Называл он меня «балатсай». Зухра апа шила, машинку свою берегла, иглу прятала. Взяв с собой машинку, уходила шить к богачам Каримовым. Она брала меня с собой на базар.
С электричеством было плохо, часто вечерами гасили свет. Тогда собирались вместе в зале, Мажит абый рассказывал сказки, истории про Ходжу-Насретдина, что-то свое. В то время он работал над «Черноликими». Играли в прятки. Гафури был очень ловкий и так как хромал, чтобы его не было слышно, передвигался на коленях, прислушивался к нашему дыханию и хватал сразу нескольких. Вечером в 10 часов давали свет, после чая мы ложились спать, а Гафури оставался писать. В зале был паркет и Гафури ночью спал на нем, укрывшись своим пальто.
Гафури часто приглашали гостей. В доме было много книг, и мы, дети, проводили время, рассматривая эти книги, картинки или отодвигали напольные цветы к окну и играли в глазки-заязки. Было много цветов: фикусы, комнатная береза.
Большой двор, заросший сад с яблонями и грушами, колодец с красивым срубом и домиком с фонарем. Но воду из него не брали, ходили на колонку. Дети во дворе вместе играли в догонялки. Было очень весело. Анвар учился в опытно-показательной школе. А меня Гафури научил читать и писать по арабской графике.
Садились за стол, ели вместе. Жили скромно. Зухра апа хлеб пекла сама, готовили пшеничную кашу. Спиртного не было. Приглашали соседей: приходили Хидият абый с женой, Миргаяз. Часто заходили брат Зухры апы Нуртдин с женой Каримой. Играли в счет: кто дольше задержит дыхание. У Зухры была еще сестра Малика, она была замужем за купцом, жили богато, поэтому с ними общались мало.
В 1923 году Гафури подарили на юбилей корову. Мажит абый и я ухаживали за ней. Он сам кормил корову. Я доила, не могла выдоить полностью. Гафури говорил: «Етэр, балатсай» (Хватит, доченька). В семье он один пил молоко. В то время актеры театра получали только гонорар за спектакли, и Гафури носил им молоко. Он был театралом и дружил со многими из артистов: Нагимой Таждаровой, Амином Зубаировым, бывал на репетициях, просмотрах, давал советы. На юбилей Гафури было сделано много подарков, среди них — пианино. Зухра апа громко пела, Анвар любил играть на пианино. В зале на стене висел большой фотопортрет Мажита Гафури: он сидит, опершись рукой — тоже подарок на юбилей.
Часто к нему из Казани приезжали писатели. Молодые писатели и поэты, среди них особенно часто Тариф Гумер, Сайфи Кудаш, Гайнан Амири, приходили за советом. С моим будущим мужем, Сабитом Суфияновичем Суфияновым, тоже познакомилась у Гафури.
Абус был детдомовский, приходил к Мажиту Гафури вместе с молодыми писателями. Суфияныч, так его звали, не пил, не курил. Жил на квартире у брата отца — имама-хатыба мечети — нахлебником. Он воспитывался в Серменево, вместе с Бикбаем, Биишевой учился в Оренбургском педтехникуме, затем в Уфе работал учителем, в редакции. Потом переехали в Казань, там его арестовали в 1936 году. Позже узнали: по ст. 58 как «врага народа».
Нагима Фазлыевна перенесет все невзгоды, тяготы жизни и разделит судьбу Сабита Суфиянова-каторжанина, а когда они вернутся в Уфу, то ее мужу-поэту не будет иной работы как могильщика на мусульманском кладбище. Она будет ему верным другом и спутником жизни. Также всю свою жизнь Нагима Фазлыевна хранила теплые, светлые воспоминания о народном поэте Мажите Гафури.
Нагима ana, вспоминая пройденный путь, говорит, что не хватит дней и ночей, чтобы рассказать о пережитом. Арестовывали после 23.00. Сначала Суфияныча осудили на 3 года, затем на 5 лет. В письмах он писал, чтобы ребенка не отдавала в ясли, а сама вышла замуж. А Нагима ему написала: «Женись, будешь жить в тепле (у него был туберкулез)», но ее письмо вернулось. Осталась без работы, снимала комнату в подвале. Заболела дочь, лекарства ребенку в больнице не давали, так как была женой арестанта. Девочка опухла.
Нагима поступила в 120-ю швейную фабрику, ее посадили за машинку. Работала в одну смену, училась в другую. Так закончила семилетку. На работе приметили старательную и смышленую работницу. Сначала назначили бригадиром, потом мастером. Главным смыслом жизни для нее в этот период была работа.
Началась война. В 1944 году Нагима Фазлыевна вступает в партию. В Казани ее не принимали, мотивируя, что она жена «врага народа». Когда послали ее в Москву учиться на курсы, там приняли и сказали: «Принимаем не его, а тебя».
Как партийную часто посылали в районы инструктором. Отправляли весной для организации сева. Выбирала она самые отсталые районы. На селе остались одни женщины, дети, старики, в лаптях выходили на плуг. Лошадей в колхозах не было, отправили на фронт. А боронить надо, запрягали коров, они не идут, тогда женщины впрягались сами. Люди голодные, изможденные, разутые, раздетые. В Ворошиловградском районе крестьяне ели проросшее зерно и умирали от кровотечения. Женщины во время посева украдкой брали по 150 — 200 г семенного зерна для своих голодных детей.
Нагима апа, понимая их положение и сострадая им, старалась не замечать этого. Но кто-то пожаловался, приехали ее арестовать. Нагима Фазлыевна убедила уполномоченных и председателя колхоза организовать обед для колхозников. Осенью отправляли для организации сбора урожая. Женщины жали серпами по 15 соток. Нагима апа вспоминает: «Смотришь: идут кучки, а это женщины везут в арбах вязанки, эти арбы называли «Уф, Алла». Мы в городе получали по 150 — 200 г хлеба, а здесь, в деревне, и этого не было».
В Казани Нагима Фазлыевна была совсем одна: ни родных, ни близких. После войны она решила найти Суфияныча, поехать к нему на каторгу, решив про себя: если умер — увидеть могилу, если жив — быть вместе. Написала ему письмо. И вот радость — он прислал ей вызов. Директор фабрики не отпускает передового работника. А в обкоме партии ей сказали, что государство отправляет на Урал, Дальний Восток рабочих с оплатой, а ты сама едешь, поэтому должны отправить без задержки.
Продала все вещи и поехала. В день отъезда лил дождь, никак не уехать. А ей нужно в Бурею, как добираться — не знает. Она рассказывает: «Сидим на аэродроме втроем, с летчиком четверо. Предложил лететь без билета до Новосибирска. С посадками через каждые 4 часа долетели до Новосибирска. На вокзале народу полно. Я за это время стосковалась по татарскому языку. Оборачиваюсь, услышав татарскую речь. Познакомились, разговорились. Объясняю, что мне в Бурею, а они с Сахалина приехали покупать свиней, но не купили, так как в это время была эпидемия свиной болезни. Доехала с ними до Бурей, мои попутчики поехали дальше. Ночь провела в Бурее, в детской комнате. Сидит девочка напротив, смотрит на меня. Познакомилась с мамой девочки. Она немка. Выясняется, что последний пароход ушел. Пришел за ними их дядя немец. До Архары с ними поехала на поезде. Выяснилось, что он знает Суфияныча. Говорит, что Сабит Суфиянович маленький ростом, а шустрый. В Архару прилетел самолет У-2».
Один из пассажиров самолета по имени Барый был послан Сабитом Суфияновым встречать Нагиму Фазлыевну. Она продолжает: На шахту ехали сквозь тайгу по дощатой дороге, началась уже оттепель, половодье. Доехали.
Пришли в барак, сняла шаль, положила на пол, а она «ожила». В дороге я вся обовшивела. Согрели воду, помылась, постирала. В тех местах уголь на поверхность земли выходит. Смотрю — телогрейки без пуговиц. Села пришивать, а Суфияныч говорит: «У тебя не хватит на меня пуговиц». Они, оказывается, намокшие телогрейки оставляют сушиться, а сами одевают подсохшие, не разбирая, чья телогрейка, все ведь одинаковые, и снова спускаются в шахту. Жили они в 3-м бараке. Барыя, его товарища, вскоре освободили. В комнате стали жить одни. У меня случился выкидыш. Судороги начались. Поехала в район с партийными взносами. Заодно зашла к врачу. Он мне говорит: «Тебе не подходит здешний климат, ты здесь пропадешь, мы отпустим Суфиянова».
Суфияныч собрал много талонов. Купить можно было на них что угодно: ткани качественные, муку, крупу — американскую помощь. Дали справку, не разрешалось заходить в 39 городов. 49 тысяч заработанных денег привязала к поясу.
На вокзале Суфияныч занял очередь. Он всего боялся, был как ребенок. Я говорю Суфиянычу: «Мы здесь пропадем, если будем ждать очереди». Пошла к начальнику вокзала. Денег не жалко, нам надо ехать. Поехали до Хабаровска. А в Хабаровске на вокзале толпы народа, прибывают из Колымы. Суфияныч остался сидеть, я пошла разузнать. Одна женщина объяснила, что надо купить билет в баню, у нее были лишние, заплатила за два билета. Вдруг слышу: кто-то кричит «Посадочный!» Рабо-чим-железнодорожникам денег не платили, давали посадочные билеты. Я успела взять у него «посадочный». Подхожу к Суфиянычу, а он лежит, согнувшись, без сознания. Ему стало плохо от густого запаха табака. Билеты были до Миасса. Ехали в вагонах для перевозки скота, в вагоне буржуйка, уголь, полный вагон арестантов. Поезд на путях стоит иногда сутками. Суфияныч хочет остаться в Миассе, на Урале. Он не знает положения, не верит мне, как здесь плохо и голодно. С нами ехали кавказцы. Предложили ехать с ними. Мы согласились. Доехали до Москвы, а Суфиянычу запрещен въезд в Москву. В гостинице работала знакомая тетя Катя. Она помогла нам устроиться в гостинице, в сутки по 200 рублей за место, и купить билеты по 2 000 рублей до Тбилиси.
В гостинице кругом зеркала, смотрим на себя, удивляемся, только глаза блестят, сколько суток не мылись, ехали в вагоне для скота.
Доехали до Кировобада. Кругом красиво, похоже на наши родные места. Нищие из России на улице едят орехи. Суфияныч походил по городу, узнал, что у 70 % населения малярия. На вокзале увидели объявление: требуются шахтеры. Поехали туда. Нам выдали по два одеяла, 800 г хлеба. Директор Дадашев, азербайджанец, принял Суфияныча шахтером, меня — мастером-швеей. Швейные машинки были сломаны, да к тому же для пошива обуви. Я купила на свои деньги швейную машинку (она у нее и сейчас стоит дома как память о прошедших годах и керамический кувшин, привезенный из Красноярска).
Жизнь налаживалась. Построили небольшой дом, купили, корову. Вдруг приходит приказ: в течение 10-ти дней собраться и уехать. Суфиянычу выдали паспорт, он выехал в Самарканд к родственникам, а я осталась на некоторое время. Потом вместе отправились в Башкирию. Везде нас боялись, так как семья «врага народа». В Учалинском районе в шахтерской д. Мансур купили старенький дом на окраине, телку. Налоги не брали, скота можно было держать сколько хочешь. Суфияныч работает на шахте, я шью на заказ. Построили дом. Суфияныч был мастером на все руки: и дом построить, и печку сложить, из камней фундамент поставить. Так в работе прошло лето. Осенью пригласили в гости. Только сели за стол, постучали в дверь. Пришли за Суфиянычем. Арестовали, отправили в Красноярск. Кто-то донес. Арестантов собаками провожали, собаками встречали. Кто не мог спуститься в шахту, тому не давали боны.
После смерти Сталина в Красноярске выдали паспорт. В 1951 году родился сын Шамиль. Можно было остаться жить, Суфияныч был очень способный, а ему хотелось вернуться в Уфу назло всем. Очень надеялся на Баязита Бикбая, Зайнаб Биишеву, так как с ними учился в Оренбургском педтехни-куме. Приехали в Уфу, а с ним даже не здороваются, на работу не берут, рукописи возвращают, стихи не печатают. Пришел к нам Анвар Гафури навестить. А я уже всего так боялась, что и его не пустила, прогнала, о чем очень жалела, ведь с Анваром мы вместе росли. Устроились на татарском кладбище: Суфияныч землекопом, я комендантом. Однажды утром на «Волге» приехала группа писателей, среди них Баязит Бикбай. Суфияныч маленький ростом, в кирзовых сапогах, руки на бедрах. Громко смеются. Мне было больно и неловко. После того как они уехали, Суфияныч объяснил: «Они шутят, говорят, чтобы оставил для них на кладбище место лучше». «Мне стыдно, — сказала я ему, — Бикбай — орденоносец, а ты — могильщик». На что Суфияныч серьезно ответил: «Они не могут делать ту работу, которую я делаю».
Только в 1984 году увидел свет первый сборник стихов поэта Сабита Суфиянова — Абуса. И всюду с несгибаемым поэтом была его Нагима, терпеливая и сильная, красивая женщина, разделившая судьбу арестанта...
Другие истории репрессированных семей из Башкирии
Касым Азнабаев: любовь и верность
Гаффан Назиров
Габдулла Амантай