Как известно, сидит себе в кресле Головы некто Шалопаев – хлипкий, тщедушный и, как пух, невесомый. Сидит, никого не трогает, и доброжелатели за него очень переживают. Потому как он дрессирован иметь дела с цифровыми абстракциями, а тут навалилась на него сама жуткая реальность. Стихийные помойки, ползущие склоны, дома-развалюхи, раскуроченные тротуары, без спросу появляющийся и исчезающий газ и до кучи – неблагодарный Народ, что вечно злится, каркает, с жиру бесится и мешает.
Глядит испуганно сквозь большие очки Шалопаев на Губернатора. Тот, хоть и техногенный, а на досуге не прочь учинить что-нибудь лиричное по хозяйственной части: и забор поправит, и домик подкрасит, и на рынок даже заглянуть не чурается… Да, однако же, все дела за Шалопаева Хлебу Трофеевичу переделывать некогда, ибо и без того страшно занят.
Посему доброжелатели вздыхают и грустно качают головами – жалко им бедняжку Шалопаева.
- Может, намекнуть ему, что само собою не сделается? – тревожатся сердобольные. - Чего он до сих пор мнется да выжидает?
- В единороги ему пора, - считают бывалые. – Там бы сразу и ряху отожрал на корму достойном, и смотрелся солиднее, и рог отрастил и задрал к небу – чувствовал бы себя увереннее и спокойнее.
- А для надежности якорной цепью его обмотать, да непременно с якорем, - предлагают заботливые. – Ибо преследует его большая вода. Вон он каким пугливым стал: сядет в кресло и ножки подожмет –видно, что промочить опасается… А коли случится сильный ливень опять или выдастся неплановое половодье, может и унести его потоком. Но, ежели якорь добротный – он бы его удержал.
Сам Шалопаев вымученно изображает, будто в кресле ему весьма нравится. Ничего, что выглядит беспомощным да изможденным. Главное – старается.
- Я еще, может, вас всех в нем пересижу, - тонко и надрывно он роняет.
Доброжелатели хмурят брови и шушукаются про то, что, раз матушкиного благословения нет, надо Шалопаеву раздобыть хоть какое-то антиводное заклинание. На худой конец – организовать кровавый ритуал на Водном кодексе…
Что до Народа, то он матерится, зевает, баламутится да возмущается, как неправильно Шалопаев Город благоустраивает.
Некто Шалапаев пытается унять свою дрожь, утешаясь мыслью о том, что при нем-то трубы с фекалиями пока что не прорывались. Да вот внутренний голос ему при этом упорно вещает, что такое скоро случится и придется расхлебывать... Посему размышления не расслабляют, а напрягают.
- Психотип шаткий, нехваткий и проницаемый, - констатируют доброжелатели.
- К психотерапевту ему прямая дорога, а лучше уже к психиатру, - замечают которые сердобольные. – А ежели сильно затянет – то прямиком на кладбище.
- Или пусть бы его на повышение в Антарктиду отправили… А то конкурсы да аукционы, что случились по юной неопытности, однажды, как сорняки, в уголовных делах прорастают, - сокрушаются сострадательные.
Нестор Толкин