Резко повысив бдительность и дисциплину, до места лова мы дошли без особых приключений. Потянулись дни, которые у нас принято называть «суровыми буднями». Собственно, отличий от путины в Охотском море было немного. Так же на горизонте время от времени показывались покрытые снегом сопки, так же нас не пускали на берег, заманчиво простиравшийся в нескольких милях. Та же сушёная картошка и солонина. Только вот русской речи в эфире не слыхать, зато все частоты забиты рок-н-роллами и крикливой американской рекламой. Ни тебе воскресной «С добрым утром», ни «Спокойной ночи, малыши». Нет газет, нет журналов, нет писем. Всё чаще казалось, что мы тралим рыбу на Венере. Впрочем, воды нейтральные, поэтому здесь тралим не только мы. Флотилия держится сторонкой, «опасаясь провокаций» со стороны этих кровожадных империалистов. Американцы, например, ставят многокилометровые сети, снабжая их радиобуями, чтобы потом легче было найти в океане. Какой-то хозяйственный из наших капитанов, напоровшись на эти сети, решил разживиться, чем бог послал. Вытянул её на палубу вместе с буем. Сеть свернули и заховали, а яркий буёк выбрасывать не стали, решив попозже расковырять и посмотреть, что там за передатчик стоит. Ну, а буй время от времени подаёт свои сигналы в автоматическом режиме. Снаружи-то это не заметно. Смотрят, через пару часов снижается над ними самолет береговой охраны и делает круги. А на нашей переговорной частоте слышится наглый голос распоясавшегося янки: «Руски капитан! Давай сеть назад. Воровать есть нехорошо». Ну признайтесь, положа руку на сердце: кто из нас не воровал в детстве? Разве ж это принято, признаваться, пока совсем не припрут к стенке? А тут ситуация, вообще, международным скандалом попахивает. Да и воришке не восемь лет, а наоборот , он – отец троих детей и носит капитанские шевроны. В общем, упёрся наш капитан рогом: «Ничего не видел, ничего не знаю». Откуда он мог догадаться, что это его проклятый буёк выдает с головой. Американцы же решили в ООН не обращаться. Сделали они еще пару кругов, а потом поднялись повыше и с воем пикируют прямо на траулер. Все в рубке попадали прямо на палубу, головы руками закрыли. А самолет ка-ак даст длинной очередью по остеклению рубки, вышел из пике и полетел по своим американским делам. Как уж нашему капитану удалось отчитаться за пулевые пробоины вдоль всей рубки мирного судна – известно только ему одному.
Были и другие контакты с идейно чуждым нам миром. Наш траулер намотал на винт стальной трос, за который трал вытягивают лебёдкой. Обычно при выборке трала полагается лечь на циркуляцию, а трос плавно и непрерывно выбирать, не допуская провисания. На циркуляцию-то легли, а с выборкой троса запоздали: лебедку заело. Судно в океане без хода – это уже опасно, не дай бог, шторм налетит. Трос тот можно снять, только перерезав специальным резаком для подводных работ. Водолазов и снаряжения в экспедиции нет. Дали в эфир сигнал срочности. Это еще не «СОС», когда тонут, но тоже достаточно серьёзный сигнал. Через пару часов подлетает к нам американский военный корабль береговой охраны. Пришвартовался. Капитаны обменялись любезностями по мегафону. Американы довольно шустро спускают за борт водолаза. Народ высыпал вдоль борта. Мы глазеем на них, они – на нас. Но на борт подниматься не положено – не такие уж они и друзья стране победившего социализма. Наш капитан их капитану презент лебёдкой спускает – ящик водки – «жидкая валюта»!. И откуда у него, паразита, такие запасы? – ахнул народ на палубе. Тот капитан тоже – «восхищён и смят». Цепляет за крюк нашей лебедки какую-то коробку картонную, но большую – ответный презент нашему капитану. Как потом наши матросики руками размахивали в кают-компании, разглядывая это заграничное чудо. Оказалось: огромная кукла, ростом с двенадцатилетнего ребенка. Тонкая работа, шёлка и украшений с позолотой не пожалели. Не исключено, что и стоит не меньше, чем наш ящик водки. Пока там водолаз возится под водой, внимательно изучаем друг друга, приветственно машем руками и «общаемся», используя все известные нам слова английского происхождения. Американские военные моряки отбираются на флот по росту. Все откормленные, сытые, жвачку жуют. Брючки отглажены, голубые воротники накрахмалены. Улыбки приклеены к чисто выбритым лицам. Наши ребята – тоже ничего, но в ином стиле. Во-первых, никто не бреется. А зачем бриться, когда женщин вокруг все равно нет? Бородищи – лопатами. Прорезиненная роба густо усеяна рыбными чешуйками. Впрочем, чешуйки и в бородищах попадаются. Только потом, рассматривая карикатурные картинки русских в американских журналах, я понял, почему это они изображают нас все время в виде медведеобразных, косолапых, заросших мужиков в буденновке и с трёхлинейной винтовкой. Мы-то к виду друг друга успели привыкнуть, а если взглянуть со стороны – очень похожи на тех карикатурных мужиков. Американцы же, поговаривают, даже на военных кораблях по два раза в день душ принимают и бельё меняют ежедневно. Воду и мыло, паразиты, не экономят.
Американцы кидают нам через борт всякую мелочь: жвачку, сигареты, журналы. Нашим журналов «Огонек», «Смена», «Юность» – тоже не жаль. С куревом у нас не так богато, но также бросают понемногу: сигареты «Прима» и папиросы «Беломор». Жвачки у нас в стране не выпускают. В детстве мы в деревне жевали только «серу» – варёную смолу хвойных деревьев. Сигареты наши им нравятся, а «Беломор» – просто на ура. К журналам нашим интерес меньше: и бумага поганая, и краски блёклые, а главное – все больше политики, осуждения американской агрессии во Вьетнаме. А голых девок – вовсе нет. Работа закончена. Тепло прощаемся, долго еще машем вслед. Потом в кают-компании после ужина долго листаем красочные журналы, и перед нами предстает грохочущий ритмами, переполненный огнями реклам, бутылками с дорогим пойлом и сооблазнительными красотками западный рай. Мы, конечно, понимаем, что у них там тоже не всё так гладко: безработица, преступность, наркомания, проституция и мафия, – всё это в журналах не отображают. Но это и у нас не отображают в прессе, хотя всё есть, особенно в портовых городах. Безработный моряк даже специальное название имеет – «бич», на берегу – «бомж», а так везде вообще – «алкаш». Адреса притонов и борделей в портах знает каждый моряк. Создается странное впечатление, что они неизвестны только старушкам-пенсионеркам и милиции родной. Проституция цветет пышным цветом, поскольку в нашем уголовном кодексе просто нет такого термина. С окончательной победой социализма она изжита, как явление. Наркомания наша, конечно, в упадке. Разве что в южных республиках осталась, как национальный пережиток. Мафия также слаба и почти незаметна: некого грабить, все давно уже ограблены. И лежат наши морячки ночью в койках, ворочаются, заснуть не могут: всё грезятся им те белоснежные ванны, хрустальные бутылки с коньяком и пышнотелые красотки в облаках пены в тех ваннах. Нам тут же вспоминается одна шаечка пресной воды раз в десять дней и сушёная картошка с солониной.
14
Вот и праздник на носу – Новый Год. С каждым днём всё ближе и ближе. А что толку? Капитану ещё ничего – у него «капитанский запас» в каюте. Народ и вовсе приуныл. О доме чаще вспоминают. Только боцман ходит с какой-то хитринкой. Видать удумал чего. Пошептались они о чем-то с коком, а потом вносит Никодимыч наш в кают-компанию неслабых габаритов бочку. Краник медный откуда-то из своих боцманских запасов выудил, приладил его, опробовал. А чтобы не было сомнений, голубой масляной краской вывел сбоку на бочонке крупными буквами «КВАС». Залили они теплую водичку, всыпали лроддевую затравку, сахарок – всё, как положено. Временами кок подсыпает чего надо, по боцманскому рецепту. Команда предупреждена: до полной готовности не пробовать. А то ведь двадцати пяти мужикам это – на один-два дня. А процесс в бочке идёт серьёзный, и в полном соответствии с графиком. Как раз к празднику поспеть должно. Но судьба распорядилась иначе. Меньше чем за две недели до праздника заглянул в кают-компанию наш капитан, что-то горло у него пересохло. Может, с похмелья. Смотрит он, квас стоит. Вот кстати – дай-ка нацежу кружечку. Нацедил, глотнул, и глаза на лоб полезли. Видать, градус уже порядочный набрался. Народ затаил дыхание: быть беде. Как он есть отвечающий за моральный облик коллектива и выполнение производственных показателей, непорядок должен быть ликвидирован, и немедленно. Вызывает наш «кэп» старпома, указует перстом:
– Эт-то что такое?
– Виноват, недоглядел, – ответствует тот.
– За борт! Лично проследите. Об исполнении доложить.
Помните, Маяковский вопрошает: «Видели ли вы плачущего большевика?». Про большевиков не знаю, а вот коммунистов видел всяких: и пьяных, и плачущих, и даже обоссавшихся. Я вас другое спрошу: «Видели ли вы трезвого плачущего моряка?». Ну вот. А я видел. Но только один раз, когда эту бочку с готовым продуктом на глазах всего экипажа за борт выливали. Добровольцев, конечно, не нашлось. Добровольца бы потом тихо удавили и следом – за борт. Так что выливал сам старпом. У видавших виды, просоленных моряков слёзы стояли в глазах – с кулак величиной. На старпома, естественно, обиды не было – он человек подневольный, у него должность такая. А вот если бы капитан упал за борт, думаю, конец или спасательный круг бы ему не сразу бросили. А может даже и не бросили бы, тут от характера зависит. Так вот и авторитет рождается: «Дурак наш капитан, что поделать. Пьёт в каюте в одиночку, потому и совсем умом убогий». В общем, плюнули народу в самую душу.
Мы с Васькой сидим в его каюте, паяем чего-то. Входит Никодимыч:
– Здорово, мужики!
Поздоровались и мы. Видно, что по делу человек пришёл, но пока молчит. Нельзя же так вот сразу с порога о делах, а больше говорить не о чём. Мы тоже не спрашиваем – этикет не велит. Человек сам должен изложить, чего надо. За язык тянуть не принято. Потом он говорит степенно:
– Праздник, однако, скоро.
Мы киваем:
– Да уж, едри его в корень! Еще через минуту он излагает дело:
– Вот я и говорю: подготовиться надо. Вы спросите: как? Есть мысля. Видал я у тебя, Марконя, посуду подходящую и, главное – помещение.
Васька в полном недоумении:
– Где?
– Идём, увидишь.
Ведёт нас боцман в тот самый агрегатный отсек, что упоминался раньше. Сам отсек обычно заперт на замок. Ключ один – у радиста. Отпираем, но мысль ещё не ясна. С трудом протискиваются в отсек Василий с широкоплечим боцманом. Я гляжу через проём двери.
– Вот», – говорит Никодимыч и показывает прокуренным пальцем на аварийную радиостанцию. Такая радиостанция положена на каждую спасательную шлюпку. Собственно рация представляет собой маленькую герметичную пластиковую коробку в две ладони шириной. Все кнопочки закрыты литой резиной, чтобы вода не попала внутрь. Коробочка эта помещена в поплавок, представляющий собой цилиндрический бочонок из толстой жести, окрашенный в ярко-желтый цвет, чтобы на воде был виден издалека. При аварии достаточно нажать одну красную кнопку, как передатчик начнет в автоматическом режиме передавать сигнал «СОС» на международной частоте бедствия – пятьсот килогерц. Если сумеешь набрать правильные координаты, вращая цилиндрические барабанчики с цифрами, передатчик и координаты сам передаёт. Сверху закрывается полусферической крышкой на барашках, которые завинчиваются для уплотнения. А внутри бочонка еще одна штуковина – электрический генератор, питающий рацию, когда её собственный аккумулятор сядет. Крутят этот генератор руками или ногами – без разницы – за две педали, выступающие по бокам из бочонка. Ёмкость бочонка – литров двадцать пять. В самый раз.
Радист все ещё не ориентируется. Боцман же уверенными движениями отвинчивает крышку, затем вынимает коробочку передатчика, отсоединяет генератор. Полностью освободив ёмкость, он расправляет в ней принесенный с собою огромный полиэтиленовый мешок, и сосуд готов к принятию основы праздничного тоста. У меня сложилось полное впечатление, что эту гениальную находку Никодимыч проворачивает далеко не первый раз в своей жизни. Потом боцман повторяет манипуляции с «квасом», но уже в строжайшей тайне, конфисковав у радиста ключ. Идея выгодно отличается от бочонка в кают-компании, во-первых, тем, что никто не отопьёт раньше времени. А во-вторых, восходящие потоки теплого воздуха из машинного отделения через решётчатый пол значительно ускоряют процесс созревания продукта. По расчётам боцмана должны уложиться в аккурат.
За день до праздника радист с боцманом идут определять степень «окончательной готовности». Открывают ключом дверь отсека и видят страшную картину: вместо жёлтого цилиндрического бочонка глазам их предстает почти идеально раздувшийся шар. Оказывается боцман по забывчивости завернул плотнее барашки верхней крышки, а скопившиеся внутри газы совершили простое геометрическое преобразование формы жестяного бочонка. Радист в ужасе: «Как я буду в порту отчитываться за аварийную аппаратуру?». Боцман успокаивает: «Не ссы, Марконя, спишут». Осторожнейшими движениями опытного сапёра он постепенно отворачивает один барашек за другим, стравливая избыточное давление. Вовремя пришли. Ещё пару часов, и бочонок бы рванул. Энергичная жидкость залила бы все генераторы и преобразователи. Включённая в этот момент аппаратура неминуемо вышла бы из строя от короткого замыкания. Как минимум, погорели бы все предохранители. Но главное – праздник команды был бы окончательно испорчен. Боцман философски заметил: «Это судьба!».
Наш славный «кандей» приготовил праздничный пирог. Это был, действительно, апофеоз его искусства. Размером чуть не во весь стол кают-компании огромный блин был густо намазан слоем яблочного повидла, а сверху диагонали колбасок из запечённого теста разбивали поверхность пирога на квадратики. Экипаж сходил в баню и надел чистые рубахи. Капитан сказал коротенькую речь, в конце которой поздравил экипаж и чего-то там пожелал. Затем он удалился в каюту с «дедом» доканчивать капитанский запас. Народ вздохнул с облегчением и надеждой. Он верил в свою судьбу и в боцмана. Под громовые крики «ура» Никодимыч с Василием внесли в кают-компанию фантастический желтый сосуд, и праздник начался. Всё было, как у людей. Закусывали пирогом. Сняв ложкой верхний слой повидла, обнаружили, что наш кок ни на йоту не отступил от своих традиций: нижний блин пирога оказался совершенно сырым. Но такие мелочи сегодня все прощали друг другу. Я играл на аккордеоне популярные шлягеры и народные песни, морячки пели нестройными голосами. Негромко ахала гитара. Боцман отечески усмехался в свои пиратские усы. А впереди предстояли еще полгода этого нескончаемого рейса.