Врачи спасают жизни, но у них есть и другие специальности. Задача паллиативных докторов — облегчить последние дни умирающих.
Мелочей здесь нет: даже еле заметная смена интонации способна обидеть больного, а родственники в своём горе вместо благодарности иногда обвиняют в убийстве.
Марина Городилова, заведующая выездной амбулаторной службой Казанского Хосписа:
Я много лет проработала инфекционистом в большом военном госпитале на Байконуре, там служил муж. Вернулись в Казань, мой родной город, и я устроилась в поликлинику — сперва врачом, а позже перевелась на административную должность. Ближе к пенсионному возрасту поняла: не могу больше в поликлинике. Практикующим доктором осталась бы, а так — слишком хлопотно.
Коллега предложила перейти в Хоспис. Я долго раздумывала. Привыкла, что лечу людей, и они выздоравливают. А здесь больные угасают на глазах, и ты ничего не можешь сделать — только облегчить страдания. Страшно.
Меня переубедил родной дядя. Я переживала, что не выдержу такой эмоциональной нагрузки, а он говорит: "Да ты что?! Будешь проводником от жизни к смерти. Не надо умирать вместе с каждым больным — просто поможешь перейти в другое состояние".
Меня потрясли его слова. Раньше я иначе воспринимала процесс ухода из жизни.
В Хосписе я с 2016-го и ни разу не пожалела. Первое время очень страдала, глядя на больных детей. Для взрослого смерть — процесс в некотором роде естественный и ожидаемый. Когда угасают маленькие — невыносимо. Так жалко мам: я могу переключиться, они — нет, в их жизни трагедия бесконечна, и это невозможно осознать. Сердце рвется. Привыкнуть или отстраниться не получается. Говорят, профессионалы таких чувств не испытывают — ничего подобного. С каждым ребёнком умирает частица души.
У нас в стране принято до последней минуты лечить детей, биться за жизнь в реанимации. Сложно объяснить родителям, что бороться нет смысла и пора переехать в учреждение, где просто снимают симптомы: боль, дыхательную недостаточность, судороги.
При терминальной стадии рака и родственники, и сам пациент обычно уже готовы к концу. Хотя иногда диагноз скрывают. Мировая практика категорически против замалчивания, это несправедливо по отношению к человеку: ему нужно решить имущественные и правовые вопросы, попрощаться с близкими. И мы, врачи, обязаны осторожно с ним поговорить.
Эмоциональные всплески у таких больных не капризы. На все просьбы и требования я смотрю сквозь призму их состояния. Злые слова можно понять. С каждым общаешься по-своему. Одного, как маленького ребенка, ласково уговариваешь, гладишь по голове. Другому бодро рассказываешь о планах действий. Человеку легче от того, что о нем заботятся.
Я заведую выездной службой, помогаю пациентам на дому. Иногда замечаю, как ужасно жил человек до болезни, и сейчас его окружает тот же бытовой кошмар — просвета уже не будет. Например, заходишь на машинно-техническую станцию, а там в огороженном фанерой закутке лежит умирающий от рака. Другого приютил в пристройке бывший начальник — хорошо, хоть кому-то он нужен. Тяжело такое наблюдать. Больному необходимы теплота и внимание, порой больше ничего и не надо — но даже в конце жизни он этого не получает. Жаль тех, кто ничего хорошего в жизни не видел и уже не увидит.
Об эмоциональном выгорании в профессии речи нет — нашим пациентам стократ хуже. Мы понимаем: если не мы, то никто.
Фрагмент статьи Марии Семёновой от 11/07/2020.
Источник: РИА НОВОСТИ, Паллиативные врачи — о том, каково дышать в спину смерти