УФА. ВСПОЛОХИ ПАМЯТИ. ДЕТСТВО ВОЕННОГО ВРЕМЕНИ.
Глава из книги: «Далекое и близкое Уфимское семигорье».
Понятие слова всполох в русском языке многообразно. Чаще всего оно употребляется в смысле яркого воспоминания, оставившего в памяти человека незабываемый яркий след. Поэтому всполохи детских воспоминаний короткие, но яркие – как само детство.
Мой отец Марушин Александр Васильевич, когда ему перевалило за 90 лет, говорил: чем ты становишься старше, тем детские воспоминания становятся ярче и ближе. Сейчас, когда меня убелили седины, я полностью согласен с отцом. Действительно со временем многое, что некогда казалось останется навсегда в памяти из нее стерлось, другое поросло небытием. А вот то что связано с детством да еще с тем, которое пришлось на пору годины войны, ни чем не сотрешь. Оно, по-моему, вечно. Похоже на вечный, надежный, вросший в землю камень-репер поросший мхом. Его ничем не сдвинешь. Он как надежная веха начала отсчета жизни. Вначале детства, а за ним идущие чередой события и все остальное, для завершения которого остается все меньше и меньше места и времени.
Был конец лета сорокового года, когда отец пришел с «Финской», как в то время называли Финские события, а правильней Советско-финской войной. В ней мы напрочь, проиграли финнам с их хорошо спланированной и укрепленной Линией Маннергейма длиною в 132-135 км, находившейся на приграничной полосе Карельского перешейка. В то время мы переехали из Уфы в санаторий имени А.П.Чехова, что в Альшеевском районе и жили в доме принадлежавшему этому санаторию.
Неподалеку от нашего дома, внизу некрутого склона, находился пруд с беседкой, в которой любил отдыхать А.П.Чехов. Пруд, как оказалось впоследствии, был создан и зарыблен благодаря труду отца и друзей его детства: директора санатория Павла Ивановича Петрова и главного врача санатория Петра Николаевича Огородникова впоследствии ставшего доктором медицинских наук, профессором. Рядом с домом располагались фруктовый сад, конюшня, гараж, да низкий прокопченный до черноты деревянный дом-коптильня для копчения в нем колбас и мяса. До сих пор в памяти о нем остался вкусный запах копченой колбасы, исходивший дымом из трубы этой коптильни.
Двора как такового дом не имел. Границей его усадьбы служил длинный низкий забор фруктового сада принадлежавшего санаторию. Сад никем не охранялся, а поэтому яблоки и ягоды малины, смородины и другая «вкуснятина», что росла там, собиралась бесплатно всеми кто туда приходил.
Чуть поодаль от дома на краю оврага с редким лесом находилась пекарня. За оврагом тянулись поля, а за ними были видны дома деревни Сергеевки.
Мама работала учителем начальных классов в школе этой деревни, а отец совмещал сразу две профессии: пекаря, обеспечивая хлебом и булочными изделиями отдыхающих санатория и по надобности - шофера обслуживающего его нужды.
Санаторий славился своей художественной самодеятельностью, в которой принимали участия не только сами отдыхающие, но и служащие этого лечебного учреждения. Часто на эти концерты приходили и жители близлежащей деревни, которые были и сами не прочь участвовать в них. Музыкальное сопровождение ложилось на отца т.к. он был единственным во всей округе баянистом, к тому же прекрасно пел, имея красивый тембр тенора, владел многими народными инструментами.
Так как среди отдыхающих было немало известных людей – писателей, музыкантов и других творческих личностей, такие импровизированные концерты пользовались большой популярностью и часто сопровождались лекциями и встречами, с известными людьми, приехавшими сюда на отдых и кумысолечение.
Идею создания пруда предложил мой отец – заядлый рыбак. Сказано – сделано. Лощину, по которой протекает небольшой, но с постоянным стоком ручей перегородили земляным валом-плотиной. Внутрь с целью предупреждения ее от размыва вешними водами положили камни, а дренажом в плотине служили снопы сухого валежника и камни. Через год, когда пруд начал принимать свое зеркальное очертание он с друзьями и рабочими санатория погрузили на телегу бочку, взяли мелкий бредень и из близлежащего озера и реки Демы наловили, так сказать, посадочный материал: карасей, плотву и другую называемую народом белую рыбу – густеру, мелких подлещиков, голавлей. Через три года жители близлежащих деревень уже радовались приличным уловом подросшей на воле рыбы.
Несмотря на мой тогдашний «мелкий» возраст я многое помню. Например, красивую ажурную беседку, установленную для отдыхающих на высоком берегу пруда.
В ней, якобы, в свое время отдыхал сам А.П.Чехов. Помню ночную рыбалку на сомов на реке Деме, на которую брал меня отец и то, как у них в эту ночь ушла домой непривязанная лошадь. Но навсегда всполохом памяти раннего детства остались проводы отца на войну. Естественно слезы, причитания матери и бабушки- его матери Марии Александровны и все, что сопутствовало этой прощальной церемонии. Отец взял меня на руки, подкинул вверх и, как, наверное, все отцы, уходившие на фронт, дал мне, четырехлетнему мальцу, наказ: беречь оставленных на мое мужское попечительство женщин. Было начало октября 1941 года - начало нашего мытарства с переездом со всем скарбом из Чехова в Уфу.
Груженая доверху телега вместила с десяток кур связанных друг с другом за лапы, чтобы не дай-то бог они в пути не разбежались. Сундук с одеждой и спрятанные в нем баян, мандолина, балалайка и ружье-двустволка с патронами. Мешок муки, который был выписан нам из пекарни дядей Пашей ушедшим вскоре, как и отец, на фронт. И еще что-то необходимое, но сейчас уже позабытое мною. Но главное сзади к телеге на длинной мочальной веревке была привязана бодучая рогатая коза. Это была нашей кормилицей и за день надаивала до 4- 5 литров молока, что для козы было редкостью.
Воз был скрипучий и тяжелый. Колея дороги была с рытвинами. Я называл ее спотыкучая. Возницы не было, лошадью управляла мать. Шли в основном, пешком придерживаясь рукой за телегу: бабушка Мария Александровна, сестра Людмила и я. Мать вела лошадь под уздцы. Временами мы останавливались и присаживались на край телеги. Козу отвязывали при встрече с огромными лужами. Изредка когда уже было невмочь, мы привязывали ее для прокорма к кустам или к дереву, что росли поблизости от дороги, давая ей возможность подкрепиться травой и листьями..
В основном дорога шла вдоль железнодорожной насыпи, что позволяло нам не сбиться с пути. Однажды она вильнула в лес и попала в глубокую совершенно разбитую колею, наполненную дождевой водой. И наша телега свалилась на бок. Слава богу, привязанный груз не соскользнул с нее, а вот куры разбежались по лесу, вразнобой, ковыляя привязанными друг к другу лапами. Мы с сестрой стали их ловить. Поймали, но одна пара так и скрылась в лесной чаще. Лошадь распрягли телегу хоть и с трудом подняли и поставили на колеса. Погода нам благоволила. Было тепло и сухо. Ночевали мы под телегой постелив на землю траву, сорванную вдоль обочин дороги и сено, которое везли с собой для лошади. Лежали тесно, прижавшись, бок обок, друг к другу. Рядом с матерью под ее рукой постоянно лежало заряженное ружье.
Уже, будучи взрослым, я поражался силе духа и ответственности матери. Одна с двумя малолетними детьми и бабушкой, не зная точное направление дороги, зная, что в те годы было немало случаев нападения на людей не только волков, но и более страшное – грабителей шла с нами в Уфу к своей родне, рассчитывая на их милосердие и приют. И путь тот был не близок – более 160 км, не считая вынужденных своротов с дороги.
АРХИЕРЕЙКА
Мамин отец – мой дед Сыров Федор Михайлович жил в Уфе в Архиерейке на самом краю Труниловского оврага упирающегося в реку Белую. Жили, как говорят в народе – в тесноте да не в обиде. Пожалуй, насчет тесноты в деревянном доме деда с одним залом на три окна, малюсенькой кухней-прихожей и двумя небольшими спальнями, в которых можно было установить лишь по одной кровати да небольшой столик, размещались сразу три семьи. Дед с больной бабкой Лукерьей, мы втроем и родная сестра матери тетя Оля с двумя малолетними детьми – Миррой и Анатолием. Несмотря на эту тесноту все жили дружно. В подворье имелась небольшая баня с входом через дощатый сарай-дровяник. Именно в него сразу по нашему приезду и был выгружен наш нехитрый скарб, коза и куры с развязанными лапами.
На утро следующего дня дед обнаружил, что дощатая стена сарая разобрана и все куры – наша надежда на некоторую нашу сытость, украдены. Дед зашел в дом, взял привезенное нами заряженное ружье и, выйдя наружу, выстрелил дуплетом в воздух. Потрясенная воровством мать развела руками. Куры, на которых мы так надеялись, и с таким трудом привезенные нами исчезли. Потерпели, погоревали, но смирились со случившимся несчастьем
Двор дома был небольшой. Сам дом был построен на вырытой искусственной террасе южного склона Архииерейской горы в самом конце Труниловского оврага. Одной стороной двора служил отвесный обрыв горы, а другие стороны двора с оградой из штакетника, были обращены к реке Белой. В то военное лихолетье для семей, у которых отцы были на фронте, было немало льгот. Каким-то образом по весне мать устроила меня в детсад. Это было счастье, так как там детей кормили. Детсад находился в деревянном одноэтажном доме почти на углу улиц Фрунзе и Цюрупы. Дойти от дома деда до него было просто. Надо было по узкой тропе идущей траверсом вдоль восточного склона Труниловского оврага подняться вверх. Выйти на не мощенную, весной и в дождь грязную с разбитой колеей улицу Цюрупа. По ней, минуя коновязи лошадей привязанных к забору отгораживающего территорию солдатского гарнизона от улицы, выйти к детсаду. Сейчас
Напротив бывшего детсада возведено здание Социнвестбанка.
Обычно из детсада домой меня забирала сестра. Но случилось несчастье – мама внезапно заболела брюшным тифом и была срочно помещена в, так называемую, «заразную» больницу. Она находилась на склоне Усольской горы, в Старой Уфе, в самом начале улицы Горького, в той части здания, что сейчас сохранилось от находившегося когда-то женского монастыря. К его каменной стене обращенной в сторону реки Сутолока, был пристрой городского морга. Из него вверх по горе на лошадях увозили умерших на Сергиевские кладбище.
В тот злополучный день за мной так никто и не пришел и я был вынужден идти домой самостоятельно вместе с моим товарищем «по горшку» Сашей Самцовым – сыном известных в городе врачей-хирургов Кутлубаевой и ее мужа, профессора медицины.
Кадрия-апа, так уважительно называли ее мы и многие жители нашего «курмыша» - так именовали свою территорию жители близлежащих улиц, подрабатывала здесь участковым врачом и пользовалась у них авторитетом.
Много, много лет спустя при встрече с Сашей мы вспоминали этот наш совместный «вояж» домой, т.к. за ним тоже никто не пришел, а жил он мне по пути в большом дворе на перекрестке улиц Цюрупы и Тукаевской.
Нашу семью от голода здорово спасала коза Катька. Молока она по козьим меркам давала много, но была чрезвычайно бодучая. Чуть что не по
ней она тут же наклоняла свою голову и, выставив вперед рога, бросалась на обидчика. Дошло дело до того, что бабушку, - мать моего отца Марию Александровну, ласковую и безобидную старушку, которую коза всегда подпускала к себе во время дойки, сильно ушибла. Ко всему прочему она была еще и несусветная блудня – того и гляди чего ни будь, стащит на дедовском огороде. Но особую неприятность она доставала мне – порвав от привязи веревку, она часто убегала в сад на Случевской горе. Тогда мне, взяв с собой хворостину, приходилось залезать по крутому склону горы вверх, ходить по саду и искать ее невесть где. Чаще всего находил ее в одном из многочисленных металлических клеток, в которую ее запирал сторож сада. Удивительно, но она после ее вызволения из клетки больно-то не кочевряжилась, а, подгоняемая моими пинками и прутом, стремглав неслась вниз по склону горы к Белой. В конце концов, после очередной ее атаки на бабушку коза была приговорена к жаркому и супу.
Жители этой старинной Архиерейской слободы друг от друга отличались многим – интеллектом и материальным положением, независимым характером, умением прийти на помощь соседу и своей «рукастостью». Здесь жили многие известные в городе люди. Например, геолог, профессор Д.Ожиганов, основатель первой в городе школы № 91 с англоязычным уклоном Иосиф Даватц. На небольшой улице Волновой жили заслуженные художники А.Тюлькин и В.Сыромяников, народный поэт Башкирии Назар Наджми.
Очевидно, из-за близости к стадиону Динамо с его зимним катком жили ряд фигуристов, в том числе Г.Феклистов и Анищенко. Он был первым спортсменом в Башкирии кто получил звание мастера спорта СССР по фигурному катанию.
В Архиерейке, в Местных Дубнячках родился и мой друг Геннадий Шуршин, ставший впоследствии заслуженным художником России, профессором Академии художеств им. В.Сурикова.
Почти на самом берегу Белой жили мои товарищи - первые мастера спорта ССР по гребле Юрий Жаворонков и Евгений Маркелов, который, кстати, имел и второе спортивное звание – мастер спорта ССР по лыжам. Он долгое время работал вместе с женой Алевтиной учителем физкультуры в уфимской школе № 69. Но жил здесь и более удивительный человек – дядя Паша, к которому тянулись мы голоштанные мальчишки ближайшей округи. Среди них был и я. Через многие годы об этом человеке я написал и опубликовал свой рассказ «Птицелов».
Для уфимцев. Если вам интересно кликните и я продолжу рассказ о том, как жили и что делали дети Уфы и наши родители в суровые военные и послевоенные годы. Вадим Марушин.