Дионис Каптарь, отрывок из моей книги:
Многие годы Николай находился под давлением внутренней оппозиции, но повлиять на царя пытались и представители иностранных государств.
Незадолго до Февральской революции Джордж Бьюкенен встретился с председателем Думы Родзянко. Бьюкенен прозондировал почву на тему политических уступок, которых хотят добиться от царя парламентарии. Выяснилось, что речь идет о так называемом ответственном правительстве, ответственном перед Думой, что де-факто означало превращение монархической России в парламентскую республику.
Так вот Бьюкенену хватило наглости после этого прийти к Николаю и поучать государя, как ему следует руководить страной и кого назначать на ключевые должности. Бьюкенен выступал как явный лоббист революционеров, лихорадочно готовивших в это время свержение императора. Сам Бьюкенен должен был понимать, что его действия являются грубейшим нарушением правил поведения иностранного представителя. Тем не менее в беседе с Николаем II Бьюкенен фактически угрожал царю революцией и катастрофой. Разумеется, все это подавалось в дипломатичной упаковке, под видом заботы о царе и будущем России, но намеки Бьюкенена были совершенно прозрачны и однозначны.
Якобы безвольный Николай II не согласился ни на какие уступки, и тогда оппозиционеры попытались зайти с другой стороны. В начале 1917 года в Петроград на союзническую конференцию прибыли представители Антанты, чтобы обсудить дальнейшие планы. Руководителем британской делегации был лорд Милнер, вот к нему и обратился видный кадетский деятель Струве.
Он написал лорду два письма, в которых, по сути, повторил то, что сказал Родзянко Бьюкенену. Струве передал письма Милнеру через офицера британской разведки Хора. В свою очередь Милнер не остался глух к рассуждениям Струве и направил Николаю конфиденциальный меморандум, в котором очень осторожно и куда более вежливо, чем Бьюкенен, постарался поддержать требования оппозиции. В документе Милнер дал высокую оценку деятельности российских общественных организаций (Земский союз и Союз городов) и намекнул на необходимость предоставить крупные посты людям, которые ранее занимались частными делами и не имели опыта государственной деятельности! ( Катков Г. М. Февральская революция. ― М.: Центрполиграф, 2006, с. 252. )
Разумеется, государь проигнорировал столь нелепые советы, и оппозиция вновь осталась ни с чем. Но прессинг не прекратился. Уже буквально накануне Февраля генерал Гурко, исполнявший обязанности начальника Генерального штаба, встретился с Николаем в Царском селе и высказался за проведение конституционных реформ. Идеи коренного преобразования государственного устройства проникли в среду высшего офицерства. Ситуация начала стремительно выходить из-под контроля. Думские болтуны и всевозможные общественники могли говорить о чем угодно, сами по себе они были не в силах свергнуть законную власть. Но когда император получил «черную метку» сначала от английских дипломатов, а потом уже и от Гурко, его трон зашатался всерьез.
В феврале 1917 года в Ставку из отпуска возвращается Алексеев, вскоре туда прибывает и Николай II. Дальше события приобретают стремительный ход. 23 февраля начинается забастовка рабочих Петрограда, 24 февраля митинги перерастают в столкновения с полицией, 25 февраля на фоне роста забастовочного движения выходит из-под контроля казачья сотня, которая отказывается содействовать полиции на Знаменской площади. 27 февраля бунтуют солдаты в лейб-гвардии Волынском и Литовском полках, вскоре мятеж охватывает и другие части Петроградского гарнизона. 2 марта от власти окончательно отстраняется царь Николай II.
Свержение строя состояло из двух параллельно развивающихся фаз. Высший генералитет должен был фактически арестовать царя, а в Петрограде организовывались «народные выступления» с целью закамуфлировать военный переворот. Впоследствии Гучков признавался, что заранее разработанный план дворцового переворота состоял из двух операций. Предполагалось остановить поезд царя во время его движения между Царским селом и Ставкой, а потом заставить Николая отречься от престола. В это же время части Петроградского гарнизона должны были осуществить военную демонстрацию.
В общем-то, нечто подобное произошло в реальности. Конечно, есть и отличия, ведь даже тщательно продуманные планы обычно идут не совсем так, как ожидалось. Но основные элементы сценария, о котором говорил Гучков, налицо.
Понятно, что перевороты осуществляют силовики, а в случае бунтов опять же силовики должны дать отпор мятежникам. Вот и посмотрим, как они повели себя в дни Февральской революции. Список людей, чьи действия мы обязаны проанализировать, совсем небольшой. Это военный министр Беляев, морской министр Григорович (с учетом того что Петроград ― портовый город, его должность имела особое значение), министр внутренних дел Протопопов и несколько высших генералов, армейских высокопоставленных начальников.
Григорович во время Февраля «заболел», активных действий по защите законной власти не предпринимал. Напротив, именно по его требованию последние части, сохранявшие верность монархии, были выведены из Адмиралтейства, где они пытались закрепиться. 27 февраля, когда забунтовали Волынский и Литовский полки, правительство хотя и существовало, но по сути ничего не делало. Правда, Совет министров все-таки собрался в 16:00 в Мариинском дворце. На заседании решали вопрос об отставке Протопопова, а поскольку у министров не было полномочий сместить его с должности, то Протопопову предложили сказаться больным и тем самым отойти от дел. Он согласился, а вскоре добровольно сдался революционерам.
Это произошло до объявления об отречении царя, то есть Протопопов не сопротивляется мятежу, не пытается хотя бы сбежать, а просто слагает с себя полномочия. Впоследствии на допросе он утверждал, что ушел с поста министра еще раньше, 25 февраля. Очень может быть, что не солгал.
В ночь на 28-е правительство перестало делать вид, что функционирует и прекратило работу.
Поведение военного министра Беляева сходно с действиями Протопопова. 27 февраля Беляев принял участие в совещании у председателя Совета министров, потом переместился в здание Адмиралтейства. 28 февраля войска, защищавшие Адмиралтейство, покинули его, и военный министр отправился к себе на квартиру. Там переночевал и 1 марта пришел в Генеральный штаб, откуда позвонил в Думу с просьбой принять меры по защите его квартиры! В ответ ему посоветовали поехать в Петропавловскую крепость, где Беляева защитят надежнее всего. Видимо, это такой юмор. Тогда Беляев пришел в Думу, и вскоре его арестовали. Вот и все действия военного министра в решающие дни Февраля.
Что перед нами? Паралич воли, трусость, глупость, несоответствие служебному положению? Вряд ли. Вот это как раз не глупость, а измена. Ключевые силовики просто отказались встать на защиту государства.
А что же государь? Что он делал в эти дни? Перенесемся в Ставку, куда Николай II прибыл из Царского села 23 февраля. Интересно, что по пути следования поезда царя приветливо встречали местные жители. В Ржеве, Вязьме, Смоленске народ снимал шапки, кричал «ура», кланялся. Поначалу распорядок работы царя в Ставке ничем не отличался от обычного. Об этом мы можем судить по воспоминаниям генерала Дубенского, который находился рядом с Николаем в те дни.
25 февраля в Ставку начали поступать сведения о беспорядках в Петрограде. Отметим, что кабинет Николая был соединен телефонным проводом с Царским селом, и царь имел собственный канал для получения информации. Более того, телефонная связь была и с Петроградом. С учетом данного факта меня удивляют встречающиеся в литературе указания на то, что в Ставку шли телеграммы, причем по важнейшим вопросам. Например, пишут, что Родзянко направил царю телеграмму с просьбой назначить «ответственное правительство». Почему не позвонил Николаю? Дальше ― больше.
Дубенский утверждает, что в ответ на просьбу Родзянко царь будто бы через Алексеева дал согласие на создание такого правительства. Причем ответ Николая Алексеев передавал по телефону. Какая-то нелепица. Глава государства - не генерал Алексеев, а Николай II, и такие ключевые решения, как назначение нового правительства, не сообщают через начальника штаба. Данное свидетельство Дубенского историки считают ошибкой. Однако есть и другая странность, которая обычно не оспаривается.
Крупный исследователь Февральской революции Георгий Катков пишет, что царь в Ставке получал телеграммы от своей жены Александры Федоровны. То есть, несмотря на прямой провод, ведущий в кабинет Николая, несмотря на постоянные разговоры с мужем по телефону, царице почему-то захотелось посылать телеграммы. Возникает вопрос, действительно ли эти телеграммы принадлежали царице? А может быть, Николая уже изолировали от аппарата в Ставке, и тогда Александра Федоровна, отчаявшись связаться по телефону с Николаем, решила отправить телеграммы?
27 февраля Алексееву позвонил Великий князь Михаил и предложил себя в качестве регента. С какой стати? Разве царь отрекся? Разве Николай II низложен? Официально считается, что нет, однако в этом случае поведение Михаила, мягко говоря, странно. Судя по всему, уже 27 февраля царь был под «присмотром», и об этом сообщили Михаилу. Однако рано утром 28 февраля Николай каким-то образом выскользнул из-под контроля и на поезде устремился в Царское село.
Рядовые начальники станций, местная власть, полиция его не останавливают, совершенно закономерно считая, что едет глава государства. Мало ли что там в Петербурге творится, а здесь царь, и его надо пропустить. Да к тому же немногие в провинции вообще знали о мятеже в столице. Планы заговорщиков оказались нарушены. Однако 28 февраля комиссар Временного комитета Государственной Думы Бубликов посадил в грузовики солдат, сам сел в автомобиль и направился в Министерство путей сообщения. Надо сказать, что в Министерстве находился центр управления телеграфной сетью, связанной со станциями всей страны. Именно захват «Интернета столетней давности» и был целью Бубликова.
По сети можно было оповестить всю страну о смене власти, а также узнать, где же находится царь. В тот момент февралисты об этом не знали! Но как только Министерство путей сообщения оказалось в руках мятежников, Бубликов получил возможность отслеживать движение царского поезда. Сотрудники станции в Бологом телеграфировали Бубликову, что Николай движется по направлению на Псков. По телеграфу пошли приказания Бубликова: не пускать царя севернее линии Бологое ― Псков, разбирать рельсы и стрелки, заблокировать все военные поезда ближе 250 верст от Петрограда. Бубликов боялся, что царь мобилизует верные ему части. И все-таки поезд двигался, в Старой Руссе народ приветствовал царя, многие были рады увидеть монарха хотя бы через окно его вагона, и вновь станционная полиция не решилась препятствовать Николаю.
Бубликов получает сообщение со станции Дно (245 км от Петрограда): выполнить его приказ не представляется возможным, местная полиция ― за царя. 1 марта Николай II достиг Пскова, на платформе его встретил губернатор, вскоре туда приехал командующий Северным фронтом Рузский. Вроде бы, в распоряжении царя оказались огромные военные силы целого фронта. Но Рузский был февралистом и отнюдь не собирался отстаивать законную власть. Он начал переговоры с Николаем о назначении «ответственного правительства».
2 марта в Псков прибыли два представителя Думы: Шульгин и Гучков, потребовавшие от царя отказаться от престола. Официальная версия событий гласит, что 2 марта Николай II подписал манифест об отречении. О том, что происходило 1–2 марта, написано немало, но сведения противоречат друг другу. В мемуарах и других свидетельствах, которые отставили после себя многие участники тех событий, видны попытки самооправдания. Когда страна в результате свержения государя погрузилась в анархию, когда победа в войне сменилась поражением, а у власти оказались проходимцы, многие февралисты схватились за голову.
Они поняли, что натворили, но у них не хватило мужества признать свою вину, вот и начали лгать, кто во что горазд. В результате до сих пор крайне сложно точно установить важные детали отречения, а также истинную роль в мятеже ряда деятелей. Более того, в наши дни факт отречения оспаривается некоторыми исследователями. Для этого есть серьезные основания, разбор которых выходит за рамки моей книги, но один красноречивый факт я все-таки считаю необходимым сообщить.
«Отрекшись» от престола, царь, как ни в чем не бывало, поехал в Ставку и 4 марта принимал рутинный доклад Алексеева о положении на фронтах. На мой взгляд, это настоящий театр абсурда. В качестве кого «свергнутый» Николай II принимает доклады? Почему Алексеев считает необходимым отчитываться перед «низложенным» монархом? Вопросы еще ждут ответов.