Многочисленные ненавистники называют Тимура садистом и животным, не знавшим жалости палачом, монстром, врагом рода человеческого и т.д. … Что при жизни это было, что сейчас проскакивает. Проведав о смерти Великого Амира, его мусульманские враги на Ближнем Востоке так отметили это событие в «некрологе»: «Да низвергнется он в ад! Да проклянет его Всевышний!» Не меньше в те времена было и тех, кто видел в нем одного из избранных и посвященных (читаем тут). Посмертно его часто называли «Дженнет-Макамом», то есть «жителем рая». И делали это … не поверите — китайцы. На кого он пошел в свой последний поход и не дошел по причине собственной кончины. Что-то ведь понимали эти прищуренные мудрые люди, хотя за 35 лет правления Тимура наслушались предостаточно гадостей и горькой (куда без этого) правды о Великом.
Человек-парадокс. Не байка, а исторический факт: Тимур в своем присутствии терпеть не мог рассказов и хвастливых повествований, столь любимых воинами, об ужасах войны. Любые попытки живописать кровопролитие, насилие и резню — жестко им пресекались. За пиршественным столом, когда подпившие соратники тщились «напугать дам» и похвалиться нарубленными ими лично головами. Во время государственных советов, когда с отчетами возвращались «усмирители бунтов» и прочие каратели. Несмотря на то, что все жестокости и резня чинились по Его приказам. Такое впечатление, что опьянения воина, жаждущего крови, он не испытывал от слова «совсем»: он убивал и приказывал убивать упорядоченно и методично, хладнокровно и организованно (как в любых других делах). Как охарактеризовать такую противоречивость, я не знаю. Но заставить примолкнуть ненавистников и адептов его «садизма» этот факт должен.
Чувственный семьянин. Тоже не байка. Не раз и не два свидетели замечали за Тимуром столь удивительную для жестокого правителя (и хладнокровного воина) черту, как несдержанность в слезах. И слишком трогательные проявления семейной любви, истинной и нежной. И враги, и друзья в показаниях не путаются: Великий испытывал к родне безграничную привязанность. Был ради нее готов на все. Показательно его трепетное отношение к своей сестре, Туркан-Аке, укрывавшей его в своем доме от могулов, в дни бурной молодости.
Для нее Тимур построил самый красивый и самый трогательный из всех существующих на Земле мавзолеев. Сохранил сыновнюю любовь к отцу, посещал его могилу в Кеше, несмотря на вечную походную жизнь и бесконечные государственные дела. Когда в разгар очень тяжелой военной кампании Могулистане Тимур увидел во сне, что его сын Джахангир находится при смерти… тут же остановил боевые действия (в шаге от полной победы) и возвратился в Самарканд. «Горе его не знало границ, слёзы текли рекой из его глаз» (с)… В точности тоже самое произошло и в туркменском походе, когда армия повернула назад, чтобы Великий мог оплакать свою умершую дочь Эке-бека, которую нежно любил. Рождение внука, будущего хана Улугбека, обрадовало его настолько, что он помиловал все население непокорной крепости Мардин и повелел потрёпанным своим войскам вернуть трофеи горожанам, что было неслыханно!
А вот смерть другого внука, Мухаммеда-Султана, которого он прочил в свои преемники, вызвало в Тимуре глубочайший приступ отчаяния. Летописец сообщает, что Тамерлан упал наземь и стал «рвать на себе одежды, издавая странные вопли и стенания». Под Дамаском он сохранил жизнь племяннику, который перебежал к мамелюкам и сделал из него всеобщее посмешище. И хотя предательство в державе Великого было тягчайшим преступлением — родственничка просто душевно отходили палками.
Тамерлан не стеснял своих слез, особенно на закате жизни. Смерть каждого, кого любил, почитал или уважал по той или иной причине — вызывала в нем бурю эмоций. Он заплакал, узнав о кончине Махмуд-шаха. Глубокое страдание нескольких недель вызвала у него смерть Саида Бараки, своего духовного наставника. Даже ненавистники Тимура впали в ступор, видя, как он оплакивал Баязида Молниеносного, своего пленника и заклятого врага. Великий Амир разрешил османскому принцу Мусе сопроводить почившего отца до самой Брусы. Чтобы воздать последние почести усопшему, участвовал в церемонии передачи тела туркам-османам. «Подлинное рыцарство и неподдельное горе», — резюмировали монахи-соглядатаи Папы Римского при его дворе.
Смелый поэт и безумие сына. Вообще-то, по большому счету, с семейным счастье у Тимура не ладилось. Сыновья-внуки умирали один за другим. Причем самые способные и талантливые, если верить летописцам. Но и другие причины для огорчения Великого находились. Весной 1399 года из персидского Тебриза пришло тревожное известие. Его третий сын Мираншах, считавшийся всеми наследником, — обезумел.
Личностью он был незаурядной, особенно в военном ремесле. С юных лет находился при отце в походах, быстро сделал карьеру, командовал то левым, то правым крылом армии Тимура в походах. Поручались ему и сложные самостоятельные операции. Личной доблестью и мастерством обладал исключительными. В жестокости к врагам и бунтовщикам весьма опережал папу. Придумка с «минаретами из черепов» (читать здесь) — его новаторская идея.
Так вот, к Великому примчалась жена Мираншаха, Хан-заде. Влиятельная, расчетливая, необычайно красивая дама — Тимур ее очень ценил и (даже) не раз советовался в персидских делах. Она приехала из Тебриза, чтобы предупредить тестя о странных поступках своего супруга. Мираншах тронулся умом. Упал ли с лошади, как говорили потом. Или по причине образа жизни. Он пьянствовал, играл, развратничал, безудержно проматывал семейное состояние, влез по локоть в государственную казну. Хуже того, посчитав своё назначение в персидский Хорасан наместником — недоверием Тимура, затеял опасные социальные игры. Выдумывал новые налоги, прославился многими несправедливостями и злочинствами. Выдал ряд совершенно бредовых приказов: выкинуть из могил останки некоторых прославленных людей, в том числе визиря Рашидаддина, первого историографа Ирана; назначил безбожниками некоторых потомков пророка Мухаммеда (шейхов) и осквернил их могилы; разрушил почти все памятники в городах; казнил сановников, кои пользовались покровительством Тимура. На плаху угодили даже неприкосновенные в державе Тимура шариатские судьи-кади, включая шерифа, являвшегося потомком пророка. Зрел обширный бунт населения, Хан-заде привезла с собой нескольких свидетелей, которые подтвердили все обвинения.
Тимур, несмотря на тяжелую болезнь (на теле открылись многочисленные язвы — последствия индийского похода, одна рука вообще не двигалась), двинулся в Тебриз с многочисленным корпусом из иранских гулямов. Несколько командиров были отправлены вперед, чтобы точно выяснить, какие именно интриги плетутся при дворе Мираншаха. Вернувшись к Великому Амиру, они доложили, что во всем виноваты дурные советники принца, Мираншах идет на поводу у сборища болтунов и безбожников. Многочисленная «интеллигенция»: ученые, поэты, писатели, музыканты и прочая астрологическая братия — подвели под казнь всех администраторов и сановников провинции и распоряжаются ослабевшим разумом сына Тимура. Именно они повинны в катастрофическом положении Хорасана...
Когда Великий эмир вступил в Тебриз, Мираншах предстал перед ним с веревкой на шее. Прием ему был оказан холодный. Тимур, умевший обуздать свой гнев, дождался-таки результатов расследования. Все оказалось правдой. Все наперсники Мираншаха, что использовали его безумие для решения своих личных дел; сановники, которые ничего не сделали для того, чтобы удержать его в рамках дозволенного, — все были приговорены к смертной казни. Приговор был приведен в исполнение незамедлительно.
И тут историки начинают путаться в показаниях. Поэтому, дальше слушайте полу-байки, с элементами народного таджикского фольклора. Преступления Мираншаха были настолько тяжелы и богомерзки, что Тимур и его приговорил к смерти. Несмотря на то, что жизни членов его семьи был неприкосновенны. Но… имел право и на исключение, владыка как-никак. Вступился за непутевого сына Великого некий суфийский ишан (религиозное звание наставника), которого Мираншах приказал ослепить и бросил гнить в зиндан (яма с насекомыми). Несмотря на то, что несчастный страшно претерпел от Тимурова сына, все же попросил провести дополнительное расследование, исключительно религиозное. И… Знаете, Мираншах остался жив. Судьи и Тимур удостоверились в его безумии и полной недееспособности. А сумасшедшие, согласно исламу, пользуются репутацией в некотором роде святых, бродящих по кромке мирского и потустороннего (чем не наши юродивые на Руси во все времена?). Несчастный Мираншах был назначен таким вот «юродивым», избежал смерти, был смещен со всех постов и дальше тащился в обозе Тимура под строгим присмотром того самого ишама, что спас его.
Но это не конец истории. Один из приговоренных к казни наперсников Мираншаха, Мавляна Мухаммед Кушистанский, известный ученый и поэт — даже перед лицом смерти продолжал блистать остроумием и бесстрашием. Когда воющие и трясущиеся от ужаса приговоренные «интеллигенты» стали толпиться перед эшафотом, толкаясь и падая в ноги Тимура, моля о пощаде, знаменитый поэт рассмеялся:
«Трусы! Вы всегда шли впереди меня в свите принца! Может, вы и сейчас пойдете впереди меня?»
По одной версии, Великий Амир оценил его мужество и долго веселился, а потом приказал развязать смельчака и отпустить на все четыре стороны. Так и было исполнено.
По другой, Мавляна Мухаммед отказался принимать эту милость, поскольку видел за собой страшные прегрешения. И взошел на эшафот. Когда палач затягивал вокруг его шеи веревку, громко произнес прекрасное четверостишие, до сих пор считающееся в персидской поэзии одним из самых изящных. Жаль нельзя перевести его столь возвышенно, как звучит в оригинале:
Это конец всего сущего и последний шаг, о еретик!
Пойду я туда или нет, выбор уже не в моих руках!
Если поведут, как Мансура, к подножью виселицы,
Стой твердо, как мужчина, так как это не конец мира!
Продолжение следует…
С другими байками и интересными эпизодами из жизни Великого Тимура можно ознакомиться здесь, здесь и тут.
Читайте по теме: