Небольшая комната с желтыми обоями, геранями и кисейными занавесками на окнах, в комнате ничего особенного. Мебель, вся очень старая и из желтого дерева: диван с огромною выгнутою деревянною спинкой, круглый стол овальной формы перед диваном, туалет с зеркальцем в простенке, стулья, по стенам - две-три грошовые картинки в желтых рамках, изображавшие немецких барышень с птицами в руках, — вот и вся мебель. Ни пылинки не найти во всей квартире.
Это то, что я увидела сверху.
Еще я увидела лежащую на полу крошечную, сухую старушонку, лет шестидесяти. На ее тонкой и длинной шее, похожей на куриную ногу, было наверчено какое-то фланелевое тряпье, а на плечах болталась вся истрепанная и пожелтелая меховая кацавейка. Из светлых с проседью, жиденьких волос, смазанных маслом, заплетенных в крысиную косичку, торчал, осколок роговой гребенки и... осколки черепа.
Я видела, как молодой человек, удивительно хорош собою, но крайне бедно одетый, стараясь не запачкаться кровью, вытащил из старухиного кармана связку ключей, побежал в спальню и стал судорожно подбирать ключ к комоду. Потом помедлил, вернулся, достал с шеи трупа засаленный, туго набитый кошелек и, не глядя, сунул его в карман.
Я узнала его! И узнала старушонку, лежащую на полу! Это я!
Вся жизнь промелькнула перед глазами.
Мы были довольно состоятельной семьей. Отец получил за матерью неплохое приданое и семья не нуждалась.
Когда подошло время, мне подобрали выгодную партию: муж мой был коллежским регистратором и дослужился до коллежского секретаря.
Мать вскоре после моего замужества зачахла и преставилась. А через год и муж мой ушел на тот свет.
Отец погоревал, да и сошелся с горничной. А позже принес домой дочь, Лизу. Мать ее в родах померла. Принес и на меня оставил, мол, ты баба бездетная, вдовая, вот тебе забота. А сам запил, да вскоре и тоже упокоился.
Так и остались мы с Лизкой одни. Сперва нам отцовского наследства хватало, вроде. Потом имущество пришлось продавать. А позже и дом. И переехать пришлось в район победнее. Лизка-то росла хоть и добрая, да дурочка. Тихая такая, кроткая, безответная, согласная, на всё согласная. Не бросишь же. Вот я и экономила на всем.
Я и не помню, как первый раз деньги ссудила. А потом второй и третий. И пошли студенты под залог одалживать. Мне много ли надо? Мой век кончался, жила только Лизки ради. Куда ее неумную оставить? Вот и копила, чтобы, если что, ей хоть в приют какой попасть.
Да ругалась и била, бывало. Да мало, видимо, била да ругала. Обрюхатил кто-то юродивую. А кто, так и не сказала она, все только улыбалась.
В кухне, где я лежала, раздался крик. Мужчина вдруг замер, присел, а потом бросился туда.
Лиза, Лизка!
Увидав его выбежавшего, она задрожала как лист, задом стала отодвигаться от него в угол. Он бросился на нее с топором. Удар пришелся прямо по черепу, острием, и сразу прорубил всю верхнюю часть лба, почти до темени. Она так и рухнулась.
Вот и отмучалась Лизонька.
Рядом со мной появилось облачко. Мы вместе смотрели, как убийца отмывал топор. Затем всё оттер бельем, которое тут же сушилось на веревке, протянутой через кухню. Оттирал сапоги.
Впрочем, это теперь не наша забота...
Друзья, поддержите, пожалуйста, лайком и подпиской. А я придумаю для вас что-то еще.
