Данный аргумент может показаться странным человеку, привыкшему к простоте жизни, да и в философии мало работ, исследующих этот аспект Бога. Оно раскрывает художественные свойства, более или менее выраженную склонность к лицедейству, присущую, пожалуй, всем людям. Наибольшее влияние аргумент оказывает на людей старых, отошедших от практической деятельности. Приведем две его формы, малую и большую.
Малая форма с формальной точки зрения повторяет вопрос этического доказательства «откуда у человека совесть?», но с подстановкой вместо совести «переживания прекрасного». Конечно, речь идет скорее о чувстве, чем о категории прекрасного; это чувство субъектно и относительно в том смысле, что прекрасное для одного лишено очарования для другого человека. Красоту некой шахматной партии способен понять только шахматист, притом эта красота может заключаться как в тонком позиционном маневрировании (Карпов или Стейниц), так и в неожиданном тактическом ударе (Каспаров или Морфи). Данный пример достаточно специализирован, но и более общечеловеческие виды прекрасного – например, в музыке. С другой стороны, поиски объективных условий эстетического переживания, безусловно, имеют право быть и могут казаться плодотворными.
Некоторые высказывают тезис о том, что эстетическое созерцание незаинтересованное, следовательно, лишено биологического значения, следовательно, не может быть выведено из естественного отбора, следовательно, имеет сверхприродное происхождение. Для меня посылка от отсутствии биологического значения является спорной, но, конечно, найти оное явно – это задача, требующая изощренности ума в каждом случае. В любом случае эстетическое чувство, если, допустим, исключить выбор предпочтения полового партнера на основе красоты лица или тела, есть последнее, что принимается в расчет людьми практического ума. Биологическое значение можно усмотреть в корреляции красоты и здоровья, красоты и функциональной полноценности вещи. Однако, человек настолько извращен, что некоторым представляется красивым декаданс, распад и иное исключительное, «поразительное» уродство.
Весь мир — театр.
В нём женщины, мужчины — все актеры.
У них свои есть выходы, уходы,
И каждый не одну играет роль.
Семь действий в пьесе той. Сперва младенец,
Ревущий громко на руках у мамки...
Потом плаксивый школьник с книжкой сумкой,
С лицом румяным, нехотя, улиткой
Ползущий в школу. А затем любовник,
Вздыхающий, как печь, с балладой грустной
В честь брови милой. А затем солдат,
Чья речь всегда проклятьями полна,
Обросший бородой, как леопард,
Ревнивый к чести, забияка в ссоре,
Готовый славу бренную искать
Хоть в пушечном жерле. Затем судья
С брюшком округлым, где каплун запрятан,
Со строгим взором, стриженой бородкой,
Шаблонных правил и сентенций кладезь,—
Так он играет роль. Шестой же возраст —
Уж это будет тощий Панталоне,
В очках, в туфлях, у пояса — кошель,
В штанах, что с юности берег, широких
Для ног иссохших; мужественный голос
Сменяется опять дискантом детским:
Пищит, как флейта... А последний акт,
Конец всей этой странной, сложной пьесы —
Второе детство, полузабытье:
Без глаз, без чувств, без вкуса, без всего.
Уильям Шекспир, Монолог Жака из комедии «Как вам это понравится»
Большая форма обращается ко всему миру и проводит аналогию с шекспировским театром. Как театр немыслим без зрителей, там и Мир немыслим без Зрителя, тождественно называемым Богом. Эстетическое чувство делает человека зрителем, ставит его в некотором отношении по ту сторону этого столь привычного мира и уподобляет Богу. Древнееврейский текст «и создал Бог…, и увидел, что это хорошо» содержит в себе не столько этическую оценку, сколько оценку эстетическую. Отдельному человеку доступна только часть мира, а весь мир доступен только Богу.
Тезис о зрителе-наблюдателе ставит эстетическое доказательство после телеологического аргумента, а по логической безобразности стоит на одном уровне с онтологическим аргументом. Последняя как раз и отталкивает рационально мыслящего человека естествознания. Обнаруживается и скрытое противостояние с этическим аргументом. Общество, состоящее из одних добродетельных людей (рай? См. один из романов Шекли о ненасилии), светло-святое общество, с точки зрения эстета однообразно безобразно. Обязательно нужна контрастная краска темного, злого цвета для придания энергетики и… красоты. Чтобы жизнь не была пресной, нужна соль садомазохизма, боль как наслаждение, наслаждение как боль. Вот точка зрения эстета! И здесь эстетическое доказательство играет уже на стороне теодицеи.
Необходимые условия для бытия вещи как красивой: две различных компонента и присутствие толики случайности в их перемешивании. Наличие закономерности, т.е. реализации физических и духовных законов, также необходимо, но недостаточно. Полная симметрия не хороша, нужны асимметричные элементы. Скажем, на 95% закономерности должно приходится 5% случайности, – примерный «кулинарный рецепт» искусства.
Я позволю себе нарушить гармонию эстетического доказательства, проведя такое «огненное» рассуждение: «Ненавижу Бога, ибо он сидит там в эмпиреях, отдыхает Всемогущий и наслаждается страданиями моего больного раком ребенка… он видит, но ничего не делает, чтобы помочь.. и это безнравственное существо еще и эстетически наслаждается.. бессовестная тварь, ничем не отличающаяся от дьявола». В данном случае больных раком детей множество, помочь каждому Бог может в силу своего всемогущества в физическом мире, но Он ограничен духовными законами, ограничивающими частоту его вмешательств в мир.