5 ноября 1470 г. умер новгородский архиепископ Иона — опытный и тонкий политик, старавшийся избегать открытого конфликта с Москвой. И уже через три дня в Новгороде появился князь Михаил Олелькович, очевидно задолго до этого приглашенный господой. Михаил Олелькович — сын киевского князя Александра Владимировича, потомка Ольгерда, и русской княжны Анастасии, тетки великого князя Ивана Васильевича. Но дело не в родственных связях Олельковича. По оценке русских современников, он был «князем из королевы руки». Зависимый от Литвы киевский князь не мог, конечно, сесть на новгородский стол без согласия своего сюзерена — короля Казимира. Приглашение его в Новгород — серьезный, принципиальный шаг господы к соглашению с Казимиром против Москвы.
Волновалось новгородское вече. В ноябре 1470 г. произошло открытое столкновение «литовской» и «московской» партий. Дело доходило до рукопашной, что, впрочем, далеко не редко случалось на вечевых собраниях. Сторонники Москвы оказались в меньшинстве или были терроризированы «шильниками», нанятыми «литовской» партией. Олелькович укрепился на новгородском столе.
Правда, новым архиепископом был избран умеренный по своим взглядам Феофил, а не воинствующий Пимен, решительно и активно настроенный против Москвы и готовый признать власть литовского митрополита, униата Григория. Но поехать в Москву к митрополиту Филиппу на официальное поставление в архиепископы Феофилу так и не удалось. Страсти продолжали разгораться. Душой аитимосковской агитации были бояре Борецкие — вдова и дети покойного посадника Исаака Андреевича. Они и их сторонники (а таковых было немало) стремились не только к союзу с Казимиром, но и к признанию его князем Новгородским. Даже на кандидатуру Михаила Олельковича не соглашались антимосковские экстремисты. В марте 1471 г. он поссорился с Борецкими и вынужден был уехать из Новгорода под тем предлогом, что в Киеве умер его старший брат Семен (хотя отлично знал, что это случилось еще осенью). Недобрым для русского народа оказался князь «из королевы руки» — на обратном пути его свита занималась безудержным грабежом, о чем с сокрушением пишет псковский летописец.
Переговоры с Казимиром продолжались. Уже было готово докончание, по которому Господин Великий Новгород переходил под власть великого князя Литовского. Правда, при этом было оговорено сохранение православия (и, конечно, боярских привилегий). Но что означало это «православие» под властью митрополита-униата и католика-короля? Другое дело — боярские привилегии. Бояре знали — под рукой короля магнатам живется вольготно. Оставалось только ратифицировать докончание королем. Мечта боярства о сохранении своей власти, своих вотчин, хотя бы ценой отделения от Русской земли, была как никогда близка к осуществлению...
В ноябре 1470 г. в Москву прибыл новгородский посол Никита Ларионов с извещением об избрании архиепископа и с просьбой о разрешении («опасе») Феофилу приехать в Москву для официального поставления. Великий князь принял посла, «почтив его», и дал согласие на приезд архиепископа, отметив при этом традиционность своего отношения к Новгороду: «Как было при отце моем... и при деде, и при прадеде моем, и при преже бывших всех великих князей». При этом Иван Васильевич счел нужным особо подчеркнуть, что власть великих князей носит общерусский характер: «Их же род есми Володимерских и Новгорода Великого и всея Руси».
Именно этот ответ великого князя вызвал, по словам московского летописца, бурю на новгородском вече. Тут-то Борецкие и их сторонники и заявили открыто: «Московский князь многие обиды и неправды над нами чинит, хотим за короля Польского и великого князя Литовского Казимира».
Московское правительство, видимо, не теряло еще надежды на мирное разрешение конфликта. В Новгород был отправлен посол Иван Федорович Товарков...Великий князь призывал новгородцев не отступать от «старины», возводя ее к Рюрику и Владимиру Святому. «Старина» в глазах Ивана Васильевича — исконное единство Русской земли под властью великого князя. Это — принципиально важный момент, который необходимо отметить особо. Впервые мы встречаемся с историческим обоснованием новой политической доктрины. Иван Васильевич стремится мыслить в широких исторических и политических категориях, в масштабах истории всей Русской земли. Осмысление Русской земли как единого политического целого (а не как совокупности княжеств и отдельных земель) в принципе исключает удельную традицию — оплот новгородского сепаратизма.
Прежде таких рассуждений летописи не знали. Конфликты с Новгородом объяснялись конкретными причинами: рассказывая, например, о походе 1456 г., летописец ограничивается лапидарным оборотом; «Князь великий Василий Васильевич за неисправление новгородцев поиде на них ратью». И Дмитрий Донской совершил зимой 1386/87 г. свой грозный поход на Новгород, «волости и села воюючи и жгучи», потому, что держал «гнев... и нелюбие велико про волжан, что взяли новгородские [ушкуйники. — Ю. А.] разбоем Кострому и Новгород Нижний». Никаких требований и претензий принципиального характера Донской — по летописи — не предъявлял.
В марте 1471 г. с посланием к новгородцам обратился и митрополит Филипп. Он увещевал не отступаться «от благочестия, от православия, и от великие старины» и не «приложитися» «к тии латинские прелести». Обращаясь к новгородцам, митрополит подчеркивает, что они поручены «под крепкую руку благоверного и благочестивого Русских земель государя великого князя» Ивана Васильевича «всея Руси, вашего отчича и дедича».
Но ни посольство великого князя, ни послание митрополита не привели к желаемым результатам. Новгородские власти отнюдь не стремились к соглашению — они хотели только выиграть время. Отвергли новгородцы и предложение Пскова о мирном посредничестве. Более того, они потребовали от псковичей, чтобы те «против великого князя потягли».
К весне 1471 г. в Москве поняли, что разрыв неизбежен. На совещании у великого князя с участием его братьев, епископов, бояр и воевод было принято принципиальное решение о немедленном, до зимнего времени, начале военных действий. Это было весьма смелое стратегическое решение. «Прежние великие князья на новгородцев летом не хаживали, а кто хаживал, тот люди многие истерял», замечает по этому поводу московский летописец. Но другого выхода но было — к осени могла оформиться мощная антирусская коалиция с участием Литвы, Ордена и Орды. Приходилось идти на риск.
Весна в 1471 г. была поздней — еще в конце мая по утрам были сильные морозы, «дубье младое и ясень и папороть вся мраз призноби». Тем не менее 6 июня, в четверг на Троицыной неделе, начался поход первого отряда московских войск. В этот день великий князь «отпустил... с Москвы воевод своих, князя Даниила Дмитриевича Холмского да Федора Давыдовича (Хромого) со многим воинством».
Цитируется по: Алексеев Ю.Г. Государь всея Руси.