Тихонов Михаил Тихонович (1789–1862)
Родившись крепостным в 1789 году, Тихонов обнаружил большой художественный талант и в возрасте семнадцати лет был послан своим хозяином князем Николаем Голицыным в Императорскую Академию художеств в Санкт-Петербурге с годовым содержанием в 300 рублей. В годы обучения в Академии показывал успехи, в 1808 и 1809 годах был награждён второй серебряной медалью за зарисовки с натуры.
Окончив Академию в 1815 году со званием художника и чином 14-го класса, он работал в ней до 1817 года, когда был рекомендован её президентом Алексеем Олениным на пост экспедиционного художника в кругосветную экспедицию капитана Василия Головнина на шлюпе «Камчатка».
На пути домой в 1818 году Тихонов серьёзно заболел в то время, когда «Камчатка» была в Маниле на Филиппинах. У него начало проявляться психическое расстройство и по возвращении в Санкт-Петербург он был помещён в лазарет Академии художеств, где непродолжительное время показывал признаки улучшения и даже начал работать над рисунками из путешествия. Однако здоровье так и не вернулось к нему, по рекомендации врача Академии он был переведён в городскую психиатрическую больницу, где пробыл до 1822 года. Пока Тихонов находился в больнице, некая вдова Мария Чистякова пыталась женить его на своей дочери. Однако этого не позволил Алексей Оленин, поскольку считал, что Чистякову интересует только капитал художник.
Но как обычно самые яркие картины в конце.
Яков Максимович Андреевич (1801–1840)
Потомок запорожских черкас. Родился в марте 1801 года в селе Ярешки Переяславского уезда Полтавской губернии в дворянской семье; земли и крепостных крестьян не имел.
Был членом Общества соединенных славян и одним из самых активных декабристов. Во время восстания 1825 года служил при Киевском арсенале. Арестовали его в январе следующего года, и при разборе дела выяснилось, что он призывал к цареубийству, поднимал воинские части на восстание и так далее. Осудили Андреевича в числе самых опасных заговорщиков, по I разряду, приговорив к 20 годам каторжных работ. Блестящего поручика отправили в Сибирь, где со временем он сошел с ума, и через 13 лет ссылки умер в местной больнице — видимо, от цинги. Работ его сохранилось крайне мало
Александр Андреевич Иванов (1806–1858)
Александр Иванов родился в семье художника, профессора живописи Андрея Ивановича Иванова (1775—1848), который в том же году был утверждён адъюнкт-профессором исторического класса Императорской Академии художеств. В одиннадцать лет поступил «посторонним» учеником в Императорскую Академию художеств. Учился в академии при поддержке Общества поощрения художников, учился под руководством своего отца. Получив за успехи в рисовании две серебряные медали, был награждён в 1824 году малой золотой медалью за написанную по программе картину «Приам испрашивает у Ахиллеса тело Гектора». В 1827 году получил большую золотую медаль и звание художника XIV класса за картину «Иосиф, толкующий сны заключенным с ним в темнице виночерпию и хлебодару».
Покровительствовавшее Иванову общество решило послать его на свой счет за границу, для дальнейшего усовершенствования, но предварительно потребовало, чтобы он написал ещё одну картину на тему «Беллерофонт отправляется в поход против Химеры». Выполнив это требование, Иванов в 1830 году отправился в Европу, и через Германию, с остановкой на некоторое время в Дрездене, прибыл в Рим.
В Италии первые работы Иванова состояли в копировании «Сотворения человека» Микеланджело в Сикстинской капелле и в написании эскизов на разные библейские сюжеты. Усердно изучая Священное Писание, в особенности Новый Завет, Иванов всё более увлекался мыслью изобразить на большом полотне первое явление Мессии народу, но прежде чем приступить к этой трудной задаче, хотел испробовать свои силы над менее масштабным произведением. С этой целью он в 1834—1835 годах написал «Явление воскресшего Христа Марии Магдалине».
Картина имела большой успех как в Риме, так и в Санкт-Петербурге, где в 1836 году художник удостоился за неё звания академика.
Ободренный успехом, Иванов принялся за «Явление Христа народу». Работа затянулась на двадцать лет (1836—1857), и только в 1858 году Иванов решился отправить картину в Санкт-Петербург и явиться туда вместе с ней. Выставка самой картины и всех относящихся к ней эскизов и этюдов была организована в одном из залов Академии Художеств и произвела сильное впечатление на общественность.
Иванов скончался от холеры. Был похоронен в Санкт-Петербурге на Новодевичьем кладбище. В 1936 году перезахоронен с переносом памятника на Тихвинском кладбище Александро-Невской лавры.
Среди его учеников был, в частности, художник-мозаичист Иван Шаповалов.
Алексей Васильевич Тыранов (1808–1859)
Бывший иконописец, которого подобрал Венецианов и научил реалистической живописи, позже поступил в Академию художеств и получил золотую медаль. Из пенсионерской поездки в Италию он вернулся в 1843 году на грани нервного срыва, как говорят — из-за несчастной любви к итальянке-натурщице. И на следующий год попал в петербургскую психиатрическую больницу. Там его сумели привести в относительный порядок. Следующие несколько лет он провел на родине, в Бежецке, а потом снова работал в Петербурге. Скончался Тыранов от туберкулеза в 51 год.
Михаил Александрович Врубель (1856–1910)
Этапы сумасшествия
- Сумасшествие художника привлекло к нему внимание прессы. Традиционно отзывы были недоброжелательными, например, в газете «Русский листок» в июне вышла статья «Душевнобольные декаденты», вызвавшая официальные опровержения. Вскоре появились статьи, в которых профессиональные художники писали, что «Демон поверженный» «содержит то, что должно быть во всяком произведении истинного искусства». Переменил мнение о Врубеле и А. Н. Бенуа, добавив в вёрстку своей «Истории русской живописи XIX века» эмоциональный пассаж об «истинной поэтичности» творчества Врубеля. Тогда же Бенуа и Дягилев приняли решение доказать публике вменяемость художника и организовали в ноябре 1902 года выставку тридцати шести его работ, в том числе всех трёх живописных «Демонов». Эта выставка стала переломной в отношении критиков и публики к наследию художника, однако мало кто верил, что Врубель выздоровеет и вернётся к искусству. Авторы статей в «Мире искусства» писали о нём в тоне подведения итогов, употребляя прошедшее время: «он был».
- В феврале 1903 года М. Врубеля выписали из клиники. Он был вял и рассеян, попытки заняться живописью ни к чему не приводили. Врачи советовали отправить его в Крым, однако апатия превратилась к апрелю в тяжёлую депрессию, и художник вернулся в Москву. В. фон Мекк предложил Врубелям провести лето в его имении в Киевской губернии, что несколько взбодрило Михаила Александровича и очень понравилось Надежде Ивановне. Накануне отъезда прихворнул двухлетний Саввочка, который уже пытался говорить. В Киеве болезнь обострилась, и через день — 3 мая — ребёнок умер. Врубель сразу вышел из апатии, и стал деятельно заниматься похоронами, старался быть бодрым и поддерживать жену, которая не произносила ни слова. Потеряв единственного ребёнка, супруги всё-таки поехали к фон Мекку, хотя явно не знали, что делать дальше и куда себя девать. В имении произошло резкое ухудшение психического состояния Врубеля, и уже через неделю он категорически заявил: «Везите меня куда-нибудь, а то я вам наделаю хлопот»; однако он очень боялся клиники при Кириловском монастыре
- Было решено отвезти художника в Ригу, где его сначала определили в больницу «Ротенберг» к доктору Теодору Тилингу, а затем, по рекомендации Тилинга, в загородную лечебницу для душевнобольных «Атгазен» к Максу Шенфельдту. Врубель пребывал в тяжелейшей депрессии и хотел свести счёты с жизнью, для чего морил себя голодом. Симптоматика была прямо противоположной, чем в прошлый раз: вместо мании величия — бред самоуничижения и галлюцинации. Однако лечащий врач не соглашался с диагнозом Бехтерева и Сербского, считал, что Врубель как творческая натура оказался в «меланхолии» и настаивал, что художник должен работать. Он вернулся к своей давней работе «Пасхальный звон», который превратился в «Азраила». Забела с беспокойством писала Анне Врубель, что Михаил почти не спит, и его вновь не удовлетворяет лицо, которое он бесконечно переписывал. Работа не привела к улучшению. Вдобавок художник так ослаб, что его возили в кресле-каталке, а весенняя простуда переросла в острый ревматизм. Близкие полагали, что он не переживёт этой весны. Однако больной держался и летом, поэтому по совету Сербского 9 июля 1904 года Врубеля доставили в санаторную клинику Ф. А. Усольцева в Петровском парке
- Огромную часть больничного врубелевского наследия составляли карандашные рисунки — единственная сохранившаяся серия его натурных штудий. В это время он рисовал преимущественно портреты врачей, санитаров, больных, знакомых, группы играющих в карты и в шахматы, делал пейзажные наброски, зарисовывал уголки комнаты, простые предметы — кресло, брошенное на стул платье, смятую постель (цикл «Бессонница»), подсвечник, графин, розу в стакане. Вероятно, он ощущал потребность, возвращаясь к художественному творчеству, «усиленно и смиренно штудировать натуру», о чём не уставал говорить окружающим. Вместо стилизации — «наивная передача самых подробных живых впечатлений». Среди больничных рисунков было несколько портретов доктора Усольцева, его жены, брата-студента. Существует незаконченный портрет Усольцева на фоне иконы в золочёном окладе (1904 года). Художнику удалось одним чёрным карандашом, без помощи цвета передать узорчатую фактуру фона и бликов на окладе и при этом не «потерять» лицо в дробности.
- О состоянии художника после госпитализации Н. И. Забеле писала супруга Усольцева — Вера Александровна:
В состоянии Михаила Александровича перемен нет. Сон как будто бы стал продолжительнее. Он спит через ночь по пять часов, и редкий день, чтоб не поспал хотя бы три часа. Кушает хорошо — и в своё время. Но, к сожалению, изорвал в клочки летнее новое пальто и брюки. Он притворился спокойным, лёг в кровать, закрылся одеялом и под ним начал теребить его и изорвал на полоски, прежде чем прислуга заметила… Сила физическая в нём очень большая — редкая для интеллигентного человека… Вы спрашиваете, нужно ли ему писать. Нет, не стоит писать. Он относится без внимания к письмам — и сам не пишет. Бред слишком владеет им… любовь к вам — проходит красной нитью через все его разговоры… Так, он объяснил мне, что пальто и брюки пригодятся Вам, если вставить в прорехи разноцветные куски материи…
Творческая сила пережила в нём всё. Человек умирал, разрушался, мастер — продолжал жить.
В последние годы жизни Врубель практически постоянно был погружён в мир своих галлюцинаций, о которых весьма образно рассказывал окружающим. Иногда наступали просветления, и тогда он жаловался на постигшее его несчастье и изобретал аскетические практики, которые должны были вернуть ему зрение: отказывался от пищи, целыми ночами простаивал перед кроватью. Михаил Александрович мог не узнавать старых друзей, навещавших его.
Накануне смерти (1/14 апреля 1910 года) Врубель привёл себя в порядок, вымылся с одеколоном и ночью сказал ухаживавшему за ним санитару: «Николай, довольно уже мне лежать здесь — поедем в Академию». Действительно, на следующий день гроб был установлен в Академии художеств. В алфавите погребённых записали: «Скончался от прогрессивного паралича»