Надя торопливо шагала в сторону детского сада. Она бы и побежала, кабы не эти дурацкие шпильки. «Как я могла купить такую непрактичную обувь? С утра в садик бегом, с работы — тоже, да еще с сумками. Ноги болят, отекают. Кошмар! И все эти мучения из-за тщеславного желания красиво войти на работу и красиво с нее уйти! Поделом мне! — Ежедневно ругала она сама себя. — В другой раз не поддамся дешевым соблазнам!». Сапоги были чудо как хороши, но совершено не подходили к ее темпу жизни. Все время бегом на шпильках — это исключено. А так хотелось вовремя прийти за сыном!
Вообще-то формально сад закрывался в восемь, но детей разбирали, начиная с пяти. После шести их оставалось мало, один-два, редко до пяти человек. Детей собирали со всего детского сада, и они в игровой занимались, кто чем хотел. Те, за кем не пришли до восьми, оставались на ночь с группой пятидневки. Таких ребят было двое. У одного мальчика родители были пьющие до самозабвения люди. И когда Ивана забывали забрать, он искренне радовался, что спокойно поужинает и посмотрит мультики, на ночь няня почитает сказку, никто не будет ночью кричать и драться. Поэтому садовская жизнь представлялась ему в гораздо большей степени домашней, чем домашняя.
Вторая девочка, которую тоже частенько забывали забрать, была примером полярной ситуации. Ее родители, бизнесмены средней руки, не то чтобы забывали ее забрать… Скорее, они вспоминали про нее, когда пятидневка мирно спала и видела седьмые сны. Родители пахали, добывая дочери светлое будущее, а она всё время жила в непонятном настоящем. В саду было как-то понятнее. Валя знала, что она нужна Ване, они привыкли часто оставаться вдвоем со всей группы. Родители то работали до поздней ночи, то вспоминали, что кроме работы есть и личная жизнь, и тогда брали билеты в театр или шли в клуб. В те и другие дни Валюша оставалась в саду. Они с Ваней уже стали как попугаи-неразлучники, поэтому если кого-то из них забирали, а другой оставался, они огорчались. Другое дело, когда это забирание совпадало, и они уходили оба!
Для Вали детский сад тоже был в большей степени олицетворением семейной жизни, чем ее домашняя. Во-первых, благодаря тому, что им повезло с ночной няней, которая любила их как родных внучат (да-да, бывает и такое!), по характеру была добродушна, медлительна. Вопреки всем стереотипным представлениям о садовских работниках как о малообразованных, Ильинична была специалистом проектного института. В прошлом, понятное дело. Когда-то пришла в сад работать ради внуков, а потом подзадержалась с этим пятидневочным племенем. У нее была внутренняя идеологическая установка не дать этим ребятишкам почувствовать себя брошенными. Они, и правда, любили ее как бабушку. Во-вторых, у Валюши тут был Ванюша. И она знала, что нужна ему, мальчик в ее присутствии явно чувствовал себя комфортнее. И врожденным чутьем маленькой женщины Валюша понимала, что Ванюшку нужно опекать.
Но собственно наша история не об этом. И ничего этого молодая мама Надя не знала, потому что не удосуживалась побеседовать с седовласой Ильиничной. А ведь могла бы так много нового узнать о своем ненаглядном сыночке... Но сейчас ее терзали картины, одна другой страшней: вот ее сыночек понурясь сидит на скамеечке, по его щекам текут слезки. Он грустит без мамочки и думает, что она его бросила, своего маленького Шу-шу. Тут возникает закономерный вопрос: что же это за имя такое — Шу-шу?
Мальчик родился ранней весной. Еще до этого дня родителями было решено, что назовут они его по святцам, чтобы не обижать многочисленную родню по мужской линии. О чем и оповестили всех заранее. А если вдруг на этот день выпадет что-нибудь неудобоваримое для современного слуха? Например, вроде Аифала или Сисиния? Тогда можно заглянуть на день раньше или позже рождения и подобрать что-то поспокойнее. Так поступить можно, это специально узнавали в церкви у батюшки.
В срок и без мучений для мамочки и себя самого, мальчик появился на свет. Около 4 кг весом (богатырь!) и 54 см ростом (великан!), с белобрысым пушком на круглой головке, носиком-кнопочкой, усеянным крошечными просянками и мутноватыми голубыми глазками. На день его рождения, слава Богу, не выпали ни Феогнид, ни Антипатр, ни Фавмасий. Только два привычных имени, которыми трудно удивить кого-нибудь на Руси, числились на странице: Иоанн да Александр. И положение получилось презатруднительное! Ведь семейство имело простецкую фамилию — Ивановы. Поэтому Иоанн Иванов, звучало, простите, как-то нарочито. Слава Богу, еще худшая комбинация Иван Иванович Иванов исключалась: юный папаша именовался Артёмом.
Сына в итоге нарекли Александром. Между собой звали Сашенькой, потом Шуринькой, а еще позже его, милого карапуза, сократили до Шу-шу. Никто, конечно, не подозревал, что Шу-шу в переводе с французского означало «душенька, миленький, хорошенький». Родители, имея высшее техническое образование, владели только английским переводом со словарем (так значилось в их анкетах, и было нескромным преувеличением).
Их вполне устраивал смысл имени Александр в греческой трактовке: спасающий людей! А ведь карапуз рос строго по французскому описанию. Душенька — душа и дух всей семьи. Миленький — обаятельно улыбаясь, тянул руки ко всем, как бы пытаясь миротворчески обнять весь мир. Или объять? И, наконец, Шу-шу был хорошеньким, потому что красивым назвать его — это было бы уж слишком большим преувеличением даже для его чадолюбивого семейства.
Теперь дошла очередь и до семейства. Под одной крышей проживали мама Надя, папа Тёма и бабка-дедка с Надиной стороны. Впрочем, про предков Шу-шу нельзя говорить «бабки-дедки». Это вам не какие-нибудь деревенские старички у околицы. Вполне еще статные бабушки, которых немыслимо представить в чем-нибудь ином, кроме строгих прямых черных юбок длиной до середины щиколотки, всегда аккуратно подкрашенных и с укладками, хранящими следы заломов жестяных бигуди, которые давались ценой полубессонной ночи, проведенной в полусидячем положении во имя красоты. Занятно, что бабушки с обеих сторон были похожи между собой. Впрочем, что тут занятного? Они похожи, как слепки одной эпохи.
Дедушки были еще вполне энергичны, вполне игриво подмигивали своим бабушкам («И не только!» — опасались все время бабушки). По их рассказам можно было составить представление о том, что предыдущее поколение отличала любовь к романтике, трудовой энтузиазм, тяга к общественной жизни и, как следствие, неясное представление о педагогике. Потому что в «то время» рассчитывали, главным образом, на силу положительного примера и квалификацию профессионалов. Поэтому маму и папу Шу-шу перепоручили сначала детскому саду на пятидневку, а потом школе на продленку. «И ведь не умерли!» — Патетически восклицали предки. «Чуть не умерли», — меланхолично поправляли их потомки.
Может быть, «в той жизни» иначе было нельзя. Но Артём и Надя детство вспоминали, как унылую пору, проведенную вне семьи. Посему Шу-шу до школы было решено никуда не отдавать, а окружить любовью и уделить особое внимание его интеллектуальному развитию. Жизнь, как водится, внесла свои коррективы.
Маме Наде сделали очень лестное предложение о работе, и, что редко совпадает, хорошо оплачиваемой. Поколебавшись и даже поплакав, она решилась оставить Шу-шу на попечении бабушек, которые согласились по графику дежурства осуществлять воспитание мальчика. Но когда от красивой теории перешли к прозаичным будням, оказалось, что бабушки похожи не только внешне. Они с поразительным единодушием записывались к врачам на один и тот же день, имели привычку одновременно заболевать и, главное, недоумевать, что же делать с представителями нового поколения. Вернее, представителем. А если бы их стало несколько (за что было поднято в свое время на свадьбе столько тостов (!), ехидно заметим мы), то бабушки и дедушки, которые прожили долго и счастливо, умерли бы в один и тот же день. И очень быстро!
Помучившись с составлением графика и его постоянными несостыковками, Надя плюнула на свои сентиментальные порывы и отправилась в гости к однокласснице, которую
а) давно не видела;
б) мама которой была заведующей ведомственного детского сада.
Наверное, лучше очередность причин поменять местами? Ну, да это не важно. Надю расцеловали, расспросили и велели собрать кучу справок, после чего Шу-шу стал «ходить на работу». Кстати, с его покладистым и жизнерадостным характером, мальчуган к саду быстро привык, и его полюбили дети и персонал. В саду было всё ясно и спланировано, всё решено за тебя. Издержки, конечно, тоже были. Уставал иногда от шума, скучал по родным, особенно по маме. Но так, не сильно. Жизнь в саду была простой и понятной. Обидели — разберись по ситуации: или совком вдарь, защищая интересы, или воспитательнице нажалуйся, если связываться неохота.
То ли дело дома. Там многое озадачивало юного открывателя жизни! Вот, например, взрослые часто ссорились. А из-за чего — это было непонятно!.. Самих ссор Шу-шу не боялся. Во-первых, в детском саду еще чаще ссорились, даже дрались! Дома до такого никогда не доходило. А во-вторых, после ссор быстро мирились и любили друг друга больше прежнего. В том смысле, что чаще смеялись, целовали друг друга и малыша, и что особенно приятно, Шу-шу перепадали дополнительные подарочки.
Загадкой оставалось то, что говорилось во время ссор. Вообще при Шу-шу не говорили о взрослом. Но ребенок вездесущ. А наш Шу-шу не брезговал тем, чтоб идя в туалет среди ночи остановиться и заслушаться. Говорили они по-русски. А вот на что обижались?.. Ну вот, например, дед и бабушка ругались чаще всего из-за рыбалки.
— Каждый выходной ты собираешься и уезжаешь на свою дурацкую рыбалку! А я?.. В конце концов, окажется, что ты ловишь какую-нибудь новую породу рыб. Что-нибудь вроде русалки? — С нажимом спрашивала она. Глаза ее по-тигриному сощуривались. Страшновато становилось даже Шу-шу. А каково же приходилось невысокому и щуплому дедушке? — Учти, Николай: с женщинами плохо, но без них еще хуже! С мужчинами хорошо, но без них еще лучше. Брошу тебя к чертовой матери, если что! И живи, как хочешь.
Бабушка гордо уходила в ванную. Стирать! Почему она ругается, а потом всегда стирает? И что такое «если что»?.. — размышлял Шу-шу.
— Плакать!.. — крякал недовольно дед. — Что за манера: наорать на человека, а потом плакать?
— Дед, ты с ней не спорь! — Горячим шепотом умоляюще просил внук, — она тебя правда бросит! Она в институте ядро бросала. Дальше всех! Она сама мне рассказывала. А ядро же тяжелее тебя. Оно железное. А ты-то мясистый! Улетишь к едрене Фене!
— Шу-шу, ты где таких слов нахватался? — густо краснел дедушка. И опять было непонятно: из-за слов или боялся далеко улететь, будучи заброшенным могучей бабулиной рукой?
Продолжение следует...