В ночь с 16 на 17 июля 1918 года в Екатеринбурге были зверски убиты семья последнего русского Императора и оставшиеся верными им слуги.
В своем романе "Сентиментальное путешествие в Англию" я описала попытку спасти Царскую Семью. В действительности таких попыток не было, и мне всегда было больно об этом думать.
Эту попытку совершают английский лорд, полюбивший русскую княжну, и русский офицер.
... Эту поездку через перевернутую революцией Россию Генри запомнил на всю жизнь. Он жил в этой стране не один год, помнил чинный порядок вокзалов и городов, поэтому то, что он увидел, потрясло его. Как будто помешательство охватило русских людей, почти у всех, кого он видел, глаза горели лихорадкой ненависти или страха. Изможденные женщины с какими-то котомками, цепляющиеся за их подолы голодные дети. Ругающиеся, хватающие друг друга за грудки мужики (Генри никогда не слышал раньше такого количества мата). Бывшие офицеры, притворяющиеся присяжными поверенными, которых выдавала их выправка и волчьи глаза. Растерявшиеся обыватели с жалобно трясущимися губами. Марширующие красноармейцы. Щелкающие затворами матросские патрули, крики: «Контра!», и – выстрелы.
Дорога, раньше занимавшая неделю, теперь занимала месяцы. Потом Генри не раз думал, что только молитвы Наташи - а он не сомневался, что она постоянно молилась о них – помогли им – офицеру и иностранцу – не пропасть в этом сумасшествии.
Но однажды они оказались на грани.
Этот душный, прокуренный вагон потом долго снился Генри. Но тогда, наяву, он был как во сне – с криками младенцев, визгливыми голосами женщин, грубой руганью мужиков. Он сидел, приткнувшись в углу, там, куда не доставал свет качающегося керосинового фонаря, который больше вонял, чем светил, но и этот мутный свет мог выдать их, таких непохожих на окружающих. Сергеев поместился напротив, они всегда старались садиться так, чтобы иметь свободу маневра в случае опасности. Больше суток они провели без сна на вокзале, ожидая поезда, который повез бы их в нужном направлении, а потом осаждали его вместе с другими озверевшими пассажирами, и теперь могли ненадолго расслабиться. Но чей-то наглый голос лез в уши, не давая задремать. С грубым хохотком солдат в накинутой несмотря на жару шинели рассказывал что-то скабрезное мусолившим свои самокрутки товарищам.
…- Они в баню, а ребята к дверям и в щелки смотреть. Ну, скажу вам, мне они не больно-то понравились. Беленькие, конечно, но худы-ы-е, и головы щетинистые. Остригли их после тифа. Как сорочки посымали, кто-то из ребят не выдержал, заржал. Как они подхватились, а младшая ну реветь. Нежная! Их высочество, твою мать! Царская дочь!
Генри как будто облили кипятком, весь сон пропал. Он силился разглядеть в мороке духоты лицо говорившего, краем глаза заметив, как напрягся ротмистр. Они обменялись быстрыми взглядами. За эти долгие дни, проведенные вместе, они как бы стали одним человеком и понимали друг друга без слов.
Сергеев встал и пошел в конец вагона. Лязгнула дверь тамбура, и легкий запах трав с полей, прорвавшись сквозь духоту, скользнул по лицу графа.
-Да-а, повезло тебе, Тимоха, - дурашливо протянул чей-то голос. – Будешь потом мамуры писать, как девок царских охранял.
- Может и орден дадут, новая-то власть, - подхватил другой. Остальные угрюмо молчали. Затем кто-то неуверенно сказал: - Грех это…
- Да пошел ты! Теперь грехов никаких нет, все отменили. Делай, что хочешь! Мы не рабы, рабы не мы!– рассказчик поднялся в раздражении и пошел, грубо задевая сидевших, в ту же сторону, что и ротмистр. Выждав пару минут, Генри взял их вещмешки и вышел в тамбур. Ротмистр курил, отвернувшись к двери, пристально следя в стекло за солдатом, который открыл дверь напротив и, ухватившись за поручень одной рукой, другой пытался расстегнуть штаны.
Увидев Генри, ротмистр бросил самокрутку и молниеносно, тихо, как тигр, метнулся к солдату. Тот не успел ничего понять, как оказался прижатым к стене, и железные руки стиснули его шею.
- Ты! – ротмистр не говорил, а шипел от ненависти. – Иуда! Ты Государю присягал, а потом…! Солдат что-то хрипел, пытался вырваться, но путался в сползающих штанах.
- Я приговариваю тебя к смерти, - вдруг спокойно сказал ротмистр и с силой толкнул солдата в открытую дверь.
Грохот колес заглушил слабый крик, а ветер отнес его в глубину темных далей.
- Что будем делать? – спросил граф. – Спрыгнем?
Сергеев ухватился за поручень и, спустившись на пару ступенек, вгляделся в темноту.
- Нет, ни огонька не видно – лес кругом, заблудимся и пропадем. Лучше здесь остаться. Поищем место дальше в поезде.
Он взял свой вещмешок из рук Генри. – Оставим дверь открытой – подумают, что он вывалился спьяну.
По лязгающему переходу они перешли в следующий вагон. Там стоял дым коромыслом, взвизгивала гармошка, и они прошли в другой, затем в третий, такой же мутный и душный, но тихий. Все спали тяжелым сном, и им посчастливилось найти две полки во втором и третьем ярусе, одна над другой. Осторожно, чтобы никого не разбудить, они растянулись каждый на своей, подложив под голову вещмешки.
Генри закрыл глаза и сразу увидел лицо солдата с раскрытым, хватающим воздух ртом и полным смертельного ужаса взглядом. Он не испытывал жалости и укоров совести. То, что произошло, было справедливо. Предатель, да еще глумящийся над теми, кому обещал служить верой и правдой, заслуживал смерти.
Он отогнал от себя это видение и задумался. Он чувствовал - их путешествие подходило к концу. С самого начала они направлялись в Тобольск, но уже по дороге узнали, что Царскую семью перевезли в Екатеринбург, и до него оставалось уже немного. Что они будут делать там, решат на месте, так они договорились. Бессмысленно было строить какие-то планы, не зная обстановки. Генри отчетливо сознавал, что только чудо могло помочь им осуществить их безумное предприятие, но ни разу не пожалел, что ввязался в него. Дело было не только в Наташе, не в желании выглядеть благородным героем в ее глазах – его воспитывали согласно семейному девизу: «Не казаться, но быть». Род Арунделлов, как и род Друзских-Соколинских, верой и правдой служил своим монархам даже до смерти. Полюбив русскую княжну, английский граф и ее государя стал считать своим. Генри верил, что отец одобрил бы его и благословил, хотя он был последним прямым наследником их древнего рода и его смерть была бы для родителей горькой вдвойне.
Но он не собирался умирать! Его ждала Наташа. С этими мыслями граф заснул.
…Они вышли из вагона на перрон Екатеринбургского вокзала 18 июля 1918 года. Их не удивили шум и толкотня, обилие красноармейцев, забивавших вагоны стоящих на всех путях поездов. Из рассказов попутчиков, садившихся на последних станциях, они узнали, что к Екатеринбургу приближаются чехи. В этой суматохе на них никто не обратил внимания. Но отсутствие матросских патрулей в здании старинного краснокаменного вокзала и на привокзальной площади было странным. Генри это показалось недобрым знаком, он не мог понять, почему его сердце сжала тревога.
Унылый извозчик на упитанной лошадке повернул к ним голову, когда они сели в пролетку.
- Куда везти-то, ба…, граждане?
Ротмистр ответил, как было условлено между ними: - Послушай, братец, нам бы комнату на тихой улице и хозяйку надежную. Можешь свезти?
- А че ж, можно.
Они покатили, подпрыгивая на булыжной мостовой, и чем дальше они отъезжали от вокзала, тем меньше людей становилось на улице. Ворота многих домов были заперты. Они проехали мимо дома с большой надписью «Фотографическiй магазинъ Метенкова», и Сергеев, недобро улыбнувшись, сказал: – Только фотографией сейчас и заниматься.
Извозчик свернул, и пролетка перестала скакать и раскачиваться. Они ехали мимо высоких заборов, по странно молчаливой и пустынной улице. Даже собаки не лаяли. Извозчик остановился у каких-то ворот, слез, кряхтя и вздыхая, и постучал в крепкие ворота. Вскоре, заскрипев, отворилась в них калитка, и выглянула женщина в повязанном по самые брови платке. Она тихо обменялась с извозчиком несколькими словами, и он с облегчением сказал своим седокам: - Ну вот. Приехали.
С ним расплатились серебром, и его хмурое лицо слегка прояснилось. Пока он разворачивал свою лошадь, женщина растворила калитку пошире и жестом пригласила постояльцев войти. Сразу же она задвинула железный засов и повела их по дорожке к добротному бревенчатому дому с мезонином и резными наличниками окон. Старое дерево стен серебрилось на солнце, пахло травой и печеным хлебом.
Женщина наконец остановилась и взглянула на них.- Где хотите остановиться-то? Можно в доме, а еще флигель, там, в саду.
Они, конечно, выбрали флигель, радуясь, как им повезло. Комната во флигеле была большая и чистая, со столом, комодом и двумя кроватями, застеленными свежим бельем. В открытое окно заглядывали ветки отцветавшей черемухи. Хозяйка назвала свою цену, и они расплатились с ней, как и с извозчиком, серебром, что ее очень порадовало. Она даже улыбнулась почти приветливо, показала, где можно умыться с дороги, и, пока они плескались у колодца, принесла кувшин с холодным молоком и еще теплый хлеб.
Поев наскоро, они вышли в сад покурить и, пройдя по дорожке между деревьями, обнаружили в заборе еще одну калитку, запертую изнутри на засов.
- Нам везет, - сказал Сергеев, - можно будет уходить незаметно. Вот что, я пойду сейчас прояснить обстановку, а вам лучше остаться здесь. Отдохните, а через пару часов устройтесь поближе к калитке, я стукну вот так.
Он ушел, а Генри вернулся во флигель и, не раздеваясь, прилег на кровать. Несмотря на усталость мозг работал четко, и он стал прикидывать, что они смогут сделать. Конечно, это многим показалось бы безумием. Что могли сделать два человека против охраны, которая, несомненно, была немаленькой? Но в каждой охране всегда есть люди, или хотя бы один человек, который любит деньги. С этим проблемы у них не было. И обстоятельства им благоприятствовали – приближение чехов заставит большевиков что-то предпринять. Скорее всего, Царскую семью опять постараются куда-то перевезти, и это будет подходящий момент. Кругом леса, за пару дней можно найти, где там укрыться на некоторое время. А когда Екатеринбург займут чехи….
Генри задремал и спал крепко, как вдруг кто-то будто тряхнул его за плечо. Он резко сел на кровати. Косые лучи солнца светили в открытое окно, потянуло вечерней прохладой. Сергеев ушел в полдень, а сейчас было… Генри достал из кармана часы. Уже почти пять! Что могло случиться?
Он почти бегом направлялся к калитке, как услышал условленный стук. Облегченно выдохнув, он отодвинул засов. Фуражка Сергеева была надвинута на глаза, и Генри не сразу увидел его лицо. А когда увидел, понял – произошла катастрофа. Ротмистр был бледным до синевы, глаза потускнели, закушенные губы потеряли цвет.
- Что…Что? - только и смог спросить Генри.
Сергеев мотнул головой в сторону флигеля, и они молча прошли туда. Не снимая фуражки, ротмистр сел на кровать, а граф остановился перед ним. Когда тот поднял глаза, он уже понял, что произошло.
- Они расстреляли Государя. Прошлой ночью.
- А семья?
- Тоже.
В это Генри поверить не мог.
- Как вы можете быть уверены? Откуда эти сведения?
Ротмистр повалился лицом в подушку и глухо застонал. Генри вытащил из вещмешка фляжку с водкой.
- Выпейте.
Сергеев послушно сел и, стуча зубами о серебряное горлышко, сделал несколько глотков. Генри смотрел, как двигается кадык на его небритой шее, и в голове у него не было ни одной мысли. Когда ротмистр вернул ему фляжку, он тоже глотнул обжигающую жидкость просто для того, чтобы почувствовать себя живым.
- Простите мою истерику, - глухо сказал Сергеев. Усталым движением он снял фуражку и вытер лоб. – Сведения у меня самые верные.
Он молчал, собираясь силами. Генри присел на кровать напротив и, не в силах, ждать сказал: - Ну?
Ротмистр прерывисто вздохнул и начал: - Я давно решил, что в первую очередь пойду в какой-нибудь храм. Был уверен, что там удастся что-то узнать, если поговорить со священником. Когда зашел, литургия уже кончилась, но люди почему-то не расходились. Я присел рядом с какой-то старухой. Вижу , вынесли перед аналоем канунный столик, и тут батюшка вышел, почему-то в красном облачении, пономарь с кадилом. Думаю, отпевать кого-то будут, но почему облачение красное? И вдруг слышу: - Упокой, Господи, душу новопреставленного раба Твоего невинно убиенного Государя Императора Николая … Вы знаете, много в жизни моей было, и война…но тут… Да что говорить, нельзя этого описать!... Слушаю батюшку, а в голове одна мысль: - Неправда это, ошибка! Не помню, как дождался конца панихиды.… После подошел к батюшке, попросил о разговоре. Тут и узнал.
– Погодите, - прервал Генри, - он что, вам все так прямо и сказал? Как он мог вам довериться?
- А я его об исповеди попросил, все ему рассказал, зачем приехал. Да и что скрывать, когда он во всеуслышание панихиду по убиенному Государю совершил?
- А он-то откуда узнал?
- Как и от меня, на исповеди. Приходил к нему один из тех…
- А семья?
- Тот про семью не сказал. А потом к батюшке студент один приходил, Горного института. Говорит, вызывали его большевики, просили камни осмотреть, бриллианты там, изумруды.… И он слышал, как говорили, что они в платьях Великих княжон зашиты были и что их штыками добивали, потому что пули отскакивали.
Он опять застонал и, прижав кулаки к глазам, стал раскачиваться из стороны в сторону. Генри потрясенно молчал. И у него в голове вертелась мысль: - Нет, не может быть!
- Дайте еще водки! – попросил Сергеев, выпил, как воду, и лег, отвернувшись к стене.
Так, отвернувшись, он пролежал до сумерек. Хозяйка принесла ужин – жареную на сале картошку, хлеб, молоко – взглянула на него с любопытством. Но ничего не спросила. Генри был рад ее молчанию, тому, что не надо придумывать никаких объяснений. Он хорошо говорил по-русски, но акцент, конечно, чувствовался, и он старался говорить как можно меньше. У него были документы на имя литовца, но пока ему не пришлось ими воспользоваться.
Совсем стемнело. Генри не зажигал света, в темноте поковырял остывшую картошку, есть он не мог. Ротмистр лежал не шелохнувшись. Заснул?
Генри тоже прилег не раздеваясь. Страшная новость, которой сопротивлялось его сознание, стала теперь реальностью. За время своей службы в России граф несколько раз удостоился краткой беседы с Императором, тот знал его отца, лорда Арунделла. Генри вспомнил, как они приветствовали Царскую семью на борту яхты «Штандарт» во время их неофициального визита в Британию.
Тот день вдруг явственно возник в его сознании – удивительно ясный для Англии день, свежий ветер, раздувавший белые платья Великих княжон и Императрицы. Вспомнился красивый мальчик, Наследник, на руках бравого краснощекого матроса. Император был оживлен, весел.… Неужели их уже нет?
Генри подумал о Наташе. Только что потерявшая любимого отца, как она воспримет еще одну тяжкую для нее потерю? Он как можно скорее должен вернуться к ней. Свой долг он выполнил, теперь время заняться судьбой той, которая была ему дороже всего на свете, дороже жизни.
Граф, наверное, задремал. Из забытья его вырвал резкий щелчок взведенного курка. Он вскочил – на фоне светлого окна (сад был залит лунным светом) темная фигура поднимала руку с зажатым в ней револьвером к виску. Рванувшись, он успел схватить кисть ротмистра, сжав, не давая тому нажать на курок. Они молча боролись в темноте, а за окном, в призрачном свете вдруг запел- защелкал соловей.
- Что вы делаете! Остановитесь, вы же христианин!- шепотом прокричал граф, и сопротивление ротмистра ослабло. Он позволил взять из безвольной теперь руки револьвер, позволил подвести себя к стулу, на который рухнул без сил, но тут же вскочил. – Разве вы можете понять меня! – так же шепотом закричал он. – Моя страна, тысячелетняя Россия, ее больше нет! Государь, его семья убиты жестоко, предательски!
Моей России больше не будет. «К помазанникам Моим не прикасайтесь». Так сказал Господь! России больше не будет. Быть этому месту пусту!
- Я могу вас понять, - спокойно ответил Генри. – Мой предок видел казнь своего короля, Карла I, и сам взошел на эшафот.
- Простите, - ротмистр подошел к кровати, не сел, а упал на нее, посидел немного, сказал мертвым голосом: – Давайте спать. И лег, опять отвернувшись в стене.
Утром, умывшись у колодца, они стали решать, что делать дальше.
- Не хотите остаться здесь? – спросил ротмистра граф. – Чехи скоро будут в Екатеринбурге, а за ними и войска Колчака.
- Нет, - угрюмо ответил Сергеев. – Не хочу иметь с ними ничего общего. Они предали Государя, дали его убить. Не за Россию они дерутся, а за свои поместья и капиталы. Я им в этом помогать не буду.
- Значит, вместе в Петроград?- Генри был рад. Он уже привык к этому человеку, все, что они пережили вместе, сроднило их – Вы уже думали, что будете делать дальше? Я собираюсь увезти княжну из России. Хотите поехать с нами?
Ротмистр поднял на него глаза: - Я не один. Есть еще … один человек. Он запнулся, и граф опять подумал, что речь идет о женщине.
- Хотите взять с собой этого человека? Думаю, это возможно. И вот, что еще. Там в Англии вы сможете найти работу в поместье у моего отца.
- Спасибо. Я решу в Петрограде. Действительно, спасибо.