Роман «Мать звезды» глава 87
Ширяева Татьяна, выйдя с Алёнкой из яслей, готова была растерзать Ивана, попадись он ей сейчас под горячую руку.
«Паразит такой, подставил меня и глазом не моргнул. Да хоть бы предупредил, что платье прожёг на видном месте. На весь детский сад опозорил, теперь будут трясти моё имя ни за что… А я дура обрадовалась, когда он мне, как путной, сказал: “Лежи-и, Танюша, лежи-и, я сам Алёнку соберу и в ясли отведу» Прямо, как нарочно всё подстроил, да ведь разве признается? Дождёшься от него признания, пакостит исподтишка, да как можно больнее”, — негодовала в душе Татьяна. Ей казалось, что позор этот она не перенесёт.
Аленка, чувствуя нервное перевозбуждение матери, капризничала, сидя на санках:
— На го-о-ку хосу-ю!
— Я те дам на горку… Вместе с отцом получишь по заду если канючить не прекратишь, — она замахнулась на дочку, та притихла и заплакала беззвучно, боясь разгневать мать, которая в гневе была страшна и неуправляема. Татьяна ревела не в силах сдержать эмоции.
— Один деньги даёт, чтобы помочь, а этот последнее портит. — она встала, повернулась к дочке и пригрозила, — И не строй из себя обиженную, нечего носом шмыгать. Навязались на мою голову, а я горбачусь как проклятая на работе, краской дышу весь день, да потом ещё и учусь допоздна. Развестись и дело с концом с этим идиотом… И куда теперь это платье? Разве что на помойку выбросить да деньжищи истраченные жалко. В деревню поеду так, может, лёлю Нину попрошу, как-нибудь хоть перешьёт ли чё ли? В таком-то виде его больше не оденешь… Ух, прибью обоих, будете знать, как меня злить.
Придя с дочкой домой, Татьяна потихоньку остыла, сменила гнев на милость. Алёнка тихо сидела под столом со своей куклой Люськой, чтобы не попадаться лишний раз на глаза матери.
— Ну, ты чё теперь там сидишь-то? Вылезай, кому говорю! — приказала Татьяна дочке.
Алёнка же испуганно прижалась к белёной стене и боялась вылезать из-под стола.
— Это что ещё такое, а? Я кому сказала, вылезай! Нечего стены обшаркивать, недавно побелила. — сказала мать, насильно вытащив дочь, — А это ещё что? Совсем сдурела, что ли, в штаны напруде́нила… Ещё не ба́ще… Да драть тебя надо как Сидорову козу, — хлопнула она по мягкому месту дочь.
Алёнка ревела:
— Не бу-у босе-е… Па-а-сти-и…
— Вот теперь точно не будешь, — хлопнув дочь ещё пару раз рукой, сказала мать. — Такая большая, а хуже ляльки! Фу-у, сопли-то распустила…
Алёнка ревела, шмыгая носом, Татьяна обтёрла ей носик подолом халата, потом посмотрела на часы и заволновалась:
— Где вот этот рыжий чёрт ходит? Придёт если, мало не покажется. Снимай с себя всё мокрое и стирать сама будешь. Поняла?
Алёнка кивнула головой и улыбнулась. Стирать и возиться с водой она любила.
— Ишь чё, лыбится ещё. Ни стыда ни совести. Что из неё вырастет? Тут же, то ревёт, то лыбится, пакость маленькая. Пришибить сразу и не мучиться.
— Бо-а-сая я! — подняв ручонки вверх, пролепетала Алёнка.
***
Иван к Татьяне в этот вечер не вернулся, а пошёл к бабушке Глаше. Та, увидев внука в поздний час всполошилась:
— Вань, ты, что ли, на ночь глядя?
— Я, баб, — ответил внук, — Здравствуй!
— Здравствуй, а Танька-то где с Алёнкой? — спросила она, но Ванька молчал. — Ты почто один-то, тебя ведь спрашиваю-то?
— Платье я Алёнкино новогоднее испортил, а Танька двадцать пять рублей на него издержала, теперь мне хана, баб.
— Да как так-то?
— Да спалил его утюгом на самом видном месте, а признаться побоялся, — поведал Иван, опустив голову с расстройства.
— Уж больно ты у меня робкий, Вань. Ну, нельзя же так! Спалил и спалил, жизнь-то на этом не заканчивается. Мне бы принёс платье-то, вместе бы что-нибудь придумали.
— Да когда мне платье нести-то, баб? Уже почти девять вечера было, пока до тебя доберёшься, а Алёнке спать нужно, одну-то её дома не оставишь, — говорил возбуждённо Иван.
— Вань, так-то оно так, но ты остынь малёхо. Давай-ка я тебе, милый мой внучок, перчик дам пожевать, а? Беситься перестанешь и нервничать. — предложила бабушка, беспокоясь, — В прошлый-то, раз вроде он тебе помог, сразу спокойнее стал. Он хоть у меня сухой, а шибко хорошо помогает.
— Давай, баб, пожую, — согласился Иван.
— Сейчас, погодь малёхо, достану: в глиняной крынке он у меня лежит для случая, — сказала баба Глаша и зашла за окрашенную голубой краской деревянную перегородку отделяющую комнату от кухни. Достала с полки глиняную крынку, прикрытую льняной тряпицей. Взяла из крынки маленький стручок жгучего красного перца и подала внуку. — На вот, жуй, сердешный!
Иван взял в руки стручок, повертел между пальцев и засунул в рот. Жевал несколько минут, не чуя горечи. Баба Глаша смотрела на внука молча, сокрушаясь в душе: «Вот ведь чё! Опять чем-то опоила и когда только успевает? Молодая, да ушлая, или кто постарше её надоумливает? Как бы узнать кто? Да разве же она скажет, если такие дела делает? То-то и оно. Батюшки святы…»
Минут через десять Ивана стало подташнивать, и он выбежал на улицу, а бабушка, накинув фуфайку на плечи, следом за ним, прихватив с собой алюминиевую кружку с водой, нашёптывая, на ходу, Отче наш. Когда внуку полегчало, она протянула ему кружку и сказала:
— Вот ведь чё с тобой оказия, какая творится, на вот запей, сердешный! А я тебе ещё чертополох заварю, да его же под наволочку в подушку засуну. Вся нечисть этой травки боится, но не каждый человек её знат. Хотя название-то почитай все слыхали, но не ту травку так называют. У настоящего-то чертополоха цветочки не фиолетовые, а жёлтенькие, как ровно солнышко. И рвать его можно только тогда, когда в лес идёшь за грибами или за ягодами, и находишь его случайно. Перекрестишься и рвёшь, сколько нужно. Она редко на глаза-то попадается. — вздохнула баба Глаша, а потом позвала, — Пошли в избу, покажу травку-то, коли мутить перестало.
Иван мотнул головой, соглашаясь, и побрёл следом за бабушкой в дом.
Татьяна ночью спала беспокойно. Волновалась за Ивана, не понимая, где он и что с ним. Приснился ей сон: молодая девка с длинными кудрявыми волосами почти до колен, смеясь, сказала: «Жадная ты на деньги, Танька, и на любовь. Не видать тебе боле Ваньки, с собой уведу, если дурить не перестанешь».
Татьяна проснулась и заревела, и так ей себя стало жалко, как никогда.
«Да что же это такое? — вскипела она. — Никакого мне покоя, живу, а сама этой жизни не рада. Злюсь, а от этого мне ещё тошнее тошного. И Ваньку не люблю, и без него жить не могу. Ведь это не жизнь, а каторга с молодых-то лет и никакого просвета впереди не видать — одна работа да забота. Как-нибудь и без него проживу, насильно мил не будешь. А может это смерть его приходила? Так без косы, или любовница какая? Ну и Ванька…»
Утром Татьяна проснулась, достала из комода терракотового цвета шерстяное платьице со складочками на подоле, новенькие чулочки и панталоны для дочки, подаренные Петром Васильевичем.
— Пусть помодничает сегодня, и воспитательнице этим платьем глотку заткну. Пусть знает, что и я могу свою дочь одеть не хуже других, — подумала она и улыбнулась. — Алёнка-а, вставай, в ясли пора!
— Не-э… — спросонья отозвалась дочка.
— Давай, давай, вставай! Тебе Дедка Мороз платье красивое принёс. Смотри какое! А кружится-то как! — показала Татьяна платье дочке, та улыбнулась в ответ. — Сначала на горшок, потом умываться и мерить платье будем.
— Маё-о? — переспросила Аленка, разглядывая платье.
— Твоё, дочка, твоё… — вытирая слезу, подтвердила Татьяна. — И без папки обойдёмся, ну его.
Аленка, в ответ, капризничая, произнесла:
— Па-а-пу хасю-у.
— Найдём тебе другого папу.
— Айдём? — спросила, улыбаясь, Алёнка.
— Найдём! — ответила Татьяна, а потом вспомнила и одумалась. — А на новый-то год я без Ваньки, что ли, в деревню поеду? Осудят, поди, люди-то меня, или нет…
© 15.07.2020 Елена Халдина
Запрещается без разрешения автора цитирование, копирование как всего текста, так и какого-либо фрагмента данной статьи.
Все персонажи вымышлены, все совпадения случайны
Продолжение 88 Золотая Танька
Предыдущая глава 86 Чудаковатое семейство
глава 1 Торжественно объявляю: сезон на Ваньку рыжего открыт!
Прочесть "Мать звезды" и "Звёздочка"
Прочесть "Деревенские посиделки"
Прочесть "Дневник Ленки из магазина"