Уверен: в любой семье сохранились почтовые открытки – память о тех временах, когда общение между людьми было не виртуальным, а вполне реальным. Выбрасывать их, согласитесь, как-то рука не поднимется – некоторым многие десятки лет. Осталось немало таких и от моих родителей. В том числе и та, о которой я хочу сегодня рассказать читателям, – открытка, сохранившая тайну одной человеческой судьбы.
Использованная трижды
В молодости (которая пришлась на 30–40-е годы прошлого века) мой отец любил рисовать. Перерисовывал открытки с натюрмортами, цветами, пейзажами, разбив их на клеточки для облегчения процесса. Это так и называлось – рисовать «по клеточкам». После его смерти в моем распоряжении осталась большая коллекция старых открыток, среди которых было немало из дореволюционного периода. Одна из них, датированная 1911 годом (если судить по штемпелю), представляла собой репродукцию картины художника Кауфмана «Весна». Не знаю, что привлекло отца в этой черно-белой открытке, но уже еле заметная сетка нанесенных на нее карандашных линий свидетельствуют о том, что он, скорее всего, ее тоже скопировал.
На обратной стороне упомянутой открытки имелось обращение к офицеру царской армии, некоему Дмитрию Кириловичу (именно так – с одним «л») Татеву. По идее, за 100 лет чернила могли выцвести до нечитаемости. Но не выцвели: мне удалось довольно легко разобрать написанное.
Ну, кто из нас не мечтал сделать какое-то открытие – пусть и случайно? Мало ли находят в архивах автографов, писем, рукописей, других документов, касающихся жизни известных в прошлом людей – писателей, поэтов, политических деятелей? Почему бы не предположить, что и в мой домашний архив каким-то непостижимым образом затесалось нечто подобное?
Привожу текст с открытки в современном написании, убрав старорежимную букву «ять», но сохранив орфографию и пунктуацию автора письма:
«Глубокоуважаемый Дмитрий Кирилович
Позвольте принести Вам и Марии Петровне своё поздравление с Монаршей милостью и пожелать 100 сердечных пожеланий. Я очень Вам благодарен за письмо, извиняюсь за беспокойство но в виду крайней необходимости в метрике должен был написать батюшке и он её уже выслал.
Готов к услугам. Михаил Любарь» – Адрес выглядел так: «Ржев. Тверская губ. Его Высокоблагородию Дмитрию Кириловичу Татеву Уланск. СПб Ген. Фельдм. Кн. Меньшикова Полка».
На правом почтовом штемпеле ясно читался год: 11-ый. Дата на обоих штемпелях была, похоже, одна и та же – 23.3.11. Сохранился фрагмент марки стоимостью 3 копейки. «Мария Петровна» – скорее всего, супруга адресата.
Упоминаемая «метрика» – видимо, свидетельство о рождении. Вероятно, «батюшка» – это священник, новорожденные ведь регистрировались в церковных книгах.
С какой «Монаршей милостью» поздравлял адресата Михаил Любарь? С наградой? Повышением в звании? Очень уж хотелось мне верить, что «Его Высокоблагородие Дмитрий Кирилович Татев» – персонаж, оставивший хоть какой-то след в истории России, может быть, генерал или другой высокий офицерский чин.
К сожалению, поиски в интернете не подтвердили это – человек с таким Ф.И.О. не упоминался вовсе. То же относилось и к Михаилу Любарю. Но «1-й уланский С-Петербургский генерал-фельдмаршала князя Меньшикова полк» действительно существовал в начале прошлого века.
На этом история моей открытки не заканчивалась. Как ни удивительно, этот уязвимый кусочек картона не сгорел в пожарах революции и гражданской войны и двадцать два (!) года спустя был использован вновь – на этот раз кем-то то ли из трудового крестьянства, то ли из рабочего класса.
Обратите внимание на наклонную надпись в левой верхней части открытки, сделанную поверх первоначального «дореволюционного» текста. Кроме первых двух почти стершихся слов («на память»), она тоже читается без труда.
«На память Зое от брата Васи. 9.X (?).33 года (т.е., 1933 г. – И.М.). Если любишь береги а не любишь изорви».
Девушка сберегла, и год спустя открытка в третий раз послужила делу общения. Ее переворачивают «вверх ногами» и тушью, толстыми буквами пишут.
«На память Кондрату Шуре от З.К. 7-й класс. 4.XI – 34 г.»
Скорее всего «З.К.» – это и есть Зоя, которой брат Вася подарил открытку годом ранее.
Я разместил историю открытки на одном из сайтов в интернете, с сожалением констатировав, что выдающегося открытия мне совершить не удалось. Особых откликов мой материал не вызвал, и я надолго забыл об этой истории.
Так вот, кто он такой!
Прошло несколько лет. Как-то я перебирал старинные открытки из своего архива и почему-то вновь вспомнил о той, адресованной Татеву. А что если за это время во Всемирной паутине все же появились какие-то данные о нем? Проверить – минутное дело!
Что вы думаете – появились! На двух-трех российских исторических порталах «засветился» Дмитрий Кириллович Татев, служивший именно в том полку, который был указан на открытке и именно в то время! Таких совпадений не бывает – это был «мой» Татев, хотя отчество его и было написано с двумя «л»!
Нет, он так и не оказался легендарным генералом или прославленным военачальником – просто военным, честно выполнявшим свой долг.
Вот что удалось узнать о нем. Родился в Болгарии в 1863 году. Окончил в Софии военное училище и начал службу в 1879-м. Участвовал в сербско-болгарской войне 1885 года. Прошел путь от подпоручика до полковника. Звание подполковника получил в феврале 1911 года (похоже, что именно с этой «Монаршей милостью»» и поздравлял Татева Михаил Любарь в марте того же года – уж больно близки одна к другой эти даты). Награжден орденом Святой Анны 3-й степени. Участник Первой мировой войны. Сведения о Татеве обрываются в августе 1916 года, когда он был переведен в резерв при штабе Минского военного округа.
Полученные сведения подтолкнули меня к размышлениям. Сейчас многое стало становиться на свои места. Мой отец родился в Колпашевском районе Томской области и свои юные годы провел там. Это – Сибирь. Татев всегда служил очень далеко от тех мест. Как к моему отцу, подростку, могла попасть эта открытка? Неутешительный вывод напрашивается сам собой: после революции Татев, как бывший царский офицер, видимо, был отправлен в Сибирь. С семьей или один – этого уже никогда не узнать. Попал в один из сталинских лагерей, возможно, что и в Колпашевском районе, который, между прочим, входил в систему печально известного ГУЛАГа (главного управления лагерей). Кстати, именно в тех местах находился Колпашевский Яр – место массовых расстрелов политзаключенных, где погибло, по некоторым данным около 4 тыс. человек. Довольно невзрачная открытка, очевидно, представляла для Татева какую-то ценность, поэтому он взял ее с собой. И расстался с ней лишь 22 года спустя с момента получения – именно тогда на ней, поверх оригинального текста, появилась «чужая» надпись, датированная 1933 годом! В 30-х массовые репрессии уже вовсю шли по стране, поэтому расстался, конечно, не по своей воле: либо был расстрелян, либо умер своей смертью. Второе тоже нельзя исключать, ведь на тот момент ему было уже 70 лет.
Наша семья с начала 1950-х жила в Беларуси, но связей со своей малой родиной отец не терял, время от времени ездил к родственникам в Сибирь. Заинтересуйся я этой историей раньше, конечно, расспросил бы о том, как попала к нему открытка бывшего царского офицера. Может, отец смог бы навести какие-то справки по месту своей юности. Сейчас это уже невозможно: он умер в 2001 году. Утверждать на сто процентов, что с Татевым все было так, как я описал выше, не могу, но на восемьдесят – пожалуй.
И еще одно мы не узнаем уже никогда: почему простая черно-белая открытка с незамысловатым текстом была так дорога Дмитрию Татеву, что он хранил ее 20 с лишним лет и сберег даже в самые трудные годы?
Игорь МАТВЕЕВ