В 1096 году пламенная, полная чувства речь папы Урбана II произвела среди населения настоящий фурор: люди, веками не покидавшие насиженных мест, бросили свои земли, семьи и прочие дела, устремившись за призывом папы к Святым местам. Подобное движение, кажется, вспыхнуло совершенно стихийно, массово распространившись по всем христианским государствам западной Европы. Подобный успех не мог произойти только лишь по причине отменного ораторского искусства папы Урбана II, ведь слова его лишь вывели наружу религиозные настроения многих людей и дали толчок к началу своеобразного массового и поголовного движения как бедных крестьян, ищущих на Святой земле лучшей жизни, так и движению профессиональных воинов, соблюдавших собственные религиозные или корыстные цели. Подобное предприятие никак не могло возникнуть лишь благодаря проповеди папы, хоть и проповеди умелой. Предпосылки начала массового крестового похода залегали чуть глубже, чем простая религиозность людей средних веков, причем причины эти, так или иначе, имелись у каждого.
Говоря о средневековом насилии, никак невозможно обойти стороной тему насилия крестоносцев над захваченным мусульманским и иудейским населением. Однако, отношение к насилию во все времена было неоднородно. Во многом насилие, как таковое, определялось собственными нормами, суждениями, основанными на бесчисленном количестве величин. Реакция людей и Церкви на насилие зависела от контекста совершенного. Убийство родственника - христианина считалось недопустимым, когда же убийство неверных приравнивалось к подвигу. И вот тут именно Церковь владела практически полной монополией на письменное слово и, естественно, только она была в состоянии выработать какую-то систематизацию относительно проблем, связанных с насилием. Заручившись знанием римского права, Ветхого и Нового Заветов, она составляла собственную систему понятий, в рамках которой возможно было анализировать случаи насилия и выносить оценочные суждения. Например, общепринятая церковная точка зрения, восходящая ко временам блаженного Августина, считающегося Отцом христианской церкви и создавшего учение о соотношении свободы воли человека, божественной благодати и предопределения, говорила о том, что о нравственной стороне поведения нельзя судить только по его событийному содержанию, вырванному из общего контекста. При оценке меры жестокости того или иного поступка необходимо принимать во внимание состояние духа совершившего его человека, преследуемые цели и правомерность действий лица или учреждения, по чьей воле или с чьего попущения этот поступок совершался.
Подобная точка зрения допускала гибкость в разнообразных суждениях. Церковь могла принимать участие в военных кампаниях, в частности там, где христианство соприкасалось с мусульманским востоком, тем самым поощряя и воинов на кровавые сражения за веру.
Во второй половине XI века идет планомерное расширение латинского влияния. Королевства учились пользоваться временной слабостью мусульман, и отвоевание Толедо и многочисленные столкновения норманнов с мусульманами на Сицилии благотворно влияли на настроения христианского населения. Почувствовав собственную возможность дальнейшего продвижения на Восток, люди загорелись возможностью получения новых земель, более урожайных и богатых, новых подданных и рабов. Однако, призыв Урбана II к крестовому походу 1095-1096 был неожиданностью, которая показала людям иной способ борьбы с мусульманами.
Навязанные предрассудки по поводу жителей востока лишь поднимали духовные настроения крестоносцев. Несмотря на то, что многие купцы еще до крестовых походов имели дело с мусульманами, знали и торговали с ними в мирное время, многие люди мусульман не видели, и столкнулись с ними лишь во время битв, где хорошо обученное войско противника встретилось лицом к лицу с христианами, простыми земледельцами или мелкими торговцами, добровольно взявшими в руки оружие. Естественно, подобное впечатление произвело на западноевропейский народ неизгладимое впечатление: по поводу мусульман стали разрастаться слухи, которые поддерживал и папский престол. Так, Урбан II в своей речи явно с преувеличением описал всевозможные меры жестокости, приводимые людьми Востока по отношению к христианам:
…иноземное племя, чуждое Богу, народ, упорный и мятежный, неустроенный сердцем и неверный Богу духом своим, вторгся в земли этих христиан, опустошил их мечом, грабежами, огнем. Персы частью увели христиан в свой край, частью же погубили постыдным умерщвлением. А церкви Божьи они либо срыли до основания, либо приспособили для своих обрядов.
Далее же Урбан II перечисляет всевозможные зверства, причиняемые христианскому народу, пленённому в мусульманских дворах. Естественно, на людей, так или иначе с мусульманами не знакомых, подобная проповедь имела сильное влияние.
Помимо впечатления, произведенного описанием жестокости иноземцев, папа Урбан II как бы подкрепил сообразность планируемого похода отрывками из Евангелие, что так же имело ценное влияние на разгорячившиеся уже умы людей: «И если вас удерживает нежная привязанность к детям, и родителям, и женам, поразмыслите снова над тем, что говорит Господь в Евангелии:
Кто оставит домы, или братьев, или сестер, или отца, или мать, или жену, или детей, или земли, ради имени Моего, получит во стократ и наследует жизнь вечную». Не позволяйте собственности или семейным делам отвлечь вас.
Тут следует сказать, что привязанность к месту для многих крестьян, возделывающих землю, была важной причиной сомнений возможного участия в походе. Вероятно, папа чувствовал это, тем самым добавив в свою речь, казалось бы, неоспоримые факты, подводящие сомневающееся население к верному, по его мнению, решению.
Но речь Урбана II не имела бы и доли успеха, если бы в сознании людей не было бы понятия греха и расплаты за него. Практически все проявления бытия отдельного человека и общества не были свободны от греховности, и лишь отдельные монашеские общины признавались чистыми духовно. Миряне всячески уважали подобные монашеские общины, помогая им материально, что считалось богоугодным и хоть как-то спасала средневекового человека от греховности. Подобное отношение к значению дел, выраженное в определении грехов и способе их очищения через покаяние, настолько прочно вошло в жизнь человека, что регулировало его интересы в ту или иную сторону. Призывы же к первому крестовому походу начали возникать именно тогда, когда многие миряне чувствовали особое общественное и церковное давление, давление нравственности и греха. Привыкшие искать недостатки в своем поведении, они четко были уверены в том, что их духовное благополучие, или возможность вечной райской жизни зависит от совершения положительных действий. Таким положительным действием и считался крестовый поход, ведь Церковь учила, что крестоносцам – людям, добровольно взявшим крест и идущим в великое паломничество к Святой земле, все грехи могут быть искуплены. Папа Урбан II считал крестовый поход делом достаточно трудным, опасным и утомительным, что позволило ему преподнести военный поход против мусульман как равнозначную епитимью для искупления грехов населения. Это назначение похода произвело настоящий взрыв в сознании людей, отягощенных осознанием собственных грехов и нашло отклик в сердцах военной элиты, чьи грехи были наиболее многочисленны и печально известны. Тут, Гвибер Норжанский очень точно замечает, что миряне получили надежду заслужить спасение, не отказываясь от присущего им социального статуса.
Однако, верно, даже Урбан II не подозревал, с каким энтузиазмом люди станут покидать свои дома, земли, и направляться в сторону Святой земли. Можно даже говорить о том, что первый крестовый поход вышел из под папского контроля, ведь в крестоносцы шли не только военная элита – рыцари, знатные люди, и крестьяне, способные к военному делу, как и планировалось изначально в речи: « Мы не повелеваем и не увещеваем, чтобы отправлялись в этот поход старцы или слабые люди, не владеющие оружием. И пусть женщины не пускаются в путь без своих мужей, либо братьев, либо законных опекунов. Они ведь являются больше помехой, чем подкреплением, и представляют скорее бремя, нежели приносят пользу.», но и самые беднейшие слои населения вместе с семьями, скотом и скарбом. И дело приобрело вовсе не «грехоочистительный» характер, а скорее массовый побег бедняков от налогового гнета и с земель, труднопригодных для хозяйства. Включив в свою проповедь слова о богатстве и дородности земель Иерусалима, Урбан II и подумать не мог, что этим начнет массовое движение крестьян на Восток:
«...земля, которую вы населяете, сдавлена отовсюду морем и горными хребтами, она стеснена вашей многочисленностью. Она не очень богата и едва прокармливает тех, кто ее обрабатывает. Из-за этого вы друг друга кусаете и пожираете, ведете войны и наносите другу множество смертельных ран. Пусть же прекратится меж вами ненависть, пусть смолкнет вражда, утихнут войны и уснут всяческие распри и раздоры. Начните путь к Святому Гробу, исторгните землю эту у нечестивого народа, землю, которая была дана Господом нашим детям Израилевым и которая, как гласит Писание, течет млеком и медом. Иерусалим – это пуп земли, край, самый плодоносный по сравнению с другими, земля эта словно второй рай. Ее прославил искупитель рода человеческого своим приходом, украсил ее деяниями, освятил страданием, искупил смертью, увековечил погребением.»
Тысячи людей шли с повозками вслед вооруженной армии крестоносцев с надеждой на лучшие земли, и продолжалось это до тех пор, пока крестовые походы совершались по суше.
Соединив воедино все указанные причины такого необыкновенного энтузиазма к военным походам, можно понять, что первый крестовый поход зародился, хоть и разрозненно, еще за некоторое время до призыва Урбана II. Население было морально готово к нему, оно откликнулось с видимым воодушевлением, следуя за собственными, личными целями, во многом прикрывая их войной за Гроб Господень. Знатные вельможи искали избавления от греха и военных подвигов, беднейшие слои населения – новые земли, ну а Церковь – новые паствы и доходы в землях Востока.