Из повести "Восхождение"...
В середине июля в Кириллов приехал из Петрограда искусствовед, историк, исследователь церковного искусства Аркадий Иванович Абросимов, человек лет пятидесяти, в лёгкой соломенной шляпе, в приличном костюме двойке, с галстуком-шнурком, с аккуратной бородкой и умными глазами…
Вместе с ним приехал и его племянник Петя Ильичёв – подросток лет четырнадцати, тщедушный, со страдающими глазами, но доброй и радостной улыбкой. Отец его, офицер, по своей доброй воле недавно пошёл служить в Красную Армию, и сейчас был где-то на фронте. Мать, сестра Аркадия Ивановича, умерла ещё в ноябре семнадцатого, заразившись тифом в лазарете, где служила сестрой милосердия. С того времени Петя и живёт в бездетной семье своего дяди, профессора-искусствоведа.
Ехал в Кириллов Абросимов и с научной целью, и, что, пожалуй, было ещё важней, ехал от ужаса революционного города: голода, разгула бандитизма; ежедневных смертей. Увозил племянника от памяти о смерти матери, от тоски по отцу… Он понимал, что от тоски и памяти спрятать человека невозможно, однако всё же надеялся, что исторические места, тишина провинциальной жизни успокоят нервы племянника. А то, что тот был в болезненном состоянии, подтверждали и медики. «Нервная система потрясена. Помогут лишь покой и время. Мальчику четырнадцать лет, возраст и восприимчивый и забывчивый. Подрастёт, влюбится, глядишь, и выправится», - говорил знакомый врач психиатр.
Жена Абросимова тоже настаивала на этой поездке дяди с племянником. Сама же осталась с горничной в Петрограде, охранять квартиру на Васильевском.
В Череповце Аркадий Иванович явился в местный Совет. Письмо за подписями Луначарского и Горького возымело действие. Для них быстро нашли попутный транспорт до Кириллова. А в Кириллове подсказали, где снять квартиру и просили обращаться, если понадобится помощь.
Устроившись на квартире, Абросимов сразу же отправился к епископу Варсонофию. Они были немного знакомы, встречались в Великом Новгороде, куда Аркадий Иванович приезжал по тем же искусствоведческим делам.
Петя пошёл в монастырь вместе с ним. Он шёл рядом с дядей-учёным в своём уже тесноватом гимназическом костюме и с любопытством смотрел по сторонам.
Могучие стены и башни обители поразили его. Мальчик ярко представил, как палили пушки, и ядра отскакивали от этих стен, как шли на штурм поляки и казаки, а по ним стреляли из пищалей, лили горячую смолу и кипяток на головы, как схватывались в рукопашную на стенах…
Об истории монастыря ему уже рассказал дядя, да и сам он кое-что почитал… Вообще, Петя очень любил историю. И был воспитан родителями в вере. Причём, на него будто не подействовали, как на большинство его сверстников и одноклассников захлестнувшая Петроград да и всю Россию «свобода». Более того, по своим, уже вполне сложившимся убеждениям он был монархист, так же, как и родители. Да-да, монархистом был и его отец, добровольно вступивший в Красную Армию. «С предателями, нарушившими присягу, предавшими государя, мне не по пути. Как человек военный, я вижу, что, пользуясь нашей внутренней смутой, враги внешние рвут родину на части, поэтому я доложен служить…», - так говорил отец дяде – вот этому профессору Абросимову. Петя, читавший книгу в гостиной, случайно слышал эти слова, сказанные повышенным тоном, в профессорском кабинете…
… Года два назад, гуляя с мамой по Невскому, он видел, как Государь и Наследник проезжали в автомобиле. Люди останавливались, приветствовали их, военные отдавали честь. Автомобиль весь бы блестящий и лакированный. Водитель в кожаном шлеме и крагах. Рядом Царь. А сзади Цесаревич Алексей и какой-то генерал. Царь, в фуражке, военной форме с погонами полковника, перетянутый портупеей, улыбался, и время от времени подносил правую руку в белой перчатке к козырьку. Он был очень красивый. Было видно, какие добрые у него глаза. Алексей тоже был в военной форме, и тоже очень красивый мальчик, примерно одного с Петей возраста. Он тоже, поворачиваясь вправо и влево, отдавал честь. И хотя улыбался, но поперечная морщинка не сходила со лба. Наверное, солнце светило прямо в глаза…
- Какие красивые люди! - сказала мама, когда они проехали. - У них глаза святых, - добавила, почему-то смахнув слезу. И у Пети тогда будто комок в горле встал…
Это было давно, два года назад. Тогда он, Петя, был ещё маленький, и ещё была жива мама.
А сейчас он, уже почти взрослый с дядей в старинном северном городе…
И вот они у ворот древней обители. Монах-привратник проводил их к келье владыки. Там их встретил келейник Ефим, доложил епископу, и Варсонофий, сразу вспомнивший профессора, радостно встретил гостей. Усадил за стол, попросил Ефима заварить и принести чай. А потом уже и нерадостные новости рассказал профессору о том, что произошло в Ферапонтове в мае, о том, что происходило и в других монастырях…
- Игуменья Серафима сейчас здесь, в монастыре, под домашним арестом. В Ферапонтове за настоятельницу её старшая сестра, несколько монахинь ещё остались, да и службы местный благочинный служит. Съездите, Аркадий Иванович, посмотрите, - говорил Варсонофий.
Профессор бывал в Ферапонтове лет десять назад и его, прежде всего, интересовало состояние фресок работы Дионисия. Ехать туда он решил на следующий же день. Варсонофий ехать туда отказался.
- Не могу, дорогой профессор, в следующий раз. Завтра очередной обыск, на этот раз в Казанском храме, но мне велено присутствовать…
- Ясно. Ну, а я тянуть не буду, завтра же и съезжу. Коллег в Петрограде, прежде всего, интересует состояние Дионисиевых фресок. Но есть у меня желание побывать и в Ниловой пустыни, и в Горицах.
- Надеюсь, что туда-то смогу вас сопроводить… Петя, возьми-ка сухариков к чаю, - обратился к подростку.
Тот широко улыбнулся, но покачал головой. Варсонофий не удержался и погладил его по коротко стриженой голове:
- Возьми, братец, возьми…
Петя, покраснев, взял горсть сухариков и сунул в карман гимназического кителя.
От епископа профессор с племянником прошли и к матушке Серафиме. Аркадий Иванович вёз ей письмо своей жены, она была знакома с Серафимой ещё по Леушинскому подворью в Петрограде, в котором тоже часто бывала ради служб и проповедей отца Иоанна Кронштадтского.
Серафима гостям обрадовалась, письмо чуть не со слезами приняла, но сразу читать не стала. Узнав, что профессор собирается ехать в Ферапонтово, быстро написала записку для сестры, с просьбой профессора принять и всё, что попросит, показать…
- Съездите, съедите Аркадий Иванович. Потом мне расскажете… Петя, а ты возьми-ка сухариков, вот вы вечерком чайку-то и попьёте… Маша, сделай-ка пакетик для сухариков…
- Нам уже дали, - сказал Петя и широко улыбнулся.
- Ничего, - ответила монахиня и провела ладонью по его голове. И он вспомнил маму…
Они вернулись в дом, в котором сняли комнату на втором этаже. Профессор заказал хозяйке самовар…
Вечером Абросимов что-то писал в своей рабочей тетради, а Петя спустился на первый этаж и заглянул в приоткрытую дверь, на которой, как и на доме снаружи, висело объявление: «Первая советская Кирилловская фотомастерская».
Моргнула с шипением вспышка. И посетители: молодой человек и девица (видимо, брат с сестрой), пошли к выходу, а фотограф – сухопарый человек в чёрном костюме, говорил:
- Через недельку пожалуйте за карточками.
Увидел Петю:
- Добрый вечер, молодой человек. Желаете сфотографироваться?
Петя смутился, но ответил:
- Я здесь живу…
- Вот как! Значит мы соседи… А, так это не вы ли вселились в угловую комнату утром?
- Мы с дядей.
- Что ж, очень приятно… Будем знакомы – Николай Николаевич.
- Петя…
- Ну, садись, Петя, по-соседски бесплатно сфотографирую.
- Нет, спасибо…
- Садись, садись…
Чечурин и сам не знал, для чего ему понадобилось фотографировать этого мальчишку…
Петя сел в кресло (ему уже доводилось фотографироваться) и самого процесса он, конечно, не боялся, но ему было неудобно отнимать время у взрослого человека.
- Нет, ты, пожалуй, встань-ка вот так. - Он показал Пете, как опереться на этажерку. Петя так и сделал.
- Ну, вот, хорошо! Снимаю!.. Готово! - И уже скидывая чёрную накидку, фотограф философски продолжил:
- Годы, минуют, а ты посмотришь на карточку, вспомнишь этот вечер, этот дом, вспомнишь меня… Это очень много, молодой человек, вспомнить через годы, себя и время. И пусть ничего особенного не случилось в этот вечер, это-то и будет дорого… Милости прошу, в гости, вместе с дядей, - сказал, провожая Петю.
Мальчик дяде о соседе фотографе рассказал, на что профессор лишь хмыкнул.
Следующим утром Аркадий Иванович и Петя выехали в Ферапонтово. Ехали на коляске. С извозчиком, молодым хитроглазым парнем сговорились ещё вчера, возвращаясь из монастыря домой, и вот – едут.
По пути дядя рассказывал племяннику то, что помнил о монастыре, о его создателе, о Дионисии и его артели…
- Ферапонтов монастырь один из древнейших на русском севере, основан в тысяча триста девяносто восьмом году Ферапонтом. Будучи выходцем из боярского рода Поскочиных, Ферапонт постригся в монахи в московском Симоновом монастыре, пришёл на север вместе со своим другом и сподвижником святым Кириллом Белозерским, но не остался с ним на Сиверском озере, основав в пятнадцати верстах от Кирилло-Белозерского монастыря свою обитель. Так же как и Кирилл, Ферапонт недолго оставался в одиночестве. Число иноков росло, они строили себе кельи, в тысяча четыреста девятом году возвели деревянную церковь Рождества Богоматери…
Профессор заговорил совсем, как на лекции перед студентами, уже не замечая, что племянник слушает его весьма рассеянно. Возница же прислушивался с интересом, но не всё слышал и мало что понимал.
- После же Ферапонта много лет игуменствовал там святой Мартиниан Белозерский, ученик Кирилла Белозерского. При нём Ферапонтов монастырь приобретает широкую известность. Наряду с Кирилло-Белозерским монастырём он становится традиционным местом поклонения и вкладов многих представителей русской знати, как то: Андрей и Михаил Можайские, Василий третий, Иван четвёртый и другие. Из его стен на рубеже пятнадцатого – шестнадцатого веков вышли видные иерархи русской церкви – архиепископ Ростовский и Ярославский Иоасаф (Оболенский), епископ Пермский и Вологодский Филофей, епископ Суздальский Ферапонт. В монастырь на богомолье приезжают Василий третий и Елена Глинская, Иван четвёртый. Всё шестнадцатое столетие является периодом расцвета монастыря… Но использовался этот дальний северный монастырь и как тюрьма. С тысяча шестьсот шестьдесят шестого, если мне не изменяет память, по тысяча шестьсот семьдесят седьмой год, отбывал в нём ссылку сам патриарх Никон, основатель раскола… Конечно, главное чудо Ферапонтова монастыря – фрески Дионисия, увидим их сегодня. Дионисий с учениками, среди которых были и его сыновья, расписал стены и своды собора Рождества Богородицы. Точное время работ пока не известно, скорее всего, самое начало шестнадцатого века. Как полагаю я и некоторые другие историки и искусствоведы, знаменитый столичный мастер «с своими чады» Феодосием и Владимиром приехал в Белозерье по приглашению влиятельного ростовского епископа Иоасафа, происходившего из знатного рода князей Оболенских и в юности прошедшего в Ферапонтовом монастыре послушание. Рисунок дионисиевых росписей предельно скуп, и в то же время необычайно точен, подчинён определённому ритму, светлые краски, преобладающие в палитре, делают рисунок лёгким и воздушным. Удивляет мастерство с каким Дионисий композиционно расположил более двухсот сцен и фигур… Впрочем, скоро всё это мы увидим своими глазами.
Уже виден был мост через речку, соединяющую два озера, скаты от стены к берегу, на которых когда-то был «аптекарский огород», разбитый по приказу опального Никона… И конечно, две башенки над въездными воротами за мостом…
- Петя, слышишь! Мы подъезжаем…
- Да, дядя…
И профессор только сейчас понял, что племянник, скорее всего, не слышал его рассказ о монастыре. Зато возница обернулся и почтительно сказал:
- Откуда же вы такой учёный гражданин. Я тут живу, а того не знаю…
… В монастыре схимонахиня Ферапонта прочитала записку от сестры. Кивнула. Позвала монашку:
- Ульяна, покажи гостям монастырь, потом в трапезную проводи.
Гости пошли за монашкой.
В монастыре сейчас царили тишина и покой, всё было чисто и аккуратно прибрано. Ничто не указывало на недавние обыски и грабёж…
Они вошли в собор. Наполненное подкупольным светом пространство сияло… Петя забыл всё, что рассказывал дядя, но он чувствовал взгляды, направленные на него со стен и из-под купола…
Профессор исследовал состояние фресок и признал его удовлетворительным. Всё-таки работы по расчистке и сохранению фресок необходимо было возобновлять. Об этом он и доложит коллегам в Петрограде, нужно будет снова и к Горькому за помощью обратиться…
В трапезной они повстречали молодого, интеллигентного вида человека. Он, завидев профессора, поднялся из-за стола и представился:
- Кандидат богословия Борис Иванович Иванов.
- Абросимов, - подал руку профессор, - Аркадий Иванович…
- Я читал большинство ваших работ, Аркадий Иванович…
- Польщён.
Борис Иванов подал руку и Пете. Тот покраснел и, подавая руку выдавил из себя:
- Пётр Ильичёв.
- Узнал, что вы здесь и вот решил познакомиться, - сказал Борис Иванов, обращаясь снова к профессору.
Молчаливая монашка принесла блюдце с несколькими кускам серого хлеба, тарелку с картофелем, рыбу.
Профессор и Петя за ним, хотели лишь перекреститься, как это делалось в их доме перед едой. Но молодой богослов обратился на иконы и полностью прочитал молитву. Помолившись, сели и с удовольствием принялись за еду… Потом им принесли чай.
- Так вы, Борис Иванович, по какому поводу здесь? - считая возможным за чаем и поговорить, спросил профессор.
- Так я же местный. Я сын здешнего священника Иоанна Иванова…
- Ах, да… Я слышал. Неприятная история. Но я надеюсь, что всё разрешится положительно для вашего батюшки.
- Я тоже в этом уверен, ведь он ни в чём не виноват. Но, вот сейчас был в Череповце – местные власти и слушать ничего не хотят. Вот сам собираю свидетельства произошедшего… Буду искать помощи у церковных и светских властей в Москве… Уже писал письма и ещё буду писать и лично встречаться.
- Ну, Бог даст, всё образуется.
- Отец уже тритий месяц в тюрьме, а ведь ему за шестьдесят. Я не могу всё время быть рядом, хорошо, что сестра помогает ему…
- Да, печальные времена… Слушайте, что же там, в Москве – новой-старой столице? Закрепились большевики? Удержатся?.. - спрашивал тихо, отрывисто.
- Держатся крепко. Но я не пророк… Но, совсем по секрету, - Борис склонился в строну профессора: - Патриарх не благословил лидеров белого движения на борьбу.
- Как же так?..
- На них грех нарушения присяги Государю. По их вине Царь и семья под арестом. Так им патриарх и сказал: «Только кровь лишнюю прольёте»…
Пообедав, профессор и Петя простились с Борисом Ивановым, который оставался в монастыре, простились с Ферапонтой, вышли за ворота обители.
Довольный извозчик, которого тоже накормили в монастыре, уже поджидал их.
И ехали обратно, молча, каждый о чём-то думая.
В кармане пиджака профессора лежало письмо от Ферапонты Серафиме…