— Коля, это ты меня зовешь или просто пописать зашел? Если второе, то ты не стесняйся, делай свое дело.
— Жанн, ну ты даешь! — Повеселел он, — я думал ты с клиентом работаешь. Поужинал, телик посмотрел. Ну, думаю, совсем совесть потеряли. Пойду разгонять. Заглянул. Клиент испарился, тебя нет. Только сумочка на столе. Испугался. Вдруг, думаю, плохо стало или еще чего?
— Да пока ты очнулся, уже сто раз помереть можно было! Никакой бдительности у тебя нет. А еще профессионал!
— С вами не знаешь как себя вести. Может, у тебя с клиентом отношения вышли за рамки профессиональных. Или, наоборот, ты готова всю ночь напролет доказывать правоту своих дизайнерских идей. Вот так войдешь не вовремя, сорвешь ответственный момент, допустим, подписания договора. Меня же потом и ругать будут.
— Ладно, демагог! Помоги лучше из кабинки выбраться. У тебя отвертка, надеюсь, есть? Похоже, придется ручку разбирать.
— Грамотная какая! Сейчас схожу. Потерпи еще чуток, узник сортира!
Колька довольно быстро разделался с замком. Те несчастные 10–15 минут, что он работал, сопровождались смешками и шуточками. В конце концов стало обидно, и я не выдержала:
— Грешно, Коль, смеяться над чужим горем!
— Не смеюсь я, не дуйся! Просто, знаешь, предстоял вечер как вечер. И вдруг такое, можно сказать приключеньице! Да ты не бойся, я в офисе никому не расскажу, — неправильно истолковал он мои слова.
— Чего бояться! — Фыркнула я, — подумаешь! Всемирная слава: застряла в сортире! Очень, между прочим, полезно побыть в одиночестве в наше суетное время.
— Ну, после такой рекламы хочется и самому застрять!
— А что? — Вдохновилась я этой идеей, — валяй! Застрянешь в женском туалете. Вот тут точно разговоров не оберешься. Версии разные будут строить: всё ли у тебя в порядке с психикой и ориентацией. Половой, я имею в виду.
— Сразу — с половой… Может, женский туалет к моему рабочему месту ближе. Все равно же в офисе никого нет. А я не сторонник дискриминации по половому признаку, как ты говоришь.
— Это ты коллективу трудовому объяснять будешь!
— О! Я еще и в туалете не застрял, а уже столько проблем. У тебя, Жанн, от уединения фантазия разыгралась! Иди лучше, телефон проверь. Небось, домашние обзвонились! Куда пропала мать семейства?
Действительно, стало интересно мне, кто из моих домочадцев проявил большую тревогу? Оказалось, что никто. Числилось только SMS-сообщение от сына. Короткое, как выстрел: «Ночую у друга. Буду завтра». Ага, у друга! Знаем. Сами молодые были.
— Никто меня, Колька, не ищет, не ждет и не любит! Представляешь?
— Так не бывает! Знаешь что? Давай тогда чаю попьем, или, если хочешь, кофе. Полчаса погоды не сделают. Все равно ведь на такси ехать придется. Ну и вот. А так хоть поболтаем. Я тебе спаситель или как? Должна ты уважить мое желание? Или что?
Пока я мрачно размышляла над статистикой звонков, Колька притащил чайник.
— Дорогая, кофе и заварка — с принимающей стороны. Пошарь там у себя в столе. На орден за спасение в …м-м-м… (ну, не за столом будет сказано, где) я не претендую. Но, может, найдешь какое печеньице замшелое или конфетку? Что-то сладенького захотелось.
— Ты, Колька, как дед уже. Ночью не спишь — это раз. На сладенькое тебя потянуло — это два. Тебе только обрезных валенок не хватает для полноты образа. Классический бодрый старичок получится!
— Нашла старичка! — Обиделся Колька. — Да у меня пятеро детей: трое в Саратове и двое в Пензе! Вру, конечно. Только трое. Зато младшему — два года! Смекаешь? У тебя с устным счетом как? Нормуль? Я, можно сказать, играющий тренер! Хочешь, и тебе могу с третьим поспособствовать!
— Фу, дурак! У меня уже дети взрослые: 20 и 19!
— Так отлично! Пусть идут работать, а зарплату тебе отдают. Сейчас знаешь какие памперсы дорогие!
— Нет уж! Я лучше внуков подожду.
— Это ты зря, — не одобрил меня Колька. — У нас теперь на европейский манер: рожают под пенсию. Молодежь хочет сначала чего-то добиться, для себя пожить, заработать квартиру, отдохнуть по высшему классу, машину там дорогую. Пока до ребенка дело дойдет — уже ничего и не получается! Мой старший когда в 20 лет надумал жениться, я лично его только поддержал: «Давай, — говорю, — сынок! Поддержи народонаселение человечества! Жениться и любиться нужно смолоду!». Очень удачно они ребенка родили: с нашим младшим три месяца разница. Жена со снохой и животы выгуливали вместе, и коляски, интересы общие, и сидят сейчас по очереди…
— Тебя послушать, так прямо идеальная семья! Высокие отношения!
— Почему идеальная? Проблемы есть. Дети у нас путаются. Они то с женой сидят, то с Катей, снохой. Ту и другую называют мама. А нас с сыном — папа. И правда. Внук мой, Сеня, слышит вокруг что? Ромка, младший мой, меня зовет «папа». Старший Серега, Сенькин отец, тоже, понятно, папа. Ну и что должен по-твоему Сенька делать? И он «папа, папа»… Объяснял ему, объяснял, только глазенками хлопает. Вся и разница, что каждый из мелких своих родных папку–мамку больше любит. Так что смотри: надумаешь — то помогу освежить воспоминания. Чего руками машешь? Можно подумать, у тебя лучше материнства воспоминания есть!
Я задумалась. В Колькиных рассуждениях, несмотря на все его смешки, была сермяжная правда. Кроме материнства у меня, конечно, были и другие приятные воспоминания. Ну, помельче калибром и не той степени яркости. Приятно вспоминать… Проблистала как-то в студенческом спектакле. Два дня считала себя восходящей звездой театральных подмостков. Пока на следующей репетиции руководитель театрального кружка не загасил меня по полной программе: дескать, дешевые восторги ничего непонимающей публики не должны быть ориентиром. Наверное, в чем-то он был и прав. Но все равно даже как-то глупо сравнивать тот действительно эфемерный успех с таким чудом, как рождение ребенка!..
Я, наверное, не смогла в полной мере насладиться этой радостью. Все-таки они у меня погодки. Сначала один в животе, другой — толстый и веселый, на руках. Потом один на руках, а другой за руку. Потом оба за руку, рвущиеся в разные стороны. Самое большое горе было, когда на работу уходила. Обижались, реву на весь дом было! А самое большое счастье, когда возвращалась. Ставила сразу сумки на пол и занимала позицию «упор к стене», дабы дети, наперегонки мчавшиеся, чтобы запрыгнуть мне на шею, не свалили меня в коридоре. И что нынче? Матери ночью нет — и хоть бы кому дело было! Волна переживаний шла, видно, по моему лицу. Колька пододвинул ко мне половинку найденного действительно замшелого печеньица.
— Давай, заешь тоску! Смотри какое печеньице! Чистый пенициллин! Что ты расстроилась? Из-за детей? Ну, выросли. Им не до папки–мамки стало. Им теперь не твое трехразовое питание и чистые носки нужны. Мозги в другом месте. Себя помнишь? То-то же. В мир они вышли! Гордись! А ты вокруг себя, небось, их держать хочешь. У юбки!
— Нет, Коль. Я себя в этом возрасте хорошо помню и их понимаю. Они сейчас самоутверждаются, пробуют себя во взрослой жизни: на что они годятся без, как ты говоришь, папки–мамки. А грустно потому, Коль, что потерялась я. Меня как рабочую лошадь гулять выпустили. А я гулять-то и не умею, только работать. Детям не до меня, мужу не до меня. Что-то делаешь, делаешь, а потом думаешь: «Для чего? Кому все это надо? Никому»…
— Ты еще не притерлась к этом новому положению. Ну, матери немаленьких детей, я имею ввиду. Привычка по ночам вскакивать и проверять, не раскрылся ли, не озяб ли, еще есть, а дети уже спят не одни. Найди что-нибудь хорошее в этой свободе! Вот ты давно у подруг была? Чтоб с ночевкой, наговориться на десять лет вперед… Мы, мужики, любим, чтоб в баню, потом по пиву, с разговорами, на всю ночь. А вы, бабы, себе этого не позволяете. Дети там маленькие, перед мужем фасон держите, его опять же боитесь в свободе оставлять. Правда ведь? А вот теперь и позволь себе! У тебя подруги-то кроме мужа–детей есть? Не всех порастеряла?
— Есть.
— Слава Богу!
А что? Действительно! Римус мой тут живет в десяти минутах езды. Всё некогда повидаться, всё, думаю, в следующий раз! Сейчас позвоню и уеду к ней.
Римус оказалась дома (о чудо!). Готова меня принять в гости на ночь (дважды чудо!). Ничего не расспрашивала, а просто предложила: «Приезжай! Прямо сейчас! Проболтаем всю ночь. Напьемся! Завтра будем мучиться от недосыпа и головной боли. Как полноценные мужики!»
Коля помог мне собраться. Задумчиво поглядел на меня и внес предложение:
— Ты домой-то своему не звони. Если он сюда трезвонить будет, я ему скажу, что никого нет. Ты утром вернешься, изложишь ему слезливую историю про твое заточение. А я завтра, если что, ему готов подтвердить, что ты, мученица, всю ночь в сортире запертая пробыла. А я твоих стенаний, дескать, не слышал. Что, кстати, истинная правда. Пусть понервничает, побесится мужик. Знаешь, привык к хорошему. Меньше ценит. Встряхнется чуток. Может, что и выйдет из этого! Ну как, не боишься?